Составителями русской истории на основе имеющихся летописей, древнейший список которых не уходит ранее конца XIV века, стали: ос­новоположник норманнской теории происхождения Русского государства Готлиб Зигфрид Байер (1694—1738) и ярый враг норманизма М.В. Ломо­носов (1711—1765); В.Н. Татищев (1686—1750) и Герард-Фридрих Мил­лер (1705—1783), князь М.М. Щербатов (1733—1790), написавший «Ис­торию России с древнейших времен» в семи томах, ставшую как бы про­логом к Карамзину (1766—1826). Посмотрите на даты жизни этих уче­ных! Они составляли древнюю русскую историю в XVIII веке, — что со­всем не удивительно, если источники, на которых они базировались, на­капливались в предшествующие им двести — триста лет. Г.-Ф. Миллер, изучив русский язык, стал одним из первых рос­сийских историографов. Сторонник норманнской теории происхож­дения древнерусского государства, он приписывал влиянию варя­гов все важнейшие события его экономической, политической и куль­турной жизни, - и это значит, что он составлял историю, заведомо находясь во власти схемы. Написанная им история России вызвала горячие возражения, причем среди его оппонентов были М.В. Ло­моносов и П. Крашенинников. Несмотря на это, собранные им 38 фолиантов копий актовых материалов ("портфели Миллера") еще долго питали материалами не только историков, но и географов, и писателей. 

     Первую связную «Историю государства Российского» составил Н.М. Карамзин, который в 1816—1825 годах выпустил при субсидии правительства одиннадцать ее томов, а последний, двенадцатый том вышел в 1826 году после его смерти. Для своего времени это был се­рьезный и важный труд. На его примере мы видим, что с небольшим отставанием от Европы российская историческая школа на основе одних только письменных источников, без всякой археологии и про­чих естественно-научных методов структурировала прошлое, начи­ная от Рюрика. Ученые то ли создали в ходе работы некую схему для тысячи лет развития на громадной территории, населенной множе­ством народов, то ли с самого начала исходили из схемы...

     Что интересно, вопреки этой утвердившейся схеме, Д.И. Иловай­ский (1832—1920), подробно разбирая все известные древнейшие хро­нологические своды, НЕ НАХОДИТ там Рюрика!

     «...Тем же отселе начнем и числа положим», — написано в лето­писи. Этим отселе, по отношению к русской истории, оказывается первый год княжения Михаила, которое хронист полагает в 852 году: «А перваго лета Михаила сего до 1-го лета Олга, русскаго князя, лет 29, а от перваго лета Олгова... до 1 лета Игорева лет 31; а перваго лета Игорева до 1 лета Святославля лет 83; а перваго лета Святослав-ля до 1 лета Ярополча лет 28; Ярополк княжи лет 8; а Володимер княжи лет 37; а Ярослав княжи лет 40; тем же от смерти Святославли до смерти Ярославле лет 85; а от смерти Ярославля до смерти Святополче лет 60».

     Помимо поразительно длинных сроков царствования отдельных лиц мы в этом перечне видим, что начало Руси ведется не от призва­ния варягов, а от той эпохи, когда Русь явно положительно отмечена византийскими историками. Где же Рюрик? — спрашивает Иловайс­кий. Нет его. «Мы в этом случае допускаем только одно объяснение, — пишет ученый, — а именно: легенда о Рюрике и вообще о призвании князей занесена в летописный свод, чтобы дать какое-нибудь логич­ное начало русской истории, и занесена первоначально без года; а впоследствии искусственно приурочена к 862 году».

     Тот же Иловайский — еще в XIX веке! — отмечает то, о чем нео­днократно говорил позже Н.А. Морозов: что все летописные (хронологические) своды дошли до нас в списках, которые не восходят ранее второй половины XIV века! И еще одна примечатель­ная фраза Иловайского: «Некоторые домыслы грамотеев, удачно пущенные в массу, впоследствии принимают как бы оттенок неопро­вержимых истин, особенно если в них отражается какой-нибудь об­щий (политический) мотив». Верно сказано!

     Но «отставание от Европы» в деле составления исторических схем позволило нашим грамотеям-историкам убрать из русской истории многие анахронизмы! Интересное «Сказание Иоакима», изобилую­щее «странными» представлениями о до-варяжском времени, было известно Карамзину; в его библиотеке находилось и «Сказание о Словене и Русе». Но Карамзин отказался писать эту «древнюю историю». Он начал ее с призвания варягов. Так из истории Руси исчезли анах­ронизмы, причем по одной причине: их сознательно «вычистили». Можно предположить, что если бы за основу взяли другую схему, то мы имели бы теперь древнюю славянскую историю, содержащую и античность, и темные века, и Средневековье, и возрождение древней античности... Причем наше «средневековье» (почему-то именуемое ныне «историей Древней Руси») было бы совсем  

     В Европе после того как в XVII—XVIII веках скалигеровская вер­сия стала широко известной, массы историков продолжали придер­живаться «неправильных» представлений. Вопреки «новой» схеме, они считали правдивыми летописные сообщения, согласно которым ан­тичность и Средневековье совпадают. До Карамзина так было и у нас: наше средневековье совпадало с «их» античностью. Русский ис­торик петровских времен А.И. Лызлов, например, без сомнений увя­зывает средневековых «тартаров» с античными скифами: «И меньшая половины Скифии, яже над морем Ассийским, назы­вается Тартария великая. Разделяется же Тартария великая от Ски­фии Имаусом горой великою и знаменитою: еже со одной страны — то Тартария, а еже от сея страны — то Скифия».

     Где же находилась Великая Тартария? И что это за гора Имаус? Ныне ею считают Уральские горы, поскольку такое объяснение ук­ладывается в схему, считающую исторических «монгольских татаров» предками современных монголов. Однако отождествление Имауса с Уральскими горами — не более, чем версия. А если это кавказский Эльбрус? Или Карпаты? Других-то гор вблизи Скифии нет. Тогда исторические монголы к современным не имеют никакого отноше­ния, также, как и «древний Китай» к современному, и вся история становится совершенно иной.

«О сих татарех монгаилех, иже живяху в меньшей части Скифии, которая от них Тартариа назвалась, множество знаменитых дел историкове писали. Яко силою и разумом своим, паче же воинскими делы на весь свет прославляхуся... Никогда побеждени бывали, но всюду они побеждаху. Дариа царя перскаго из Скифии изгнаша; и славнаго перскаго самодержца Кира убиша... Александра Великого гетмана именем Зопериона с воинствы победиша; Бактрианское и Парфиское царства основаша».

     Мы тут видим, что татаро-монголы XIII—XIV веков колотят ге­роев античной древности. Далее Лызлов излагает версию Д. Ботера о еврейском происхождении монголов: якобы некий народ пошел с запада на восток в страну Арсатер и превратился затем в грозу Евро­пы, придя назад на запад под знаменами Чингисхана.

«Обаче множайшая часть списателей глаголют сице: яко Арсатер страна область есть Белгиана, отнюду же жидове под именем татарс­ким изыдоша лета от воплощения 1200, во время великого Кингиса, иже утвержаше царство Китайское», — пишет Лызлов.

     Комментарий историка Ю.А. Мыцыка: «Мнение... о происхож­дении татар от угнанных ассирийцами в плен евреев лишено основа­ния». Понятно: основания не лишена только традиционная схема. Все, что ей противоречит, необходимо выкинуть.

     Но того же мнения, что и Лызлов, придерживались по многим вопросам Иордан (историки «поселили» его в VI веке), Орбини (ум. в 1614) и другие. У Орбини читаем, что славянский народ «озлоблял оружием своим чуть ли не все народы во вселенной; разорил Перейду: владел Азией, и Африкою, бился с египтянами и с великим Александром; покорил себе Грецию, Македонию, иллирическую землю; завладел Моравиею, Шленскою землею, Чешскою, Польскою, и берегами моря Балтий­ского, прошел во Италию, где много время воевал против Римлян». Про­тив древних, надо полагать, римлян.

     В XVIII веке В.Н. Татищев писал:

«...из Диодора Сикилиского и других древних довольно видимо, что славяне первее жили в Сирии и Финикии... Перешед оттуду оби­тали при Черном мори, в Колхиде и Пофлагонии, а оттуда во время Троянской войны с именем Генети, Галли и Мешини, по сказанию Гомера, в Европу перешли и берег моря Средиземного до Италии овладели, Венецию построили и пр., как древние многие, особливо Стрыковский, Вельский и другие, сказуют».

     Здесь для нас интересно, что в число древних авторов вместе с Диодором и Гомером попали Стрыйковский, Вельский «и другие», творившие за 200 лет до самого Василия Никитича Татищева. Такие высказывания, конечно, противоречат схеме, в которой от Алексан­дра до появления Польши, Чехии, да и Венеции прошли многие сто­летия. А мы заметим, что Лызлов, Иордан и Орбини, так же, как кре­стоносцы XI века, которые в своих записках «на самом деле излагают античную историю» (по словам С. Лучицкой), тоже рисуют единую картину, где античность и Средневековье — одно и то же суть. 

     В такой хронологии переустройство мира, затеянное Александ­ром Македонским, едва ли не предшествует эпохе московских царей: Ивана III Васильевича, Василия III Ивановича, а то и Ивана IV Васи­льевича Грозного. Нам могут возразить, что нет, — дескать, времена Александра, в отличие от эпохи перечисленных русских царей, столь чудовищно далеки от нас, что никак не могло обойтись без ошибок, которые и порождают теперь сомнения. Но ведь и с нашими Ивана­ми — дедом и внуком, тоже не все ясно!

     Во-первых, оба оказываются Грозными. Во-вторых, иногда Ивана IV Грозного именовали Иваном III. Карамзин писал: «Ему — Ивану III (он и ныне третий. —Авт.) — первому в России дали имя Грозного, ...не будучи тираном, подобно своему внуку, Иоанну Васильевичу Второ­му (который у нас теперь четвертый. — Авт.), он без сомнения имел природную жестокость во нраве, умеряемую силой разума». (См. Н.М. Карамзин. История государства Российского. Том 6, гл. 7.)

     В статье «Исторические примечания об Архангельской губер­нии...» («Родина» № 3 за 1992 год, с. 66—71) приведена цитата из ма­лоизвестной «Сибирской истории» И. Фишера:

     «Настоящая от города Архангельска с европейскими народами торговля открылась в 1553 году по поводу прибывшего на двинское устье англинского корабля под начальством Рышарда Шанцелорда (в современной транскрипции Ричард Ченслер. — Авт.), который прибывающим на Холмогорах царским правителям, объявив себя послом англинского короля, требовал свободного пропуску в Моск­ву ко двору царского величества; получа же дозволение ездил в оную и 15 марта 1554 года в царствование царя и великаго князя Иоанна Васильевича Втораго заключил торговый союз между Англиею и Россиею договор...»

Между тем речь опять об Иоанне IV.

     Также и В.Н. Татищев, когда вел поиски древних русских карт, писал, что «царь Иоанн II, о котором в 1552 году сказуется, что земли велел измерить и чертеж государства зделатъ»... И далее: «Токмо кни­га, имянованпая Большой чертеж, осталась... в сeu описаны реки, озера, горы и знатные селения с разстояпием, которая начата, мнится при Иоанне I Великом (теперь он III. — Авт.), а при внуке его царе Иоанне II и после при царе Алексии допалнивана, но... яко описание Москвы реки и других знатных не находится, и тако явных погрешностей и проронок в ней немало». (См. В.Н. Татищев. «История Российская». Т. 1, с. 348.)

     Отметим кстати, что в исторических источниках наиболее инте­ресны самые невероятные сообщения, ибо придумать что-то совсем новое очень трудно, и потому то, что на первый взгляд кажется не­бывальщиной, как раз и может быть правдой. Либо сочинял этот текст гениальный выдумщик. Был ли таким выдумщиком Татищев? Ведь он пишет «о черкасах-черкесах, о которых упоминает Геродот (!), которые... татарским губернатором на Днепр переведены и град Чер­касы построили, а потом усмотря польское беспутное правление, всю Малую Русь в казаки превратили, гетмана или отомана избрав чер­кесы именовались... при царе Иоанне II на Дон с князем Вешневецким перешед, град Черкасской построили...» (там же, с. 324—325).

     У Татищева имеются и другие места, где Иоанн IV именуется Иваном II, более того, Иваном IV он именуется только составите­лями именного указателя. А сам Василий Никитич вдруг разъяс­няет, что наш традиционный Иван III, — Иоан в князях III, а в ца­рях I. Очевидно, аналогичный подход применяет он и к Ивану Гроз­ному. Причем Ивана III Татищев обычно именует Иоан, а его вну­ка Ивана IV — Иоанн, а иногда они именуются рядом, как Иоан I и Иоанн I. (См., например, В.Н.Татищев. Избранные произведе­ния. 1979, с. 283.)

     А в четвертой части «Истории Российской» Татищева (с. 137,139), найденной и опубликованной в середине XIX века, то есть уже после издания книг Миллера и Карамзина, следом за Великим князем Иваном III описывается Иван Грозный, но именуется он Иваном V!

     Почему же у Татищева Иван IV значится то первым, то вторым, то пятым, но никогда — четвертым? Наверное, у историков найдутся ответы. Но мы не вопросы задаем, а показываем, на сколь странных, а порою зыбких основаниях построена вся русская историография.

     Кстати, у Миллера в «Истории Сибири» (издание 1938—1941 го­дов) цари нумеруются крайне редко. Однако на с. 202 Иван III на­зван «Иван Васильевич Первый — Великий Князь», а не «Первый — царь», как должно было бы быть. И, наконец, апофеоз нумерации Ивана Грозного: у Карамзина он именуется «Великий князь и царь Иван IV Васильевич II»!

     В книге Лызлова «Скифская история», выпущенной в 1692 году, цари еще не пронумерованы. А.К. Гуц, а ранее А. Бушков заметили, что в «Скифской истории» не упомянут Иван Калита...

     Обратим свое внимание и на другие удивительные сообщения.

     М.В. Ломоносов в «Древней Российской истории» пишет:

«О грамоте, данной от Александра Великого славянскому наро­ду, повествование хотя невероятно кажется, и нам к особливой по­хвале служить не может, однако здесь об ней тем упоминаю, которые не знают, что, кроме наших новгородцев, и чехи оною похваляются».

     «Должно мне упомянуть о происхождении Рурикове от Августа, кесаря римского, что в наших некоторых писателях показано....Мно­гие римляне преселились к россам на варяжские береги. Из них, по великой вероятности, были сродники кое-нибудь римского кесаря, которые все общим именем Августы, сиречь величественные или са­модержцы, назывались. Таким образом, Рурик мог быть кое-нибудь Августа, сиречь римского императора, сродник».

     В XVI веке все европейские дворы охватила страсть к поиску «пре­стижных» предков, — историкам тогда только за это и платили. Уди­вительно ли, что и княжества Восточной Европы не миновала эта мания? И бродили повсюду соображения: какой царь от кого про­изошел. А идеи, они, раз возникнув, а тем более будучи записанны­ми, живут дальше своею собственной жизнью. Новые поколения под­хватывают их, толкуют и перетолковывают, ищут сокровенный смысл даже в самых никчемных выдумках. Вот и русский гений, Михаила Васильевич Ломоносов, зная уже традиционное деление прошлого на периоды, прикладывает к сим периодам неизвестно чье мнение о происхождении русских князей от римских императоров. Между тем, если правильно понимать, кто таковы эти императоры, где и когда правили, сообщение может оказаться совершенно верным! 

     Как и в остальной Европе, у нас в каждый отдельный период ис­торию писали из каких-то политических выгод. Ведь этими вопроса­ми занимались великие князья, а историки были чиновниками при них. Историк — тот, кто пишет книгу о прошлом, не более того. Каж­дый следующий переписывает из книг предыдущих со своими комментариями; получившийся текст и есть история. Это видно и сейчас. Авторы современных учебников пишут то, что считают нужным, что будет, так сказать, востребовано издателем. А издатель будет печа­тать только тот учебник, который утвержден Министерством обра­зования. А это министерство справится о мнении исторического от­деления Академии наук. А в Академию попадают только твердые и последовательные традиционалисты, умеющие учитывать требова­ния момента.

     Причем, если историк говорит: «это мне нравится, а это не нра­вится», и в зависимости от своего хотения что-то усиливает, что-то принижает, а что-то и вовсе исключает из своей «истории», он со­вершенно прав, ибо так же поступали все его предшественники. Ис­тория — замечательная наука: каждый исследователь может всегда выбрать из предлагаемых «фактов» те, которые ему нравятся, и объя­вить ложью или заблуждением те, которые не нравятся. Ведь на деле никаких фактов нет в наличии, а есть только ТЕКСТЫ, заведомо дающие интерпретацию фактов. А поскольку тексты всегда проти­воречивы, выбор есть. Главное, «колебаться» вместе с научной ли­нией Академии.

     Взглянем с этой точки зрения на знаменитое вступление (зачин) к «Повести временных лет»:

     «Се повести времяиъных лет, откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити (выделено нами. — Авт.), и откуда Рус­кая земля стала есть».

Здесь мы видим грамотный риторический прием, содержащий отнюдь не вопросы, а твердые утверждения, сделанные в политичес­ких целях и, наверное, вполне понятные современникам Нестора. Ему надо было утвердить мысль, что киевские князья Рюриковичи первее на Руси (в Киеве) кого бы то ни было. Но Киев упоминается только в Лаврентьевском списке «Повести», а в Ипатьевской летописи нет даже Киева: «...Откуда есть пошла Руская земля, стала есть, и кто в ней почалъ первее княжити». Отчего так? Не оттого ли, что к моменту составления документа Рюриковичи перешли во Владимирскую зем­лю, - а Киев и вовсе отпал к Литве?

И вот мы утверждаем, что первенство Рюриковичей не есть факт: единственным фактом, достойным изучения, является в этих текстах появление или исчезновение Киева.

     

 Следует отметить и еще одно свойство истории: постоянное пере мешивание разных ее версий.

     Внимательное изучение «сказаний иностранцев о Московии» (творения С.Герберштейна массы и других) так же как изучение наших старинных летописей, показывает недостоверность принятой историографической схемы. Например, в «Историю о великом кня жестве Московском» П. Петрея (1620) периодически вставлены «го ризонтальные» привязки к датам мировой истории. Но в те года она была еще очень далека от скалигеровского «канона», который только еще завоевывал своих сторонников, а потому подобные привязки с головой выдают всю слабость нашей историографии. Например, читаем о временах княгини Ольги: «Это было в 876 г., когда царство вал римский император Карл Лысый, шведской короной заведовал Биори V, а польскою — Пяст Крушвицкий».

     Здесь русско-варяжская княгиня Ольга-Хельга белыми нитками пришита к мифическим шведскому и польскому королям, притом, что в этих странах королей тогда вообще еще не было, согласно скалигеровской истории! А эти мифические короли, в свою очередь, подвя заны к не менее мифическому французу Карлу Лысому, «римскому императору». (О мифичности всей французской династии Каролингов см.: Н. Illig. Hat Karl die Grosse je gelebt? Gmfelfing, Mantis Verlag, 1996.)

     Или другой эпизод, о приходе «трех братьев на Русь»: «Это было в 752 г. noP.X, когда в Римской империи царствовал Константин Копроним, в Швеции корольБеро III, а в Польше Лешко I или Примислав». Однако швед «Беро III» впервые всплыл в скандинавских сагах толь ко в 1643 году, а поляк «Лешко» теперь вообще считается совершен но легендарной личностью, поскольку его биография оказалась спи санной с истории византийского императора Алексея Комнина.

     С такими же «ляпами» описано и крещение Руси: «Володимир... крестился и был назван Василием в 989 г., когда царствовал импера тор Оттон III, в Швеции Олай Сидень, а в Польше Мешко I». Но согласно традиционной истории, до прихода к власти в Польше в 1587 году шведской династии Ваза ни о какой синхронизации «Мешко-Олай» еще и речи не было, а Олая вообще полагали «ве щим Олегом»!

      По этой же книге Новгород «завоевал и смирил Иван Васильевич Грозный в 1477 г.», — то есть, судя по дате, речь идет об Иване III, который, по русским источникам, не завоевал, а уго ворил новгородцев перейти под его руку. В связи с этим, со времен Карамзина все русские историки неловко объясняют путаницу в «Иванах Грозных» тем, что Ивана III некоторые тоже называли «Грозный» или«Грозные Очи». При этом «Грозные Очи» относили и к некоторым другим князьям, например, к Дмитрию Михайлови чу Тверскому.

     Несмотря на это, записки иностранцев о России, изданные до 1770 года, представляют несомненную ценность. Ведь они согласо ваны только с «допетровской редакцией» русской истории и содер жат немало расхождений с последующей «екатерининской», что по зволяет выявлять нестыковки, возникшие при сведении двух офици альных версий в одну, ныне принятую. А они видны; в следующем, например, эпизоде, читаем: «Сын Ивана Васильевича Грозного (в кон тексте — ИванаIII), Гавриил, силой захватил правление и назывался правителем и блюстителем государства при жизни своего двоюродно го брата, по смерти лее его он взял себе другой титул, велел короновать себя и назывался уж не Гавриилом, а Василием» («О начале войн и смут в Московии»). А в других источниках речь идет не о двоюродном брате, а о сводном племяннике, Дмитрии. При этом ни точное время, ни обстоятельства, ни законность прихода к власти Гавриила-Василия в традиционной историографии вообще не уста новлены.

     Любопытны также сообщения записок «О государстве Русском» англичанина Джильса Флетчера, составленные в 1591 году. Этот че ловек якобы был посланником английской торговой Московской компании в 1588—1589 годах (по другим данным, был послом), встре чался с Борисом Годуновым. По мнению историков, Флетчера инте ресовала не только политическая ситуация, сложившаяся в России в конце XVI века, но также истоки и корни русской истории.

      Правда, английского оригинала этих записок не существует, по скольку весь тираж был конфискован и уничтожен по просьбе... са мой Московской компании, боявшейся навлечь на себя гнев и Году нова, и английской королевы Елизаветы Iрезкими суждениями авто ра о «жестких московских порядках». Русский перевод неизвестно с какого оригинала всплыл только в XIX веке; его пытался опублико ватьпроф. О.М. Бодянский в 1848 году с подачи попечителя москов ского учебного округа графа Строганова. Однако тогдашний министр просвещения Уваров и в этот раз приказал конфисковать и уничто жить тираж, якобы из-за личной вражды со Строгановым. Впервые «Записки Флетчера» были изданы на русском языке только в 1906 году.

     Собирая в Москве материалы для будущей книги, Флетчер, воз можно, пользовался какими-то недошедшими до нас источниками, а скорее всего — «устной информацией», в пользу чего свидетельству ет фраза из его трактата: «Русские рассказывают...» А рассказывали они ему совсем иную версию начальной истории Руси, не совпадаю щую с вариантом, изложенным в «Повести временных лет». Из запи сок Флетчера следует, что братьев, призванных на княжение в Нов город, было изначально не трое, а четверо. И четвертого звали Варяг. И вот, Варяг оказывается не названием этноса или социума, а именем вождя.

      Вообще же в первоначальном распределении власти участвова ло, по Флетчеру, не трое братьев-варягов, как у Нестора, и даже не четверо, а целых восемь претендентов. Помимо Рюрика, Синеуса, Трувора и Варяга, то были еще хорошо знакомые нам по легендам братья Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь.                          

 Получается, еще при Годунове, задолго до начала изучения летописей историографами, в Москве считали всю эту восьмерку жившими одновременно, а пер вой русской правительницей-женщиной была не благоверная княги ня Ольга, а легендарная язычница Лыбедь, ставшая прообразом пре красной царевны Лебеди. Догадалась бы та Лебедь креститься, была бы теперь она первой княгиней русской истории!

            Позже, когда писалась христианизированная история Руси, в ходе непрерывного редактирования, вставок и подчисток, таким деталям уже не придавали никакого серьезного значения — их просто опус кали за ненадобностью. Ведь в XVI веке продолжалась борьба меж ду различными историческими школами, подразделениями одной структуры, что порождало иногда такие поразительные документы, как «Записки» Флетчера, изучение которых позволяет нам теперь проследить эволюцию самой исторической науки.

     Можно, кстати, предположить, что русский перевод этих «Записок» — вообще подлог, который мог быть предпринят в XIX веке, дабы заретушировать нестыковки между екатерининс кой «имперской» и предыдущей «доимперской» версиями истории XVI века. Попытка не удалась оттого, что обе эти версии являют ся только версиями. По этой-то причине о «Записках» Флетчера затем «забыли».

      Ни от одного «древнерусского князя» не осталось портретов. А те перь их рисуют в школьных учебниках! Откуда же взялись изображе ния, если их не было? А просто иллюстраторы учебников, исходя или из словесных описаний, приведенных в летописях (в большинстве слу чаев значительно более позднего происхождения, нежели описанные в них события), или из собственного представления о «предмете», выбирали себе натурщиков из числа собственных друзей, да и рисо вали их. Точно так же в своей близкой современности первичные наши историографы находили «краски» для оживления «русской старины». Например, краски для описания осады и взятия Казани войсками Ивана Грозного взяты из византийской хроники падения Царьграда 1453 года, и так далее.