Глава III.
Запах смерти

1

Ноги сами собой понесли Артема вслед за Шумиловым. Он держался на некотором отдалении, стараясь оставаться незамеченным. Впрочем, Компас вел себя так, точно забыл о его существовании, либо он настолько занял своими мыслями, что ничего не замечал вокруг.

В холле Компас застыл, прикидывая, в какое крыло особняка следует идти: дом на две равные половины разбивала шахта лифта с зарешеченной кабиной подъемника. Помявшись, Шумилов направился в левое крыло, чем определил выбор Артема, который стал подниматься по лестнице, ведущей направо. Звуки его шагов гасила уходящая по коридору ковровая дорожка кремовых расцветок. Артем машинально отметил про себя, что Дема Страшный при оформлении имения отдал предпочтение светлым, успокаивающим тонам. Видимо, не желал мириться с тем, что белая полоса в его жизни закончилась после рокового взрыва на АЗС, и старался хотя бы частично осветлить свое мучительное существование. Либо не хотел, чтобы слишком яркие или мрачные краски напоминали ему о том жизненном разнообразии, в гуще которого он когда-то находился и которое сам создавал.

Будучи совершенно без понятия, что ему следует предпринять для предотвращения трагедии, Артем, осторожно двинулся по темному коридору второго этажа. Он пробовал одну за другой дверные ручки. Закрыта. Закрыта. И эта закрыта, чтоб ее... Пространство окутала абсолютная, звенящая тишина, в то же время Глинский не сомневался, что выбрал правильное направление. Незримое присутствие Богдана Демина усиливалось с приближением конца коридора. Дело было в запахе лекарств, который становился все ощутимее.

Артем застыл у последней двери с учащенно бьющимся сердцем и прислушался. Изнутри через равные промежутки времени доносились слабые пульсирующие сигналы. Такие звуки мог издавать медицинский аппарат, поддерживающий или отображающий на мониторах деятельность человеческого организма. Глинский нажал ручку и толкнул дверь.

По обонянию жестоко ударила смесь из тошнотворных запахов, желудок Артема сократился в спазме. В одно мгновение перед его мысленным взором пролетел калейдоскоп из больниц, в которых приходилось бывать по работе. Он вспомнил пациентов, всех вместе и каждого в отдельности. Отравившихся, обожженных, переломанных, подстреленных, и прочих и прочих... Перемотанных бинтами, обездвиженных гипсовыми саркофагами, утыканных спицами и гирляндами трубок, искромсанных скальпелем хирурга или ножом преступника... Старых и молодых, окруженных заботливыми родственниками и абсолютно одиноких. Счастливчиков, чья госпитализация оказалась досадным, легко исправимым недоразумением, и хронических страдальцев, для которых больница являлась вторым домом и последним пристанищем. Тех, кто с блаженной улыбкой листали журналы и с аппетитом жевали фрукты, радуясь обещанной скорой выписке. И тех, которые отворачивались к стене, плакали без слез и впивались в бессильном исступлении зубами в подушку, задавая себе один и тот же вопрос: почему именно они?! Почему?!

Всех их окружал тяжелый и острый дух медикаментов, который у Артема, так уж сложилось, ассоциировался с запахом смерти. От него становилось жутко и тоскливо, приходилось делать дыхательную гимнастику, чтобы вычистить из легких эту раздражающую, пугающую вонь.

2

На втором этаже особняка Демы Страшного, у последней двери в конце правого крыла, к лекарствам примешивался коробящий своей неестественной приторностью запах подгнивающей плоти. Артему пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы заставить себя войти внутрь.

Обстановку комнаты можно было разглядеть благодаря тщательно затемненному абажуру, стоявшему на тумбочке с выдвинутыми ящиками. Похоже, Пашка Лакей, торопливо выискивавший нужные снадобья, забыл вернуть их в исходное положение. Дема Страшный, точнее, останки его телесной оболочки, покоились на кровати с резными спинками возле зашторенного окна. Снаружи по стеклу настукивал меланхолическую мелодию дождь.

Богдан Демин производил на редкость отталкивающее зрелище, в тоже время он вызывал щемящую жалость. Авторитетный бизнесмен, напичканный обезболивающими, дышал сквозь узкие сопла ноздрей шумно, с мокрым хрипом. Каждый вздох давался с трудом, словно ему на грудь перед уходом сиделка-садистка водрузила пудовую гирю. Тонкое одеяло очерчивало силуэт изможденного, высохшего тела: провалившийся живот, впалую грудную клетку с выпирающими ребрами, плеть уцелевшей руки, острые коленки, узкие длинные ступни. Даже в сумраке было видно, что две трети лица Демина были обезображены жутким шрамом. Рана превратила нос в бесформенный нарост, левый угол рта опустился вниз, с него сочилась и стекала клейкая слюна. Увечье лишь не затронуло удивительно гладкого воскового лба. Длинные с проседью волосы над ним были бережно зачесаны назад.

Печальным попискиванием давала о себе знать система жизнеобеспечения с множеством кнопок и тумблеров, отдаленно похожая на микроволновую печь. Ее монитор расчерчивали волнистые линии и крутые синусоиды. Рядом стоял еще какой-то громоздкий аппарат, увешанный кабелями и пучками проводов. На лакированном антикварном столе с искривленными ножками в беспорядке валялись тюбики, пузырьки, коробки, бинты. Возле кровати была припаркована инвалидная коляска с электроприводом.

Внимание Артема привлекла большая, почти от пола и до потолка картина в раме. Отнюдь не шедевр, в то же время в ней ощущались грубоватая красота и варварское обаяние.

Внимание Артема привлекла большая, почти от пола и до потолка картина в раме. Отнюдь не шедевр, в то же время в ней ощущались грубоватая красота и варварское обаяние. Может, подобные эпитеты завертелись в голове у Артема потому, что он воспринял полотно скорее как написанный маслом документ уходящей эпохи, скоротечной и разрушительной, нежели художественное произведение. Это был фамильный портрет Деминых. Правда, семья на нем присутствовала в неполном составе, без отца. Артем был наслышан, что он вроде бы в сравнительно молодом возрасте зимой замерз в сугробе по дороге с завода, на котором батрачил от зари до зари.

По центру композиции находилась мать Деминых, принаряженная, увешанная побрякушками седовласая женщина с усталыми и виноватыми глазами. Артем не имел представления, жива ли она, или умерла от старости и постоянных переживаний за судьбу отпрысков. Не мог он и знать, гордилась ли она своими детьми, или сгорала от стыда. Наверно, все-таки гордилась, хоть и выросли они троглодитами. Мать есть мать.

В малиновых пиджаках с крупными золотистыми пуговицами, толстыми цепями на бычьих шеях, пышущие здоровьем Богдан и Никита Демины стояли по бокам женщины. Унизанные перстнями руки они с сыновней любовью держали на ее узких плечах.

— Ты какого сюда приперся?! — заклекотала еще одна ископаемая рептилия. В дверном проеме материализовался и замер Компас. — Фу, бля-я, ну и вонища... Не слышу ответа!

— Вас жду, — ответил Артем, любуясь портретом. Положение позволяло ему незаметно достать из-за пояса джинсов газовую пушку. Его ладонь уже легла на гладкую прохладную рукоятку. Компас был не настолько скромен и твердо держал пистолет в вытянутой руке.

— Что?! Меня ждешь?! — он был явно сбит с толку. — Ты сбрендил, что ли, газетчик?

— Совсем нет. В отличие от вас, Савелий Панкратович, — Артем пытался говорить спокойно, но ему показалось, что голос предательски задрожал. — Судя по тому, что вы собираетесь делать, с адекватностью проблемы не у меня.

— Не понял?

— Все вы прекрасно понимаете. Вы хотите убить Богдана Демина.

— Ишь, какой догадливый, — съехидничал Компас. — Ну, положим, я не поступок непоправимый совершу, а великое одолжение! Маленький грешок во имя большого добра. Огромную услугу окажу себе, шефу своему, делу нашему общему. Заодно его, — Компас повел стволом в сторону Демы Страшного. — От страданий избавлю.

Компас решительно прошел к кровати, безотрывно глядя Артема.

— Какими бы благородными вы не считали свои соображения, вы в любом случае совершите убийство, — Артем почувствовал, как в нем закипает злоба. Он сделал шаг в направлении Компаса. — Одумайтесь, Савелий Панкратович!

— Только не надо мне мораль читать! — Шумилов нисколько не волновался, что Дема Страшный от его воплей может очнуться. — Ни он первый, ни он последний. Достоевского читали, кое-что не по разу. Знаешь, не зацепило!

— Я объяснить пытаюсь...

— Ты пацан еще, чтобы объяснять мне, что делать! Сосунок!

— Послушайте же, наконец...

— Спокойно, газетчик, не рыпайся, — Компас перешел на зловещее шипение. — И ручонку из-за пояса от ствола убери, не дай бог себе что-нибудь отстрелишь. Убери, я кому сказал?! Руки поднял ладонями ко мне! Ты все равно не сможешь из этой пукалки в меня выстрелить. Кишка тонка! Иначе в дверях бы меня караулил и на мушку сразу бы взял. Это тебе не языком трепать и статейки паршивые крапать.

Артем поднял руки.

— Вот так, молодец, — Артему показалось, что ядовитая похвала донеслась издалека, хотя Компас стоял совсем близко. — А теперь быстро топай к Кириллу. Я тут без тебя справлюсь.

— Это неправильно, Савелий Панкратович, — пытаясь использовать последний шанс, настаивал Артем. — Виталий Матвеевич не одобрит. Мы ведь сюда приехали за кладом, а не счеты сводить. Оставим за собой труп — не будет триумфального возвращения археологических ценностей. Зато будет «мокрое» дело с кучей фигурантов!

Шумилов издал нервный смешок:

— Так бы сразу и сказал, что за свою шкуру дрожишь!

— Да причем здесь я...

— Шеф сейчас про нас забыл. Он сейчас по очереди девах оприходует, — без зависти сказал Компас. — А ты будешь держать рот на замке. Проболтаешься, иль хоть намек дашь, что проболтаться хочешь — ты не жилец, помяни мое слово. Я же действовал по обстановке, — на лице Компаса, соображавшего, как должна выглядеть обстановка, застыла окаменелое подобие улыбки. — Дема Страшный неожиданно проснулся и пытался вызвать подмогу. Мне ничего не оставалось делать, как ему помещать. Каюсь, переборщил слегка. Что поделать, издержки работы. Извинюсь перед Виталей, он поймет и простит, как раньше всегда понимал и прощал.

3

Артему показалось, что Компас на мгновение расслабился, и он дернулся ему навстречу. Но Шумилов как будто только этого и ждал. В следующую секунду раздался оглушительный грохот. Державшая пистолет рука дернулась, из ствола вырвался огненный столб, что-то очень горячее обожгло Артему скулу и отключило одно ухо. За спиной послышался пронзительно звенящий щелчок. Артем замер в метре от Шумилова, потрясенный и оглушенный, не способный шелохнуться.

— Следующую пулю залеплю в переносицу, — сказал Компас ледяным тоном. — Так что больше не испытывай мое терпение.

Артему потребовалось время, чтобы справиться с комком в горле:

— Господин Шумилов, вы за это ответите. Я вам обещаю.

— Газетчик, ты что так часто заморгал? Испугался, что ли? — с участливой издевкой спросил Компас. — Извини, я ведь не со зла. Честно. Ну, ты топай, топай, — он нетерпеливо провожал Артема движением пистолета. — Мы тут с Богданом децл почирикаем, — он игриво подмигнул пускающей слюни человеческой мумии, которая от выстрела даже не шелохнулась. Шумилов взял с инвалидной коляски подушку и взвесил ее. — Нам есть что вспомнить. Да, Дема?

Вдруг произошло то, что заставило обоих отшатнуться и сдавленно вскрикнуть. Здоровый глаз Богдана Демина открылся, плеть руки слабо дернулась, чуть согнулась и попыталась выбраться из-под одеяла. Его взгляд, на удивление ясный и осознанный, метался от Компаса к Глинскому. Наконец, он остановился на Шумилове с выражением отчаяния и дикого, неописуемого ужаса. Изуродованный рот принялся издавать прерывистое сипение, на губах проступила пена, тело мелко затряслось.

Артем был не в силах видеть это кошмарное, потустороннее зрелище. Задевая косяки, не видя ничего перед собой, он на ватных ногах выскочил из комнаты. Артем успел заметить, что в шкафу у двери образовалась черная дырка с рваными краями, куда впилась и зарылась пуля из пистолета Компаса.

Права на книгу «Наследство мертвецов» принадлежат ее автору, они охраняются Законом о защите авторских прав и Гражданским кодексом РФ. Любые перепечатки текста и рисунков в офлайновых изданиях без согласования с автором категорически запрещаются. В онлайновых изданиях разрешается перепечатывать текст и рисунки при условии указания автора и активной гиперссылки на TLTgorod.Ru.