Прекрасные воспоминания об изначальном Ставрополе, о быте крещеных калмыков оставили и выдающиеся ученые П.С. Паллас (Путешествие по разным провинциям Российской империи. – СПб., 1773. – Т. 1-5. – Ч. 1) и И.И. Лепёхин…

Учёный мир отметил 200 лет со дня смерти Ивана Ивановича Лепёхина – одного из первых отечественных академиков, выдающегося учёного, путешественника, натуралиста, автора потрясающих «Дневных записок путешествия… по разным провинциям Российского государства». А осенью того же года состоялось ещё одно пышное 200-летие – кончины писателя-демократа Александра Радищева, автора увлекательного «Путешествия из Петербурга в Москву», прочитанного, в отличие от записок ученого, каждым школьником. Самое время наверстывать упущенное. И если отвлечься от идеологии, ещё неизвестно, какой из этих двух источников более ценен и с литературной точки зрения, и с позиций культуры. Не говоря уже о научной ценности. Да и с точки зрения мужества – личного и гражданского… 

Перед мужеством Радищева, бросившего в лицо режиму целую кипу заслуженных упрёков, надо снять шляпу. Но как тогда воспринять мужество Лепёхина – 28-летнего адьюнкта Российской академии, отправившегося в запредельном для нашего восприятия 1768 году в сопровождении трех помощников-гимназистов – рисовальщика, чучельщика и одного (!) стрелка – исследовать абсолютно не описанные еще Поволжье, Прикаспий, Урал и Северное побережье России? Если еще какие-то сто лет назад представители не самых диких народов и не самых бедных сословий всерьез верили, что подобные приезжие – не иначе как «антихристы», и у них должны быть хвосты. Если учёные, отважившиеся покинуть Петербург и окунуться в глубины России, рисковали здоровьем, а порой и жизнью. Как, например, исследователь Каспия Самуил Готлиб Гмелин, пленённый дербентским ханом и умерший в тюрьме. Или Иоганн Петер Фальк, возглавлявший один из трёх «оренбургских» отрядов (наряду с Петром Симоном Палласом и Лепёхиным): шесть лет экспедиции окончились для него депрессией и самоубийством... Не случайно даже в ту романтическую эпоху великих географических открытий мало кто решался на такие подвиги: корифеи под любыми предлогами отказывались от горького, порой неблагодарного хлеба первооткрывателей, предпочитая кабинетные лавры.

У Ивана Лепёхина, сына бедного солдата Семёновского полка, выучившегося за казённый счёт в гимназии при Академии, не нашлось ни предлогов, ни высоких покровителей – впрочем, он их и не искал. Были лишь гимназический опыт лишений, усердия, и прилежания, прекрасная академическая школа и одно только искреннее желание – принести пользу России (как бы странно это ни звучало сегодня). Нет, не всё – был подробнейший, всеохватный вопросник, составленный еще Василием Татищевым, дополненный Михаилом Ломоносовым и одобренный просвещенным графом Владимиром Орловым, в то время директором Академии Наук: путешественникам предстояло досконально изучить, описать, зарисовать, собрать буквально всё, что встретится в пути. От местных преданий, обрядов, достопримечательностей и промыслов – до экспонатов для Кунсткамеры. Ещё одна странность для нас сегодняшних – посланцы Академии были метеорологами, астрономами, геодезистами, геологами, зоологами, ботаниками, экономистами, лингвистами в одном лице. 

Словом, во главе отряда, путь которого лежал в том числе и через недавно построенную для крещеных калмыков Ставропольскую крепость, Лепёхин оказался по праву. И подробнейший, мастерски написанный отчёт о четырёхлетней экспедиции, вылившийся в четыре толстых тома «Дневных записок путешествия доктора и Академии Наук адьюнкта Ивана Лепёхина по разным провинциям Российского государства», представляет не только научную ценность – вот уже двести лет его обильно и охотно цитируют краеведы по всему лепёхинскому маршруту. Понятно, что мне, уроженцу волжского Ставрополя, особенно интересен этот отрезок пути экспедиции…

Надо сказать, в Ставрополь Лепёхин прибыл вполне подготовленным. Незадолго до того ему удалось встретиться с Петром Рычковым, первым русским членом-корреспондентом Академии наук, «оренбургским Ломоносовым», как его называли современники, – автором знаменитой «Топографии Оренбургской губернии», ставшей настольной для многих исследователей. Книга Рычкова, которую Лепёхин взял с собой в экспедицию и к которой не единожды отсылает в своих «Дневных записках», избавила его от многих ставших общеизвестными подробностей об истории возникновения «калмыцкой» крепости…  

У Рычкова свое видение раннего Ставрополя, калмыки его мало интересовали. Лепёхину же было любопытно, чем и как живёт народ, который за три десятилетия до того «окрестили» и «оседлали». Как пасёт скот, сватается, рожает и растит детей, как делает кумыс. Как бедствует и общается с государевыми людьми…

 «Народ, привыкший в степному кочеванию, и по сие время своей привычки оставить не может, – читаем у Лепёхина. – Живут по степям, на пригористых местах, в кибитках, которые они с одного места на другое место переносить могут... Весь их дом состоит в кибитке, войлошной постели, котле и 2-х или 3-х кожаных узкогорлых ведрах...

С начала поселения в Ставропольской провинции старалися приучить их к хлебопашеству, к чему им поделаны были хлебопашные инструменты и розданы

семена на развод, но тщетно: ибо они по непривычке своей к пашне, принуждены были нанимать или русских, или мордву, и чуваш, и через них пахать свою пашню, сеять и жать; а по недостатку наёмщиков иногда отдавали жать свою пашню только из семян; от чего, чувствуя великий урон, совсем хлебопашество оставили... Столько превосходят в скотоводстве. У них можно видеть великие табуны лошадей, рогатого скота и овец. Что их лошади от других отменны, всякому известно; да и рогатый скот гораздо крупнее русского»...

По свидетельству Лепёхина, разница между рядовыми, крепостными, и знатными калмыками очень даже ощутима.

«Старшины их и зайсанги живут в Ставрополе, где им построены дома на казённое иждивение... Как мужчины, так и женщины великие охотники до вина, и в стыд себе не ставят просить оного у проезжающих. Когда я так говорю о калмыках, то должно разуметь о кочующих в степи, а знатные их начальники, живущие в Ставрополе, как порядком жития, так и обхождением от русских не разнятся... 

В Ставрополе живут, кроме калмыцких зайсангов, казаки, купцы и военные люди. Купечество отделено от прочих жителей особливою слободою, которая Купеческою и называется; жилища калмыков построены в самой крепости, состоящей из деревянного сруба с башнями. О купечестве можно сказать вообще, что не очень заживно, и главный их торг состоит в рыбе. Промышляют также выгоном овец и салом. В самом городе почти никаких других товаров, кроме арбузов, которые в ставропольских огородах нарочито урожаются, и съестных вещей не имеется. Фабрик или каких других заводов в сем городе еще по сие время не разведено, и много из купечества питаются пашнею. Казаки ставропольские тоже все люди пахотные. Они сверх службы несут и ямскую тяжесть и содержат почту...»

Касается Лепёхин и результатов того, ради чего, собственно, и затевалась «Калмыцкая комиссия» во главе с Татищевым – приобщения кочевников к христианству. Из текста видно: «в плане» веры у калмыков (как, впрочем, и у всех прочих народов Поволжья, включая русских) прочно утвердилась двойная мораль. «Ставропольское духовенство крайне старается соблюсти в них целость нашего закона: по чему учреждённый в Ставрополе протопоп, отец Дубовской, искусный в калмыцком языке, нередко объезжает все их улусы и смотрит, не имеют ли они каких развращенных книг. Если у кого такие книги найдутся, то отец протоиерей имеет власть не только отнимать такие книги, но по духовенству и наказывать плетьми, что о калмыцкой подлости разуметь должно»...

Представьте, сколько суровых строк родилось бы по этому поводу у того же Радищева. «Записки» Лепёхина ценны как раз тем, что начисто лишены обличительного радищевского пафоса – как, впрочем, и «реакционных» мотивов. Иначе бы не был он великим учёным, бессребреничеству которого, к слову, трудно не поразиться: вдова Лепёхина – с 1771 года академика Петербургской, а с 1783-го и до самой смерти бессменного секретаря Российской Академии наук, первого из российских ученых, получившего золотую медаль Российской Академии наук по предложению самой Екатерины Дашковой – вынуждена была продать библиотеку, чтоб хоть как-то свести концы с концами...

(Публикуется по: С. Мельник. Дневник великого кочевника // Площадь Свободы. – 2002. – 17 апр.)

_____________

* Выдержки из воспоминаний Палласа и Лепёхина можно найти также в книге: Ставрополь на Волге и его окрестности в воспоминаниях и документах сост. В.А. Казакова, С.Г. Мельник. – Тольятти: ГМК «Наследие», 2004 (второе издание – 2012 г.)