
Владимир Козлов и его поклонники в галерее "Роддом"
- Мне не нравится вот эта поза, позиция немножко кокетливая, что «…я пишу для себя». Если бы вы действительно писали «для себя» - это было бы «искусством ради искусства». Это бы никто не издавал и, соответственно, не читал.
- Нет, почему?! Я поясню. «Для себя» - в том смысле, что, прежде всего, должно нравиться самому себе. Если я написал что-то, что не нравится мне – я этого никогда не покажу читателям, это никогда не будет издано. Кокетливости здесь нет. Я считаю, что, наоборот, кокетливость проявляется в том, когда писатель будет говорить: «Вот, я пишу для читателя, я держу это в голове, я всегда думаю о своем читателе…» Это неправда. Большинство авторов думают иначе. Я не беру в расчет коммерческую литературу. Если это коммерческая литература – это как коммерческий продукт: ты должен ориентироваться на конечного потребителя и, естественно, его просчитывать. Но я все-таки занимаюсь не массовой, не коммерческой литературой, я могу говорить только про этот сегмент: это достаточно субъективная литература, литература не для всех. Поэтому автор делает какое-то высказывание – его понимают, не понимают, хотят его издавать, не хотят, хотят читать, не хотят – это уже зависит от кучи факторов, от контекста, в котором это оказывается. В том числе и от того, насколько это будет донесено до читателя.
- Каким образом ваша самая первая книга дошла до издателя, и далее – до читателя? Сколько это заняло времени, и через какие препоны, коридоры пришлось пройти?
- С первой книгой мне в какой-то степени повезло, потому что она была написана в начале 2000-х годов. Это было время большого интереса издателей к отечественной прозе. До этого, в 1990-е, она практически не публиковалась, не было новых авторов, даже не было такого сегмента – «современная российская проза». С самого конца 1990-х он появился, ну, и уже в начале 2000-х появился интерес издателей, начали обращать внимание на авторов. Я как раз отнес рукопись в издательство примерно в это время. Возможно, это как-то повлияло. Мне ответили практически сразу же, в течение недели, сказали, что «да, нас устраивает, мы будем печатать эту книгу». Это было в апреле 2002 года, практически ровно 10 лет назад – и в октябре книга вышла в издательстве «Ad marginem».
- Сама писательская стезя, писательский заработок – позволяют как-то существовать более-менее безбедно? Поясню. Помню, до дефолта 1998 года мои друзья, авторы «средней раскрученности», за каждый роман получали примерно 4 тысячи долларов. После дефолта вообще был провал. Сейчас книжка в среднем стоит тысячу долларов. По трудозатратам – я не вижу смысла в такой работе.
- Естественно, никто не занимается этим «за деньги». Некоммерческая, немассовая проза – это не заработок, это просто какое-то дело человека, он хочет этим заниматься, он это делает. Существовать на это невозможно. Был момент, где-то лет четыре-пять назад, когда гонорары временно поднялись во всей книжной индустрии, в том числе даже и в некоммерческой прозе – но они так же благополучно двинулись вниз. Но я никогда про это не думал, не ставил такой задачи, цели, поэтому я всегда спокойно к этому относился, у меня был какой-то другой заработок. У меня максимальная свобода, я не завишу от издательства. Я могу написать книгу, когда у меня есть идея, когда это мне интересно – потом могу год или два ничего не писать. То есть – у меня нет здесь абсолютно никакой привязки.
- Чтобы быть писателем, заниматься писательским трудом – нужно еще и где-то работать?
- Конечно.
- Тогда, получается, писательство – не профессиональная стезя, а некое хобби?
- Я не люблю слово «хобби». Скорее, это можно назвать «занятие», дело в жизни. К счастью, даже в наше время всеобщей коммерциализации – не все сферы коммерциализированы. В культуре, в искусстве многие занимаются некоммерческим творчеством. Так и в литературе. Это что-то такое, что движет литературу вперед. Иначе, если бы у нас были только профессиональные писатели, только коммерческая литература – это было бы плохо.
- Часто ли вы бываете на своей «малой родине»? У меня с Белоруссией связаны теплейшие воспоминания, я там служил в армии в 1986-88 годах, но больше туда не возвращался. Может, оно и хорошо, что не нужно сейчас возвращаться? Как часто вы бываете там в последнее время? Я нередко спрашиваю у белорусских товарищей о политической составляющей в республике.
- Я там бываю достаточно часто, у меня там живет мама. Политическая ситуация там крайне неблагоприятная для всего: жесткий авторитарный режим, возврат во времена Советского Союза, причем в абсурдных его признаках – создание каких-то идеологических отделов на предприятиях, и прочее. То есть – режим держится за счет умелого маневрирования Лукашенко, его торга с Россией, Европой. Такое положение между Россией и Европой позволяет ему существовать и оставаться у власти. Уровень жизни было поднялся благодаря транзиту российских энергоносителей, но год назад был очень большой кризис, уровень жизни резко упал, и до сих пор даже не приблизился к тому, что было.
- Я не в курсе тематики, но я видел фотографию, где вы с какой-то группой, с гитарой, поете какой-то песняк. Что это за род деятельности, как это выглядело?
- Да, у меня был небольшой опыт участия в музыкальной группе больше десяти лет назад: я непродолжительное время играл панк-рок, у меня была своя группа. Это было так давно, и это было, условно говоря, вне контекста. Многое из того, что хотелось сделать, не получилось, поэтому это, скорее всего, больная тема. Был у меня такой опыт, но, к сожалению, не очень удачный.
- На всех фотографиях, которые я наблюдал в интернете, вы такой сосредоточенный, мрачный, целеустремленный. Вот сидят люди – улыбнитесь им! Это у вас имидж такой, или настроение?
- Я не знаю. Наверное, мне просто нравится фотографироваться без улыбки. Но в жизни я улыбаюсь, почему нет? Нужно улыбаться, нужно и не только улыбаться. Она такая, жизнь – разнообразная. В ней есть все.
***
И напоследок – короткий, но примечательный фрагмент из новой книги Владимира Козлова «1986»:
***
В большой комнате на диван втиснулись человек десять. Еще два десятка сидели на полу. У стены стоял стул, к нему была прислонена гитара. Юра и Саша втиснулись на свободный кусок пола между стеной и диваном. С дивана к ним наклонился длинноволосый мужик в металлических круглых очках.
- Портвейн будете, чуваки?
Юра кивнул. Мужик протянул ему зеленую бутылку с тремя семерками и виноградной гроздью на этикетке. Юра вытер горлышко рукой, сделал глоток, передал бутылку Саше.
В комнату зашли хиппанки, курившие в подъезде, сели на руки к двум такого же вида парням на диване.
- Ау-у-у! - выкрикнул сидящий в углу мужик в натянутой почти на глаза вязаной шапке. - Когда начинаем? Запасы топлива на исходе…
Люди в комнате переговаривались между собой, потягивая из бутылок портвейн. Зашел Джон, с ним - человек лет тридцати, в заправленных в сапоги темно-синих джинсах, расстегнутой черной рубашке, под которой виднелась тельняшка и болтающийся на веревочке крестик. Его длинноватые волосы были растрепаны, под глазами - «мешки».
- Итак, - сказал Джон. - Нас сегодня почтил своим присутствием легендарный Боб из Ленинграда, лидер группы «Аквариум»… Прошу любить и жаловать…
Кое-кто в комнате захлопал, остальные разглядывали гостя. Парень, сидящий у дивана, отодвинулся. Джон втиснулся на освободившееся место. Гребенщиков обаятельно улыбнулся, обвел глазами собравшихся.
- Ну, я, типа, очень рад оказаться в вашем прекрасном городе…
Кто-то из публики хмыкнул.
- …Нет, я, типа, города толком не видел, только то, что видно здесь из окна - какой-то завод, большие машины… Но я уверен, что ваш город прекрасен…
Несколько человек захлопали. Гребенщиков взял гитару, сел на стул.
*
По полу катались пустые бутылки. Слушатели курили, сбрасывая пепел на ковер, выстукивали ритм. Гребенщиков пел:
И я видел чудеса обеих столиц
Святых без рук и женщин без лиц
Все ангелы в запое, я не помню, кто где
Все рокеры в жопе, а джазмены в п**де!
Гребенщиков вскочил со стула и со всей силы ударил гитарой о пол. Она с треском разломалась, визгнули порвавшиеся струны.
- Ты что, Боб, вообще? - крикнул Джон. - Это ж «Кремона», она знаешь, сколько стоит?
Кто-то сунул Гребенщикову бутылку портвейна, он присосался к ней, допил, вышел из комнаты.
- Концерт окончен, - сказал Джон. - Просьба расходиться по домам - но не все сразу, маленькими группами. Сами понимаете…
Вячеслав Смирнов, фото автора, специально для tltgorod.ru