НЕВЫДУМАННАЯ ИСТОРИЯ

Честно скажу, я никогда не мог понять, что за разновидность тараканов бегает в головах у женщин? Ну, точно не наша, не земная, а, может быть даже, какая-нибудь марсианская. Особенно, если это касается судебных работниц.

Вот был у меня, к примеру, такой случай в жизни.

Привлекают меня к уголовной ответственности — в составе, по их формулировкам, устойчивой преступной группы, за кражи машин, при этом представляя мою скромную персону в роли организатора. Доказательств никаких, дело не состыковано еще на стадии следствия, но есть установка сверху, из УВД, которое, собственно, с грехом пополам и с третьей попытки спихнуло его в суд, — меня и прочих упрятать за колючую проволоку во что бы то ни стало и как можно на дольше; а значит, не оправдают, это было по определению ясно, потому как все наши силовые ведомства всегда работают сообща, ну что карточные шулера, разводящие лоха на бабки. А тут еще адвокат у меня — дурак-дураком, вместо того, чтобы к судье, как к одинокой женщине, подход найти и по-кавалерски подмазаться, приблизившись на кошачьих лапах, постоянно ее, выводя из себя всякими грубыми заявлениями, буквально до кондрашки доводит. Так что она его уже ни слышать, ни видеть не может. И сколько я ему ни объяснял, чтобы он сменил тон и не накалял атмосферу, ибо это ж не надо быть семи пядей во лбу и обладать природной прозорливостью, чтобы понять, что такое его вызывающее поведение на мне же потом, в первую очередь, в приговоре и отразится, все одно, этот телок упертый гнет и гнет свою линию, выражаясь по-солженицынски, пытаясь бодаться с дубом.

Так оно, как я и предполагал, и получилось: «впаяли» мне девять лет. Вот так вот, ни за что, ни про что и, как заявил прокурор, запрашивая аж десять, «с учетом личности». Нормально, думаю; и что теперь делать, даже не знаю. Адвокат, конечно, ерепенится, говорит, что будем писать и туда, и сюда, но я-то уже, по предыдущему опыту, наперед вижу, что все это бесполезно, а потому едва сдерживаю себя, чтобы не послать его на нервах куда подальше.

Пусть все же, решаю, напишет «кассачку», а тогда уж...

— С протоколом судебного заседания знакомиться будете? — спрашивает меня и остальных фигурантов обвинительного вердикта подошедшая к клетке секретарша Оля.

— Будем, — немного посовещавшись, выражаем мы коллективное мнение.

После чего, в условленный день, нас опять привозят из изолятора в судебный подвал, где и начинается вся эта «тарабарщина», рассчитанная на трое суток. С утра до вечера. Смысл? Для нас, попросту, убить время: ведь с учетом того, как нескоро мы теперь освободимся, оно у нас практически не поддается исчислению и приравнивается к вечности. А для карательного органа это самая что ни на есть обыкновенная формальность, призванная показать, что, дескать, все было сделано по закону и все наши замечания по протоколу были устранены своевременно. Хотя одно то, что он, предоставленный нам для ознакомления, был уже подшит к томам уголовного дела, красноречивейшим образом говорило о том, что никто этого и не собирался делать. Все могущие пойти нам в дальнейшем, по мере обжалования, на пользу позитивные моменты там отсутствовали, во время разбирательства заносился, сознательно, один негатив, как по кальке, переведенный со страниц высосанного из пальца следователем обвинительного заключения; а самого судебного заседания как бы и не было.

— Вот мой адвокат на процессе утверждал, что лично слышал, как судья, еще задолго до окончания слушаний, сообщила ему, сколько мне дадут лет, а почему это тут не зафиксировано? — интересуюсь я у бдительно контролирующей нас через решетку отсекателя секретарши Оли, которой давно уже от нечего делать строю глазки.

— Не надо, — отрезает она безапелляционно.

— И вот этого нет, и вот этого... — добавляют мои, крутящиеся рядом, товарищи по несчастью и означенные силовиками подельники. Но их она даже не удостаивает вниманием, удобно устроившись на стульчике напротив и попивая чаек с шоколадными конфетами, как у себя дома. С ума сойти можно. И не стошнит же...

До чего же все-таки бывают бесчувственными люди.

А тут хоть волком вой от бессилия.

Ну не блеять же, в самом деле, если тебя сознательно сделали, в который раз, крайним. Вот вы бы что стали делать, оказавшись в таком незавидном положении? Молчите. Ну и я на какое-то время как бы растерялся даже. Зато мои бессменные на этом фатальном отрезке существования товарищи Саша и Сережа не опустили в отчаянии руки, а принялись, пользуясь тем, что я, сам не подозревая о том, отвлекаю приставленную за нами приглядывать «секретутку», рвать из двух последних томов, содержащего, как это уже уточнялось, и протокол судебного заседания, уголовного дела все представляющие мало-мальскую юридическую ценность официальные бумажки. Стало быть, и я был к этому причастен — промолчал же! Единственно расстраивало, что эта, плохо справлявшаяся с функцией надзирателя судебная стенографистка, несмотря на все мои просьбы, отказалась дать нам, до кучи, «ознакомиться» с первыми томами, где и хранились наиболее ценные документы.

А так бы мы все стопроцентно ушли домой, прямо с кассационного рассмотрения.

Ну, хоть шума наделали, и то приятно.

Ольге за это, безусловно, сильно попало. Но из суда за такую очевидную халатность не выгнали — вероятно, учли то, как она уже на протяжении многих лет по-собачьи преданно помогает судьям сажать, включая нас, ни в чем не виноватых граждан, работая на руку обвинению.

Я и не предполагал, что так сильно вскружу ей голову, отпуская самые что ни на есть дежурные комплименты. Ведь пока не вскрылась вся эта наша проделка с уничтожением липового, но, однако же, прошедшего «на ура» компромата, она, оказывается, даже к маме моей домой, имея доступ к адресным данным, с бутылкой вина в гости ходила, дабы познакомиться поближе и поставить ее в известность о том, что она собирается меня ждать из мест лишения свободы, как преданнейшая невеста. Подумать только, сама же приняла непосредственное участие в том, чтобы устроить мне, скажем так, «билет в один конец», а параллельно, как в насмешку, воспылала к своей, фактически, жертве чуть ли не декабристской любовью. Ну, не дура, а? Хотя кто их поймет, этих баб, с однозначно водящимися у них под черепной коробкой инопланетными насекомыми.

Прошло много лет, по моим представлениям, как я уже указывал прежде в рассказе, целая вечность. Я сменил несколько лагерей — в связи с тем, что никому из начальников я был, такой неспокойный подопечный, не нужен. С приговором-то я не смирился, продолжая писать жалобы во все инстанции, доказывая незаконность своего осуждения. Даже сайт себе, найдя выход на правозащитников, умудрился открыть в интернете, чем, опять же, наделал много шума и прославился как первый российский зэк, отважившийся на это. «WEB-урка», сразу же нарек меня «Московский комсомолец», прознав о данном факте. Еще бы толк был, как поговаривала моя мама, ведь дело-то так и не пересмотрели. А сидеть мне пришлось до конца срока.

И я чуть не сдох перед самым освобождением, подхватив воспаление легких в одной из последних зон.

Видно, есть у меня на небе свой ангел-хранитель, да и моя мама, по ее заверениям, изо дня в день усиленно вымаливала милости ко мне у Бога.

Об Ольге, судебной секретарше, я, как нетрудно догадаться, даже и не вспоминал. Да и она сама, после того, как выяснилось, что я, и прочие несмирившиеся зэки, элементарно подставили ее, никаких попыток связаться со мною не делала.

Было одно или два, точно уж не скажу теперь, по прошествии лет, любовных письма от нее, пришедших мне еще в тюрьму, незадолго до начала апелляционного рассмотрения, да только они все относились к той, первой, романтической фазе нашего контактирования и пока она еще не догадывалась о том, что за этим скрывается в действительности.

И вот я, в конце концов, освобождаюсь, валяюсь в один из вечеров дома, на диване, слушаю радиостанцию «Эхо Москвы», всеми мыслями устремляясь в будущее. А тут — надо же! — звонок из прошлого. Мама несет мне телефонную трубку, со словами: «Тебя спрашивает какая-то Оля» (очевидно, та ей не представилась — память-то у моей дорогой родительницы, невзирая на преклонный возраст, была еще хорошая).

— Какая Оля? — не возьму я в толк вначале.

— Из суда. Давай увидимся.

Хоть стой, хоть падай, в общем. Я, совладав с эмоциями, из вежливости взял у нее номер ее телефона, пообещав перезвонить при первой же возможности и, что естественно, позабыл сделать. Догадываетесь, почему? Объясню, если нет. Все очень просто: это у нее в голове марсианские тараканы — необычные, а у меня-то — наши, земные и привычные, которые всем своим существом не желают встречи с теми, для них, получается, чужеродными. А как идти против своей природы, если даже эта самая Оля, как женщина, весьма и весьма привлекательная особа.

— До судьи уже из помощниц, как я слышала, выслужилась, — имея ее ввиду, уточняет мне мама.

— Да на здоровье. Если еще раз позвонит, то скажи, пожалуйста, что меня нет дома. Разумеется, на Катю, Свету, Таню, Машу и Алену это не распространяется. И дело отнюдь не в том, кто они по профессии... Профессия тут ни при чем вовсе.

Июль 2010 г.
Тольятти.