ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К ЗВЕЗДАМ

(рассказ неизвестного)

Кого ни послушаешь из моих приятелей-сослуживцев,— все они, как один, в студенчестве работали по стройотрядам, вагоны разгружали, в археологических раскопках участвовали и т. д., и т. п. И, мол, это и есть залог их жизненного успеха, ну не иначе, как в повести классика, где давно уже впавший в маразм миллионер при каждом удобном случае любил повторять, что прежде, чем достичь высот благосостояния, он как-то в молодости два года в простых путейных рабочих ходил. Чего не скажешь, к сожалению, обо мне самом, так как всегда, сколько себя помню, что уж тут врать-то, придерживался поговорки, согласно которой, если рыба ищет, где поглубже, то человек, непременно, где послаще. И ведь напрягаться для этого особо-то никогда и не нужно было, ибо я родился и вырос, как тепличный овощ, в идеально подготовленной к этому среде, а именно — в славном городе N, в начале шестидесятых годов прошлого века заявившем себя не иначе как гигантом автомобилестроения, выпускавшем вполне сносные для того времени малолитражки, и куда со всех концов страны, из-за возникшего дефицита с запчастями, толпами съезжались покупатели — в основном, оптовики, которых не удерживало даже то, что, в соответствии с действовавшим тогда уголовным кодексом, данное предпринимательство расценивалось как разновидность преступной деятельности, подпадавшей под статью, не скажу уже по давности лет точное ее числовое обозначение, но трактующуюся, дословно, как спекуляция, а по ней, как правило, назначались срока эдаким заблудшим овечкам, в среднем, от трех до пяти лет, причем, тех еще, недалеко ушедших от сталинских, лагерей.

Но и это, стоит еще раз подчеркнуть, мало кого останавливало, уж слишком велик был соблазн, покрутившись часик-другой на какой-нибудь из стихийно образовывающихся и ничем не искоренимых торговых точек, в основном, в дневное время суток, ежедневно возникающих в трех местах города — у магазинов «Автолюбитель», «Некондиция», либо у автосервиса «Восточное кольцо» — положить себе в карман месячную зарплату инженера, всего-то навсего, выступив в роли посредника и состыковав покупателя с продавцом, накинув себе за это, что на западной фондовой бирже, полагающийся процент. Но это, так сказать, в идеале — это когда стоимость предполагала определенный разбег, и товар в избытке выбрасывался на рынок, но бывали ведь и такие периоды, когда и клиент попадался какой-то несговорчивый, и здешний барыга, ссылаясь на то, что крадуны с завода давно «вывоза» не делали, запредельные суммы за все это добро просил. И тогда уж ничего не оставалось, как, перешагнув через собственное «я», обращаться к так называемым «фуфлыжникам», которые, подобно о’генриевским шарлатанам, под видом микстуры от всех болезней распространявшим какой-нибудь вполне обыкновенный, из придорожных трав, настой, могли предложить тебе по приемлемым ценам абсолютно все из этой же серии, единственно, тут уже нужно было ориентироваться исключительно на простака, или же на полного профана, а лучше на то и то в одном лице, ибо любой специалист в данном вопросе сразу же определит, что на такой запчасти далеко не уедешь, а если с опозданием это сделает, то может потом, при встрече, со злобы тебе еще и в морду дать. Но, как говорится, волков бояться — в лес не ходить. А так как я был не из пугливых, и к двадцати с «хвостиком» годам, прямо скажем, тот еще прохвост, то порою не гнушался таковым вот легким заработком, руководствуясь в своих соображениях тем, что мне потом с жертвой своего обмана, дескать, не придется детей крестить и, скорее всего, я уже этого человека никогда больше не увижу; а так как я, на тот момент, действительно очень уж материально нуждался, а в постоянных клиентах, (как Фигаро, который, как помнится, то здесь, то там, учась в другом городе и лишь наездами появляясь в родном) заинтересованности не имел и имидж свой не поддерживал, то такие общественные банально-циничные высказывания, как «цель оправдывает средства», а «деньги не пахнут», если еще и не были приняты, как руководство к действию, то подсознательно, видимо, вовсю уже одобрялись мною.

Так и шло у меня с этим, из года в год, как по проторенной дорожке, все гладко и легко, пока необходимость не отпала, и я не закончил полный институтский курс. Единственно, только в первый раз трудно было через себя перешагнуть. До сих пор, между прочим, тот случай не выходит у меня из головы.

Было это лет двадцать, а то и больше уже назад. В один из замечательных летних дней, когда, сдав последний экзамен, я вернулся из столицы, не вспомню уже, самолетом или поездом, на время каникул к себе в провинцию, что означает — в отчий дом. И, усладив слух близких рассказами о своих успехах на студенческом поприще, на следующий же день, без копейки в кармане, так как стипендии мне едва на билет хватило, а в материальном плане, при всем их хорошем отношении ко мне, родственники не могли меня хоть сколько-нибудь весомо поддержать, с самого утра отправился к магазину «Автолюбитель», что находился в пяти-шести остановках общественного транспорта от моего дома, на улице 50-летия Октября, а то и, вполне возможно, что располагается там и по сей день. Где, быстренько выяснив конъюнктуру рынка и убедившись в том, что на доброкачественных автодеталях из-за «кусающихся» цен мне «навариться» сегодня не удастся, я принял во внимание то, что у моего давнего знакомого Вадима, двадцатипятилетнего невысокого блондина, чуть ли не ежедневно крутящегося там, есть два «троечных» коленвала, то есть, как я знал, подходящих для двигателей «третьей» и «шестой» моделей Жигулей; правда, запчастей, давно уже выработавших свой ресурс, но, однако, внешне, путем токарной расточки и последующей обработки, приведенных «в порядок» и имеющих до блеска начищенный, отполированный в области шеек, по его словам, что у новых, идеальный вид.

Раньше Вадюха, как я его уменьшительно-ласкательно, по-дружески, звал, на моей памяти, обычно располагал этого самого «фуфла» гораздо более обширным (но срочно распроданным, в связи с намеченной, как он сам пояснил, поездкой на юг) ассортиментом, включавшим запескоструенные поршня и звездочки, докрашенные, подбитые и нашпигованные гвоздиками шаровые опоры, клейменые под «ремонт» «нормальные» вкладыши, а также переделанные в производственных условиях под лобовые — задние стекла, которые и в магазине, без очереди, любой желающий мог бы тогда за тридцать рублей, вместо запрашиваемых фактически за воздух двухсотпятидесяти, себе купить. Это ж, не говоря уже о других, по одной только этой, вызванной дефицитом лобовых стекол для «Жигулей», позиции, без устали, на протяжении многих лет, действовала целая целенаправленно сформированная подпольная индустрия, которая и углы тебе на станках подтачивала, и расплющенную леску по торцевой стороне (под «Триплекс») клеила, и, якобы, в заводской целлофан их упаковывала. В общем, не приглядевшись, по-уличному выражаясь, от натуральных фиг отличишь. Никакого Клондайка не надо, только знай себе, дураков «на мякине» разводи! Не ты, так кто-нибудь другой, хотя, конечно, это не оправдывало нас.

Хорошая школа жизни, кстати. Для будущего карьерного роста лучше и не подберешь. Где-то славировать, где-то промолчать...

Ну я-то ладно, меня-то, как уже писалось, необходимость к этому с молодых лет подтолкнула. А вот где, спрашивается, тому же самому, если, как они утверждают, по стройотрядам, в студенческую пору, на хлеб насущный, при мизерных стипендиях, себе зарабатывали, мои сослуживцы выучились, вот я чего никак не пойму? Или что-то они все-таки недоговаривают? Вполне возможно.

А погода в тот день, однако же, выдалась замечательная. И не жарко, и не холодно — в самый раз, так что не надо было, как зимой, определив потенциального клиента, который легко узнавался по какой-нибудь приготовленной уже заранее под запчасти авоське в руке, выбегать с тепла на холод, а потом, выяснив у него, что то наименование дефицитных автодеталей, за которыми он притащился в такую даль, ты, увы, на данный момент, к великому огорчению, не в состоянии ему пока предложить, либо та цена, которую ты за них назначаешь, его не устраивает, снова удаляться в отапливаемое помещение магазина, чтобы погреться, либо в ту же, как тогда, летнюю пору, прятаться от палящих солнечных лучей под спасительной тенью росших поблизости, возле асфальтовой дорожки, на газоне, раскидистых кленов и тополей, а можно было преспокойно прохаживаться с этой целью по тротуару и, будто ожидая для поездки нужный маршрут, на остановке, к слову, носящей вполне подходящее официальное название «Автомагазин», а в народе — «Биржа», и на которой то и дело выпрыгивал напротив заветных витрин, из подкатывающих с двух сторон, по характеру движения троллейбусов и автобусов, торопящийся за покупками, особый сорт людей, в котором до конца еще не искоренил коммерческую жилку ревностно борющихся с этим, по сложившемуся представлению, страшным злом, правящий тогда коммунистический режим.

Вот и мы, местные, по еще одному обиходному обозначению — маклеры, в какой-то степени, своим «фуфлом» помогали ему с этим, хоть и преследовали разные интересы и солидарности не имели между собой никакой. Ну, в точности, как нынешние сомалийские пираты, захватывая проходящие в их акватории корабли с оружием, борются с контрабандой. Кстати (судя по случаю с «Фаиной»), вполне успешно, и за что им, в общем-то, хоть нобелевскую премию вручай.

Итак, только отойдя от своего, присевшего в ожидании на заборчик, приятеля Вадюхи, в сторону остановки и, при этом, как бы протиснувшись сквозь промышляющую тем же самым, что и я, сходку азербайджанцев, я приблизился к стоящему чуть в сторонке от них, высокому и крепкому еще старику, со свернутой в рулон характерной матерчатой сумкой, которой он отмахивался, как хлопушкой или веером, от надоедливых слепней и мух, словно в деревне, надо сказать, тучами, разлетавшихся по округе в тот год.

— Добрый день. Зачем пожаловали? — поприветствовав, с ходу обратился по делу я к нему.

— А ты что хочешь мне предложить? — изучающе оглядев меня сверху вниз, довольно-таки дружелюбно ответил он вопросом на вопрос.

— Коленвалы.

— Какие?

— «Троечные».

— Почем?

— По двести пятьдесят.

— А сколько их у тебя?

— Два.

— По двести сорок оба заберу, — сплюнул он прилипшую к нижней губе папиросу, а до этого так и болтавшуюся, что приклеенная, на ней, пока он говорил.

— Годится. Сейчас я, через пару минут подойду.

И, вернувшись к хозяину «высокосортного» товара, дабы обговорить с ним детали предстоящей сделки, а точнее то, где нам, по его мнению, удобнее будет ее осуществить, так как непосредственно у магазина в то время этим, конечно же, никто не занимался, во избежание ареста, безусловно, неизбежного, если попасть в поле зрения контролирующих округу ОБХС-ников, а по-современному, специализирующихся на экономических преступлениях силовиков.

— Он на «тачке»?

— А бог его знает? Не спросил еще...

— Если нет, то бери «частника» и вези на нем этого товарища к себе во двор. Ну, сам знаешь, куда там — с обратной стороны дома. А я сейчас тоже туда подскачу. Короче, все как всегда. Ах да, на «извозчика»-то деньги у тебя есть?

— Нет.

— Ну, на тогда «трешку» тебе, — достал он из кармана джинсов помятую зеленую ассигнацию, и уже второпях протянул ее мне.

Однако я ею так и не воспользовался, а фактически, по забывчивости, присвоил потом себе, так как — приношу извинения за жаргон — мой «лох» сам был «на колесах», благодаря которым, чуть ли не опередив Вадима, мы дружненько и докатили, в считанные минуты, туда, куда я ему показал. На чем? Это была старенькая белая «копейка», оставленная им недалеко от магазина, на обочине проезжей части, и на заднем сидении которой сидела толстая женщина, едва ли не во всю ширь занимая его. По всей видимости, жена, подумалось мне, когда, устраиваясь поудобнее, по правую сторону от водителя, на переднем, я вежливо поздоровался с ней. Муж ее, с которым мы уже, пока шли, успели представиться друг другу — я вымышленно, по понятным причинам, выдав себя за Олега, а он, скорее всего, доподлинно, ибо что ему было таиться-то от меня, дядей Толей.

Перед тем, как тронуться, дядя Толя закурил папиросу и, наполнив салон клубами едкого дыма, завел такую речь:

— А ты не куришь?

— Нет.

— А я вот все никак бросить не могу. Считай, с тринадцати лет эту «соску» во рту держу.

И, крутанув с ключа двигатель и немигающим взглядом потребовав от меня, прежде, чем включить скорость и надавить педаль газа, подсказки, куда нам следует ехать, перешел, временами поглядывая на дорогу, на рассказ о том, что они с супругой, которую я, впрочем, сразу принял за таковую, сами будут жителями Казахстана, а теперь возвращаются от дочки из Набережных Челнов, куда она, стало быть, перебралась от них, выйдя замуж за татарина — мол, будто русского себе найти не могла. Одно, дескать, хорошо, что не за казаха — а так-то, разумеется, это дело ее...

— Погостили и ладно, — подытоживал он, — как говорится, пора и честь знать. Бабка вон хоть внуков понянчила, да и я порадовался вместе с ней.

Говорилось это так по-отечески открыто, искренне, степенно и добропорядочно, что мне аж стало неловко за то, что я собираюсь обмануть таких хороших людей. «Черт с ними, с этими деньгами, не сегодня, так завтра заработаю на чем-нибудь, а точнее, на ком-нибудь другом, — в какой-то момент, не желая брать на свою совесть столь тяжкий груз, внутренне решил я. — Вот доедем, а там уж и Вадюхе, и им, под первым же пришедшим на ум предлогом, „отмашку“ дам...»

Настроение у меня от таких добропорядочных мыслей сразу же поднялось, сомнения больше не одолевали и, в свою очередь, поглядывая на дорогу и выступая в роли штурмана, я с удовольствием стал дальше слушать его. А он не умолкал, по природе своей, похоже, относясь к тому известному артистическому типу людей, которые, сознавая, что это у них хорошо получается и не терпя скуки, стараются развлекать как себя самих, так и окружающих; а то и нет-нет, колкости, между делом, для разнообразия в ход пускать.

— Вот отремонтирую движок, бабка, и уйду к любовнице от тебя, — явно перегибал он с этим; — а что, все к тому и идет — один коленвал на свою «лайбу» использую, а второй продам — так еще и останусь при своих. Завидный, то бишь, буду жених, — ища понимания, по-молодецки озорно подмигивал он мне.

Бабка, давно уже, должно быть, привыкшая к таким вот его грубым шуткам, кротко сносила обиду, глядя по сторонам и ничего не отвечая на это ему.

Жалость одна, конечно, было на нее смотреть. «Зачем он с нею так?» — искренне недоумевал я, отлично представляя, как они прожили вместе долгую-предолгую жизнь, вырастили детей и, по идее, только и должны, что всячески поддерживать друг друга на склоне лет. А тут — ну ничего подобного! «А что, если он всерьез говорит, а не шутит? Тогда, тем более, плохо дело», — встав на сторону пожилой женщины, мысленно предположил я, одновременно не зная, чем бы я сумел ей помочь. И тут меня вдруг осенило: «Эврика! Отремонтируешь ты у меня машину и уйдешь к любовнице, ешкин кот!»

Не буду опережать события, но у меня в голове в одну секунду созрел новый план. Вернее, прежний, но зато с каким азартом теперь воплощаемый в жизнь.

А дед, так и не подозревая ни о чем, но, правда, оставив уже свою бабку в покое и имея в виду служащую ему автотехнику, все продолжал.

— Я уж и сбился со счета, сколько «кругов» на ней намотал. Ты не гляди, что спидометр сорок тысяч показывает — это после миллиона, он уже по новому кругу пошел. Заслуженная «тачка». Натуральная итальянская — первой сборки. Кузов целый совсем — ни одной ржавчинки на нем. А вот мотор я лет пять назад другой поставил. Сосед машину разбил, вот я у него его и забрал. Родной-то был «копеечный», а это уже «шестой». А ты, наверное, думаешь, зачем мне «троечные» коленвалы. За этим самым, они же, если знаешь, подходят и к той, и к этой модели.

Хотя я в это время, признаться, начал думать уже несколько о другом. Точнее, в том же контексте, но все больше и больше сопереживая его жене. И что, разумеется, в перспективе, было совсем уж неутешительно для него самого.

Небо заволокло тучками. Вот-вот должен был пойти дождь. Это природа, как бы угадав мои мысли, готовилась оплакать мои предстоящие грехи. Впрочем, если уж предстояло совершить зло во имя добра, то психологически я был к этому уже вполне готов.

Не считая изгиба вокруг городского парка, где нам пришлось повернуть налево, чтобы объехать его, мы, в основном, держали путь по прямой. Пять или шесть перекрестков, на которых мы почти не стояли, удачно попадая под зеленый свет, минут пятнадцать затраченного времени и белый раздолбанный «боливар», относящийся по официальным характеристикам к первой модели «Жигулей», въезжал с центральной улицы Мира в «карман», упиравшийся в торцом стоящую к нему девятиэтажку белого, силикатного кирпича, готовясь следующим маневром, по моей «штурманской» подсказке, обогнув ее с тыла, притормозить у будки по приему стеклотары, в тени раскидистого шиповника. Самое место для совершения такого вот рода сделки. А что? Со стороны посмотришь — бутылки люди приехали сдавать.

— Сейчас я, минут через пять приду. Подождите пока... — успокоил я деда с бабкой, выходя из машины и, дабы они не поняли, где я живу, вначале прошел прямо, сделав крюк, через двор соседствующей с моим домом «пятиэтажки», и уже вернувшись с другого его бока обратно, но не подходя к ним и стараясь остаться незамеченным, что заяц путающий следы, отыскал поджидавшего уже меня там, у моего подъезда, на своей красной «шестерке» Вадима, того самого, ранее упоминаемого хозяина двух приготовленных к продаже «левых» коленвалов. Увидев меня через лобовое стекло, он тотчас, по наработанной схеме, покинул салон и, подойдя к багажнику и открыв его ключом, показал мне на коричневую дермантиновую сумку довольно-таки вместительных размеров, брошенную посредине него; после чего уверенно произнес:

— Вот, бери. Мне по сто шестьдесят за каждый, а все остальное (сам знаешь), сколько приплюсуешь, твое. Устраивает?

— Вполне.

— Не надорвешься?

— Постараюсь уж как-нибудь, — вынимая тяжелую, что две пудовые гири, ношу и удобнее берясь за, прямо диву даюсь, как еще не оторвавшиеся ручки, на выдохе отвечал ему я.

Был бы у нас с Вадюхой хороший товар, то тогда, конечно, можно было бы подъехать к ним и поближе, чтобы лишний раз так не напрягаться при этом, но тут уж из чувства предосторожности, естественно, не приходилось выбирать — таковы уж были издержки мошеннической профессии, по неписанным правилам которой никто из профи никогда не станет перед своим потерпевшим, тем же простофилей, ни свой домашний адрес, ни номера машины, судача на здешней фене, «светить», дабы он не начал потом, обнаружив обман, пороги твоего дома, в компании с участковым, обивать.

Разовая сделка — спасибо и пока!

Поэтому мне пришлось немного потерпеть, пока я доволок до своих покупателей эту самую настоящую груду металлолома, за которую по тем временам, когда пионеры собирали его для государства чуть ли не ежемесячно за бесплатно, тоннами, понятно, что в красный день была грош цена. Был бы дед немного поумнее и не так доверчив, он вначале, пожалуй, померил бы каждый из предлагаемых мною ему этих существенных и несущих атрибутов двигателя микрометром, на соответствие с допустимым размером «шеек», а то он так, лишь оценив на глаз наведенный на них глянец и отыскав имеющееся там сбоку заводское клеймо ВАЗ—2103, что означало, что это и есть те самые, какие ему нужны были, «троечные» коленвалы, «отслюнявил» мне, будто за новые, 480 рублей, да еще и на прощание руку пожал и удачи пожелал.

До сих пор не могу ту историю забыть. Может быть, потому, что она была первой, когда мне пришлось, как водится, «для пользы дела», перешагивать через собственное «я». А затем еще и еще... «Лиха беда начало» — есть же такое выражение, вот это в точности про меня.

И во что все это вылилось?

Догадались, наверное, сами уже!

Себя же все одно не обманешь. Имея такие хамелеоньи навыки, в жизни я, конечно же, преуспел, да только что-то это, по правде сказать, не очень-то радует меня. Вот принимали мы сегодня, например, в Госдуме закон об энергосберегающих лампах, от которого вреда скорее даже больше, чем пользы. И все это прекрасно понимали — что я, что мои коллеги по депутатскому корпусу, которые, значит, совесть свою по так называемым стройотрядам уже в молодости продали за «тридцать серебряников», но все ж таки все единогласно проголосовали за. Хотя всем же было заведомо ясно, что все это политика, и что он был спущен нам сверху, как месть Киргизии, являющейся, даже после развала Союза, основным поставщиком в Россию этих самых лампочек Ильича, и кинувшей нас на два миллиарда долларов с кредитом, пообещав за это выгнать американцев со своей базы Манас, но, все одно, этого не сделавшей. А как еще отыграешься за такой очевидный дипломатический проигрыш? Только ответными санкциями. И лучше всего, экономическими, потому как политические тут, в связи с щекотливостью вопроса, естественно, не подойдут. Вот наши высоколобые умы в Правительстве, тайно посовещавшись, и нашли такой вот, по их представлениям, вполне продуктивный ответный ход. Наше же депутатское дело, как известно, маленькое: велено — исполняй! И все ведь, главное, как всегда у нас, под благовидным предлогом: дескать, печемся о сбережении собственных энергоресурсов. Хотя, на самом деле, для этого гораздо эффективнее было бы те же самые электрокамины, кухонные плиты, а также, заодно уж, электрочайники с утюгами запретить. Чего уж мелочиться-то? А если серьезно, то первым делом, по-моему, надо было, прежде чем принимать такое серьезное решение, взвесить все «за» и «против», из чего неизбежно следует, что минусов-то от этой затеи, получается, намного больше, чем плюсов, ибо, учитывая наш пофигистский отечественный менталитет, заранее же ясно, что никто у нас утилизацией этих ртутьсодержащих лампочек как следует заниматься не будет, а все они, отработав свой ресурс, будут выбрасываться нашими раздолбаями-гражданами в ближайший мусоропровод или же контейнер, заражая таким образом как собственные дома, так и окружающую среду. И это уж не говоря о том, что кто такую дорогостоящую новую лампу будет ставить в дом какой-нибудь пенсионерке, бабке, которая и так, при теперешней-то «радушной» заботе властей о ней, с трудом концы с концами сводит (а со стандартным цоколем таковая бешеных денег стоит). А значит, когда, согласно ныне принятому закону, простые электроосветительные приборы из продажи пропадут, то так она и будет сидеть в темноте в своем деревенском, либо дачном домике, не имея возможности по достоинству оценить правительственное ноу-хау, встав в этом ультрасерьезном политическом вопросе на его стороне.

Однако, невзирая на все это, указание было выполнено, и мы разъезжаемся под вечер со службы, вместе с моими коллегами, «кивалами» — такими же, как и я, народными избранниками, кто куда, погрузив свои неповоротливые, тучные, что взошедшее тесто, зады в дорогостоящие иномарки, которые, если поменять их на обычные, не столь обременительные для госбюджета «Волги», то одним этим, безусловно, в рамках той же Москвы, проблему с энергосбережением, в плане пополнения казны из сэкономленных средств, сведут к нулю. А если и по регионам эта акция поддержана будет, да что там говорить...

Вот только кто ж пойдет на такие немыслимые жертвы из нашей чиновничьей братии, да еще и добровольно — да ни в жизнь, да никогда...

Ведь насколько приятно прокатиться, под сопровождением охраны, снабженной спецпропусками и мигалками, минуя пробки, по разделительной полосе, из Центра столицы до элитной Рублевки, ну что, как писал уже приводимый нами в повествовании Чехов, в одном из своих рассказов, «языческий бог» — это ж надо прочувствовать, осознать. И ладно бы цена-то этому была высокая — отнюдь! — всего-навсего, собственное «я». Где надо — промолчать, а где надо, коллегиально, с бывшими стройотрядовцами, по серьезной проблеме и нужному человеку — «подвернуть». Ой, простите, оговорился, в смысле — его поддержать.

Только вы уж об этом, пожалуйста, никому. Договорились, хорошо?!

Да, кстати, чуть не забыл, а ведь про это тоже не мешало бы вам рассказать: И только моя первая учительница, стоит мне появиться в школе на вечере выпускников, все время удивленно заявляет:

— Как, Сидоров, ты еще не сидишь в тюрьме? Странно, странно! — и будто не видит на лацкане моего пиджака говорящий об обратном характерный депутатский значок — флажок.

2009 г.