Глава VII.
Очень странное кино
На таймере: 16:17. Вид сверху и сбоку, угол 70 градусов. Слайды, охватившие временной промежуток менее двух минут, благодаря которым Роберт Броцман — в костюме-тройке, с лучиками морщинок у мудрых глаз, седая бородка торчит клинышком — вернулся с того света. Внезапно с изображением на экране происходит удивительная метаморфоза, не поддающаяся объяснениям. Превращения начинаются с кадра № 11, самого печального кадра, на котором профессор Роберт Броцман, гордо вскинув голову с ястребиным профилем, двигается от камер хранения станции «Татищев-1». Череда статичных и плоских черно-белых снимков незаметно перетекает в видеоизображение, картинка улучшает качество, насыщается объемом, проступившие краски обретают контрасты и сочность.
Камера плавно опускается вниз и снимает профессора в полный рост. Роберт Броцман держит портфель из коричневой потертой кожи, смотрит проницательно, уголки рта трогает едва заметная улыбка. Он знает, что его снимают. Профессор всем своим существом излучает удовлетворение, точно сбылась его давняя мечта и он с нетерпением ожидает момента, когда об этом можно будет сообщить единственному зрителю, который способен не только его видеть, но и, как скоро выяснится, слышать.
Вещи и люди вокруг профессора, колыхаясь, постепенно теряют очертания и исчезают вовсе, словно они являлись зыбким миражом. Остаются лишь уложенный плиткой вокзальный пол и Роберт Броцман на светло-лазурном фоне, в нетерпении смотрящий на часы.
— Вечно он опаздывает... — произносит профессор с беззлобным укором, а затем, глядя в камеру. — Пожалуйста, извините моего коллегу, он сейчас прибудет.
В ожидании коллеги проходит несколько секунд. В кадр несмелой прихрамывающей походкой заходит Аристарх Клевлин. Его крупная голова убелена шапкой седых волос, широкое лицо обрамлено густыми бакенбардами. Руководитель кафедры краеведения и археологии истфака ТаГУ точно сошел со страниц справочника «Кто есть кто». Он одет в тот же темный видавший виды костюм и невзрачный галстук в черно-серую полоску. Ученый из города Татищева так же находится в приподнятом настроении. Он буквально сияет. Профессора обмениваются теплым рукопожатием и встают плечом к плечу.
— Уважаемый друг, Аристарху Матвеевичу не терпится сообщить вам нечто чрезвычайно важное, — проникновенно заговорил московский ученый, обращаясь к зрителю. — Если вас не затруднит, выслушайте его, пожалуйста.
Его татищевский коллега переминается с ноги на ногу, охваченный волнением. Прокашлявшись, Аристарх Клевлин говорит несколько смущенно:
— Я не займу у вас много времени, уважаемый друг. Но уж очень хотелось высказаться. Жаль, что с нами нет Людвига Игоревича Покровского. Он не сумел прийти по веским причинам... Поначалу я хотел обойтись без громких эпитетов. Замечен за мной такой грешок: не вытянуть из меня похвалы калеными клещами, если даже вы ее заслужили, и она сама собой напрашивается. Такой уж я черствый сухарь, — голос профессора крепнет и набирает силу. — Возможно, мое высказывание вам покажется слишком громким и... неоригинальным, что ли. Тем не менее. Ваше имя попадет в историю, уважаемый друг, и о нем еще долгие годы будут вспоминать потомки. Я достаточно пожил и знаю, что говорю. Вы не только спасли сокровища, которые ваш покорный слуга обнаружил благодаря кропотливому копанию в архивах и податливой почве Старогородского кладбища. — Аристарх Клевлин с неловкостью улыбается. — Вы раздвинули пределы восприятия мира, дали богатую пищу для размышлений. И вместе с тем подарили людям надежду в то, что прошлое не настолько скучная штука, чтобы им пренебрегать и относиться к нему без должного уважения. К тайнам прошлого стоит стремиться, за какой бы мощной стеной веков они ни прятались. Они того стоят, в чем вы имели возможность самолично убедиться. Достаточно мимолетного взгляда на эти чудесные, красивейшие реликвии, чтобы забыть про насмешки скептиков, усталость и сомнения! Боже, как они прекрасны! В моей памяти навсегда запечалился их великолепный скромный блеск! Мне по сию пору не верится, что они обрели новую жизнь благодаря моим стараниям. Благодаря нашим общим стараниям, уважаемый друг.
Аристарх Клевлин прерывает монолог и испуганно оборачивается. На голубоватом фоне незаметно для ученых и зрителя появляются одетые по-домашнему Григорий Рыбалко, уголовник с пятью ходками и несостоявшийся вор в законе, известный в определенных кругах как Гриша Шницель, и его подельник, наркоман со стажем Константин Проскурин, он же Губа, он же Заяц.
Рыбалко и Проскурин бурно выясняют отношения. До зрителя долетают лишь обрывки фраз, по которым можно было догадаться, что речь идет о каких-то деньгах, якобы заныканным Проскуриным у Рыбалко. Если быть точным до конца, отношения выясняет Гриша Шницель. Рецидивист, задрав голову, с напором и активной жестикуляцией что-то втолковывает долговязому соседу профессора. Проскурин, потупившись, слабо лепечет оправдания. Гриша Шницель чувствует стороннее внимание и, дав знак Косте Губе никуда не уходить, поигрывая четками, развинченной фраерской походкой направляется к Аристарху Клевлину. Подойдя вплотную, он многозначительным движением выражает намерение панибратски обнять ученого.
— Отойдите от меня прочь, господин! — протестует Аристарх Клевлин, его голос дребезжит от негодования. — Я не хочу иметь с вами ничего общего. Отойдите прочь, прошу!
Гриша Шницель пятится назад, разводя руки в примирительном жесте: спокойно, дедуля! Не хотите — как хотите.
— Так на чем я остановился? — сбитый с толку профессор трет переносицу. Роберт Броцман наклоняется к нему и шепчет на ухо. Аристарх Матвеевич согласно кивает и продолжает: — Вы отчетливо дали понять, каким образом следует поступать с наследием прошлого, которое в буквальном смысле бесценно. Вам было очень сложно. Перед вами встал непростой выбор: оставаться на светлой стороне, или перейти на темную половину, переступить грань, откуда нет возврата. Да, соображения, которыми вы руководствовались, были более чем спорными. Скажу больше — подозрительными, порой недопустимыми. Но я вас прекрасно понимаю, уважаемый друг. Путь к истине тернист и непредсказуем. Не стоит тешить себя надеждами, что он будет устлан розами. Порой эта извилистая тропинка может пролегать через очевидные заблуждения. В какой-то момент вы оказались на перепутье. К счастью, маятник обстоятельств и чувство справедливости качнули вас в правильном направлении, с чем от всей души поздравляю!
В кадре появляются новые персонажи. Одетый в камуфляжную форму авторитетный бизнесмен Савелий Шумилов, он же Компас, заместитель по безопасности в империи еще более авторитетного бизнесмена Виталия Сергиенко по прозвищу Отец Сергий. Мимо научных светил он неторопливо провозит инвалидную коляску, в которой скрючился усохший, мертвенно бледный человек, от пояса и ниже накрытый теплым клетчатым пледом. В жалком калеке узнается Богдан Демин, совладелец холдинга «Тантал», определенной части населения города Татищева известный под кличкой Дема Страшный. На его аномально тонких коленях лежит знакомая зрителю подушка.
Шумилов кивает Броцману и Клевлину — ученые отвечают аналогичным скупым приветствием. Гриша Шницель и Костя Губа замолкают и пялятся на гостей, которые приближаются к ним в полнейшей тишине. Бывалый уголовник не без заискивания протягивает руку поздороваться с Шумиловым, но тот демонстративно игнорирует его.
От зрителя не скрылось, что на лице Компаса застыла гримаса отвращения к инвалиду, который, видимо, крепко спит после принятых лекарств. Но он при всем желании не может его бросить, и, тем более, сделать ему больно, так как обязан неукоснительно исполнять строгий приказ, исходящий от кого-то могущественного, кого не смеет ослушаться даже он.
— Роберт Карлович! Я полагал, мы здесь будем одни, и нам никто не будет мешать, — упрекает Аристарх Клевлин коллегу.
— Пожалуйста, не дуйтесь, Аристарх Матвеевич, — успокаивает его товарищ. — К сожалению, далеко не все от меня зависит. И так уж ли помешали вам эти господа? Вы сказали практически все, что хотели. Не забывайте, у нас дефицит времени.
— В этом вы совершенно правы, Роберт Карлович, — понуро замечает профессор Клевлин.— Пора закругляться. Уважаемый друг, надеюсь, я не надоел вам своей стариковской трескотней. Хотелось бы дать вам один маленький, но дельный совет. Ваша беда в том, что в своей сравнительно короткой, но бурной, точнее — сумбурной жизни вы встречали слишком мало людей, на которых можно положиться в трудные минуты. То же самое произошло и со мной на завершающемся этапе моей жизни. Запомните мой совет, не повторяйте моих ошибок, и все у вас будет хорошо. И напоследок... — глаза профессора Клевлина увлажняются. — Огромная просьба. Передайте привет мой драгоценной внученьке Наташеньке. Она была для меня самым дорогим на свете. Я по ней безумно скучаю, и всегда буду скучать.
За спинами профессоров начинает происходить нечто завораживающее и пугающее одновременно. Не было больше чистого небесного фона, его сменило зловещее колыхающееся мутно-черное полотно с вкраплением непостоянных буро-зеленых прожилок. Гриша Шницель начинает креститься, Костя Губа испуганно озирается, Компас тяжко вздыхает. Каким образом реагирует на появление мрачной пульсирующей субстанции Дема Страшный, зрителю осталось неведомо. Богдан Демин находится спиной к зрителю, который видит лишь торчащий венчик волос мышиного цвета. Скорее всего, никак. Вряд ли он успел выпасть из спасительного небытия.
Удивительные превращения продолжаются. Четверо мужчин и инвалидная коляска стремительно теряют плотность, они растворяются в воздухе, превращаясь в бестелесные фантомы. Словно получив условный сигнал, они дружно направляются к полотну, по которому лениво гуляют бурые и темно-зеленые волны. Или полотно надвигается на них — экран транслирует изображение таким хитрым образом, что точно определить не представляется возможным. Чем ближе мини-процессия к субстанции, тем меньше от ее участников остается плоти, они просвечивают, словно просматриваются сквозь рентгеновский аппарат. И вот шевелящаяся, с завихрениями масса окутает и с тихим стоном втягивает то, что осталось от зыбких фигур, вызвав в разыгравшемся воображении зрителя сравнение с всепоглощающим жерлом гигантской пылесосной трубы. На какой-то миг ему показалось (возможно, это была очередная оптическая иллюзия), что в местах соприкосновений полупрозрачных призраков на пульсирующем полотне остались их дымчатые отпечатки. Но и они исчезают, бессильно опав шлейфом мельчайших пылинок.
Роберт Броцман и Аристарх Клевлин молча наблюдают за последней фазой исчезновения мужчин и инвалидной коляски. Татищевский ученый делает движение в их направлении, но был решительно остановлен столичным коллегой.
— Нам с этими господами не по пути! — чеканит профессор Броцман, — Что же вы, голубчик, на старость лет совсем из ума выжили?! Мы не должны ничего делать сами. За нами придут. Нас проводят!
Покуда Аристарх Клевлин топчется, раздираемый сомнениями, волнистый рельеф шевелящейся прожорливой субстанции вдруг застывает, дергается в чудовищной конвульсии и озаряется слепящей вспышкой. Спустя мгновение вместо нее на дальнем плане вновь возникает нежно-голубой, как утреннее весеннее небо, фон. А над седовласыми головами ученых из ниоткуда появляется восхитительно сверкающий сдоенный нимб.
Визуальное пиршество продолжается считанные секунды. Нижнюю часть экрана освещает слабое сияние, которое наползает вверх, лишая картинку цветов, делая ее блеклой и неинтересной. Исчезающие в набирающем мощность сиянии профессора поднимают руки, прощаясь со зрителем. Перед тем, как экран заливается сверкающим молоком и резко потухает, губы опечалившегося Роберта Броцмана едва заметно шевелятся.
Зритель, заворожено наблюдающий потустороннее зрелище, не слышит произнесенные слова, но они по неким телепатическим каналам проникают в сознание. Роберт Броцман сказал:
— Не входите в кадр. Вам пока слишком рано...
Права на книгу «Наследство мертвецов» принадлежат ее автору, они охраняются Законом о защите авторских прав и Гражданским кодексом РФ. Любые перепечатки текста и рисунков в офлайновых изданиях без согласования с автором категорически запрещаются. В онлайновых изданиях разрешается перепечатывать текст и рисунки при условии указания автора и активной гиперссылки на TLTgorod.Ru.