БУМЕРАНГ

Двое приятелей средних лет, с тронутыми сединою висками, только что забрали у позвонивших им людей найденного по объявлению пса. Усадили его в ноги, на коврик, у переднего пассажирского сидения и тронулись на машине в обратном направлении, чтобы завезти его домой к одному из них. К тому, который, собственно, является его хозяином и теперь придерживает, во избежание резких движений, за поводок.

— Смотри-ка, какие невинные глаза строит, — вымещает он свой праведный гнев. — Ну что, понравилось тебе стоянку охранять? Больше не станем тебя выкупать, надоел ты нам. Так и будешь возле «тачек» на цепи сидеть, раз уж дома плохо тебе и не гуляется с другими собаками во дворе. Это хорошо, что ты еще на живодерню не попал, а то бы быстренько там порешили тебя. Сколько ты раз уже убегал за этот год... три, четыре? А, в совокупности, со щенячьего возраста? Молчишь. Будто нам делать больше нечего, как тебя искать. У-у, так и врезал бы, — замахивается он свободной рукой на него.

Это старый английский сеттер, вислоухий, длинношерстый, черно-бело-крапчатый, ну, как все они, относящиеся к этой породе собак, с единственной отличительной особенностью во внешнем, если не экстерьере, то облике — это разными, с рождения, глазами. Оба они у него карие, но вокруг зрачка одного из них, левого, отсутствует наличествующий у правого, чуть заметный черный ободок. На зрение это не влияло, на всевозможных собачьих выставках охотничьих пород, в которых он, как обладатель прекрасной родословной, регулярно принимает участие, экспертами-кинологами не выявляется и позволяет завоевывать неплохие места; единственно, придает, как булгаковскому персонажу, несколько бесовской вид, что, опять же, целиком и полностью отвечает его стабильно скверному поведению, доставляющему его хозяину немало переживаний и хлопот.

— Вот, делай вывод и никогда не покупай ничего себе на ворованные деньги, ибо добра это точно не принесет, — обращается он теперь уже только к своему крутившему баранку приятелю и оставив на какое-то время в покое рационально, как перед дальней дорогой, свернувшегося калачиком пса. — Я тебе не рассказывал, как мне достался этот мозгокрут. Сейчас расскажу. Все одно, у нас минут десять-пятнадцать, пока доедем, на это есть. Музыку только убавь.

Приятель, назовем его Толстый, нажимает на клавишу громкости на вмонтированной в панель приборов магнитоле, сведя льющееся из динамиков современное молодежное «техно» почти на нет, и второй, обозначим его в том же, заимствованном у классика описательном шаблоне Тонким, продолжает:

— Сколько лет-то уже прошло, лет десять, наверное, как он у меня? Да, примерно так. Я жил тогда, как ты помнишь, в Москве, учился на дневном отделении в институте, имел машинешку, снимал квартиру, ну был, глядя со стороны, вполне преуспевающий, не по годам, молодой человек. А для этого, соответственно, крутился, как мог. Москва — город дорогой, затратный, вот я и не гнушался никаким приработком, и брался, улучив свободную от лекций, экзаменов и зачетов минуту, буквально за все. Помню, звонит мне как-то на год раньше меня закончившая курс подружка Наташа, предлагает приехавшего в столицу по каким-то своим религиозным делам, американца повозить. Она работала переводчицей в турфирме, и это был их клиент. Оплата почасовая, стабильная, наличными, а то и в долларах — лучше, чем по городу, мелочь сшибая, калымить-то. Разумеется, я соглашаюсь и планирую отпрвится с утра из своего Измайлово в Крылатское, через Кутузовский, где должен был забрать, для дальнейшего экскурса по мегаполису вначале ее, а потом его. Только выезжаю на Первомайскую со двора, и бац! — голосует мне такая прелестная красотка, что глаз не отвести. Ну как тут, сам понимаешь, не притормозить — солнышко светит, весна, а вдруг, да по пути. Притормаживаю, прижимаясь к обочине, спрашиваю: «Куда?». Говорит, что на ВДНХ. Направление для меня это совсем другое, противоположное от намеченного, но ты бы видел ее — это ж само очарование, фотомодель, да и одета соответствующе: в черный такой, стильный шелковый костюмчик, состоящий из расклешенных брючек и приталенного пиджачка, явно купленный в каком-нибудь новомодном, преуспевающем бутике за валюту, а не в хиреющем, «отстойном» Доме мод Зайцева, за рубли. В общем, я сразу голову потерял. «Катим», — ей говорю. И плевать мне, понимаешь ли, было на то, что времени в обрез, и меня там два человека, в другом конце Москвы, уже ждут. Думаю, объяснюсь с ними за опоздание как-нибудь — на пробки на дорогах, на худой конец, все свалю. Так оно и получилось. Успел, как тот пострел, везде — и там, и там. Ну, опоздал, конечно, отклонившись от ранее запланированного маршрута, зато какое неожиданное приятное знакомство обрел. Во всяком случае, так мне показалось вначале. И все от одиночества, от него самого, ведь периодически трудоустраивавшая меня подружка, как я заметил, с недавних пор, ссылаясь на свою занятость, стала почти неуловимой и как бы даже начала ко мне сильно охладевать. Приспичит с транспортом — звонит, а так, соскучившись, как раньше, уже нет. Вот я и нашел, в некотором смысле прекрасную отдушину себе, в лице той девушки, которую тогда подвез. Мы познакомились, звали ее Оксаной, обменялись телефонами и подружились. Сядем в машину, домчимся до Центра, прогуляемся, поболтаем о том, о сем, то есть, как это случается между всеми молодыми, противоположных полов и симпатичными друг другу людьми. Оказывается, она тоже, как и я сам, была приезжей (вроде, из Вологды) и снимала квартиру поблизости от меня. По первой, она со мной особо-то не откровенничала, а все больше приглядывалась и прислушивалась, что да как. А когда уже выяснила, будучи расчетливой, как все женщины, что взять-то с меня, кроме бесплатного извоза, абсолютно нечего, по всем показателям (пусть и чуть побогаче своих коллег) — бедный студент, вот тогда-то и поведала, без всяких там прикрас, всю свою неприглядную историю мне. Оно и понятно: столица не провинция, здесь еще надо выжить суметь, никаких сюсюканий и телячьих нежностей она не приемлет — это та самая медвежья берлога, которая не разместит двоих, тем более, таких конкретных ловцов удачи, как мы с ней. И если я еще приехал туда, чтобы получить образование, то она исключительно за деньгой. Это в тот день, когда мы с ней познакомились, с ее слов, она подрядилась рекламировать иностранную парфюмерию в выставочных салонах, а в другие, и все больше ночи напролет, подыскивала себе среди иностранцев богатеньких буратин по гостиницам и казино. Иными словами, была у них на содержании. Не всегда длительном, но так как от кавалеров, при ее блестящей внешности — точеной фигурке, роскошных, по попу, русых волосах и смазливой мордашке — отбоя не было, то это, похоже, вполне устраивало ее. Кто там только в ее интернациональном ансамбле охочих до клубнички ни состоял — и итальянцы, и немцы, и французы, и шведы, и т. д., и т. п. Хотя вру, американцев не было. Ибо, узнав от меня, что хозяином той фирмы, в которой, благодаря своей подружке, я нет-нет, подрабатывал водителем, является «пиндос», она сразу принялась настоятельно намекать мне на то, чтобы я организовал им встречу. Для чего? Просто-напросто, она нацелилась потрясти кошельки толстосумов за границей, а для этого ей требовалась виза. Однако, исключительно американская, так как все остальные, европейские, у нее уже имелись. Мы зашли к ней как-то в гости, она показала мне, чисто из бахвальства, свой загранпаспорт и фотографии своих многочисленных не русскоязычных поклонников, и я убедился, что она не врала, и все реально. Вот этот кудрявый великан, итальянский летчик, «зашибает» восемь тысяч долларов в месяц, информированно уверяла она меня, а вот этот — это уже была шпилька! — француз, такой же «ботаник», как и ты, и, должно быть, на одну стипендию живет.

— Ну, хватит, — оборвал я ее, это мне неинтересно, нельзя ли тему сменить.

— Пока нет? — резюмировала беспардонно и со знанием дела она, — давай лучше я с этим американцем спать буду, чем подружка твоя.

— А почему ты так убеждена, что она с ним трахается? — попробуй тут не возразить.

— Хе-хе, наивный ты чудак, сам подумай, какой же босс свою смазливую секретаршу не соблазнит. Да она сама еще, небось, вешается на него, чтобы он ее из этого совка туда, за кордон, увез.

Задетый за живое и сопоставив все «за» и «против» в Наташином, на данный момент, необоснованно-отстраненном поведении, я вынужден был внутренне согласиться с Оксаной, хотя и виду ей, правда, не показал.

— Я уж тебя так отблагодарю, так отблагодарю, на седьмом небе от счастья будешь, сам догадайся, как... — давила она, добиваясь своего, в процессе той нашей беседы, всем своим женским обаянием на меня.

И тут она прибегла к последнему, самому верному в подборе ключей к мужскому сердцу средству, а именно: сославшись на то, что ей уже пора отправляться на какую-то там презентацию в ночной клуб и попросив меня подождать пять минут, чтобы выйти из квартиры вместе, затем, воспользовавшись моим согласием и, может быть, чуточку позже обещанного, выскочила из ванной совершенно нагишом и принялась, соблазняя меня, облачаться во все эти великолепные женские вещицы, из предметов нижней и верхней одежды — кружевные трусики, лифчик, тончайшие черные чулочки, прикрепляемые на специальный пояс и прочее, прочее. Ну, какой тут самец-топтун устоит? Разумеется, я начал приставать к ней. Она меня отодвигает эдак изящно ручкой и произносит лилейным голоском: «Как визу мне сделаешь в Штаты, только тогда! И не трись ты возле меня, а иди-ка лучше посмотри, что у меня там с замком во входной двери. А то мне, намедни, поставили новый, а он, по ходу, не запирает ее ни хрена. Хорошо хоть, старый цел!».

А что мне было делать — насиловать ее?

Мысль неплохая, но без навыка-то как?

И с плохо соображающей от перевозбуждения головой, я, вместо того, чтобы послать ее куда подальше — что я ей, муж или любовник! — иду и проверяю запоры к арендуемому ею жилищу. Тотчас устанавливаю причину неполадки: косяк там разбит, и квартира закрывается на один только старый, еще с незапамятных, видимо, времен оставшийся, так называемый английский замок, однако, с детства не понаслышке знакомый мне. Так как я не раз терял ключи и для того, чтобы, пока родители были на работе, попасть в нашу «хрущевку», нередко использовал схожие по конструкции и сподручно висящие на шеях на шнурках у моих школьных товарищей. По принципу — не один, так другой откроет. Да и в кармане у меня, в частности, от той, моей съемной, московской квартиры, точно такой же тогда лежал. Правда, проверять, подойдет он или нет, я из любопытства не стал.

— Тут слесаря или же плотника из ЖЭКа вызывать надо, — пояснил я ей, — чтобы он тебе косяк в порядок привел. А замок здесь ни при чем.

— Ладно, потом как-нибудь займусь, — прихорашиваясь, уверяет она меня и продолжает, находясь на этой фазе, балаболить о своем. — Эх, чуть не забыла! Надо же хозяйке за квартиру деньги, за полгода, оставить. Вот я ей их тут в шкафу положу, а она придет и заберет. У нее свой ключ есть.

Для чего она все это вслух говорит? Все бабы умные, а в чем-то дуры такие, я, сколько ни живу, все этому только диву даюсь. Но так как я обкрадывать ее не собираюсь, то мне, в общем-то, все равно.

Она уже оделась, мы выходим из подъезда, садимся в машину, и она просит подбросить ее до Первомайской, где мы с ней когда-то и познакомились, и где она собирается поймать такси и уже чалить дальше по своим делам, а я, стало быть, на личном автотраспорте — по своим. Так мы и поступаем, тем более, дотуда от ее дома не так далеко, и у меня это не займет много времени и не составит труда. По пути она опять начинает теребить меня насчет того, зря только упомянутого в разговоре и через третье лицо доступного мне иностранца, доказывая, что ей просто жизненно необходима американская виза и прося меня посодействовать в этом ей. Безусловно, не бескорыстно и обещая мне за это ну просто сказочный секс. А в подтверждение поглаживает меня своей шаловливой ручкой в районе интимного места, начиная интенсивно массировать его. Через штанину, а чувствуется же. Я пытаюсь отстранить ее, но куда там! — это ж профессионалка высшей пробы, и разве же отобьешься от такой, да еще пребывая за рулем. Короче, я чуть не «приплыл», пока мы до условленного места добрались. По ее-то представлениям, это должно было приручить и завести меня, а в итоге только разозлило и вывело из себя. И так я, расставшись с ней, возненавидел всем сердцем всех баб, начиная с моей москвички-подружки, которая, по всей видимости, так и есть — спит со своим боссом, и заканчивая ей самой, этой прирожденной путаной, что решил во что бы то ни стало всем им, в образе последней, отомстить. К тому же, случай подворачивался сам. Недолго думая, я развернулся на своей отечественной малолитражке, вернулся к ее дому, поднялся на площадку, открыл своим ключом (который, в чем я нисколько не сомневался, сразу же подошел) дверь и забрал приготовленную для хозяйки наличность, пока та еще за нею, согласно договоренности с квартиросъемщицей, не пришла. Я-то помнил весь, на сей предмет, Оксанин монолог.

Закрыл опять дверь и ушел, с мыслью, что пусть, мол, они теперь разбираются между собой — оставляла ли обговоренную плату первая, и забирала ли ее вторая.

Скверная проделка, несомненно, отнюдь не красящая меня. Но куда деваться, жизнь есть жизнь, и у каждого из нас, если хорошенько покопаться, то обнаружится свой собственный, аналогичный скелет в шкафу.

— И на что ты думаешь я потратил все то, попавшее мне в руки таким вот неправедным путем и довольно таки крупное бабло? — как бы подытоживая, акцентирует Тонкий внимание Толстого на этом. — Ни за что не догадаешься? Вот на этого самого пса. Стартанул на следующее утро на «Птичку» и выискал в рядах себе, в два счета, раз уж мне с женщинами так не везет и одни продажные и неверные встречаются, по всем признакам, более надежного товарища. Только я ошибся, в очередной раз. Хотел-то как лучше, помнишь, как у Бунина: «... что ж, камин затоплю, буду пить, хорошо бы собаку купить...», а получилось как всегда, и он начал от меня постоянно, с самых первых дней, убегать. А все почему? Да потому, что на ворованные деньги никогда нельзя ничего себе приобретать. Все равно впрок не пойдет. Надо было их лучше на какую-нибудь благотворительность пожертвовать, исходя хотя бы из того, что я тогда особо-то ни в чем и не нуждался — сводил концы с концами, и хорошо. С голоду же не умирал, а, напротив, по сравнению с другими, такими же, как и я сам, студентами, был довольно-таки преуспевающий тип. В Библии же сказано: «Не укради». Не веришь? По лицу вижу, что сомневаешься, а напрасно!

И тут они со всего ходу, не успев притормозить на красный свет, врезаются во впередиидущую и слишком резко отреагировавшую на запретительный сигнал светофора новенькую иномарку. Бампер у той, соответственно, в клочья, зад в лепешку смят — ущерба не оберешься! У самих весь перед, как после взрыва, на их БМВ разбит.

— А что я тебе говорил! — восторженно восклицает по поводу произошедшего и заметно вошедший в раж Тонкий, — вот оно, наилучшее подтверждение моих слов. Машину-то, небось, на черный нал себе, а не на кровно заработанные приобрел. Ты полагаешь, зря я свою собаку Бумерангом назвал ( э-э, «Бумеранг», куть, куть. Испугался? — гладит он его по голове)? Вот к нам и прилетел сейчас, таким образом, через аварию, еще один. Да и к потерпевшей стороне, вероятно, тоже.

— Да заткнись ты. Заладил, — резко огрызается, выведенный из себя, на его тираду Толстый, — как будто при наших российских зарплатах можно себе честным путем приличный автомобиль приобрести.

— То-то и оно. Не гони, расходы пополам. Иди, узнай у потерпевшей стороны, будем ГАИ и страховщиков вызывать, или полюбовно договоримся, так. Веселенький сегодня, однако, ничего не скажешь, денек. Символический прям...

Апрель 2010 г.
Тольятти.