ГОРБАТОГО МОГИЛА ИСПРАВИТ

(Откровенный мужской разговор)

Отцы семейств, в том самом возрасте, о котором обычно говорят «седина в бороду, бес в ребро», втайне от домочадцев проводят «мальчишник» в бане. Традиция у них такая. И не то чтобы под Новый год, как в фильме «Ирония судьбы, или с легким паром», а просто под конец рабочей недели. Короче, мужики снимают стресс — пивко попивают, в бильярд играют, ну и сауну, конечно, для разнообразия посещают. А между делом, обсуждают текущие события собственных жизней, а то и, на ностальгическом порыве, вспоминают свое обоюдно общее, «лихое» во всех отношениях, прошлое. Как-никак, они далеко не паиньки, да и друг с другом знакомы уже не первый год. Кто-то с молодости, а кто-то и с самого детства.

— А ты че Андрюху на этот раз с нами не взял, — вгоняя шар в лузу, интересуется седой у лысого.

— Да ну его... Плохо себя ведет, — обходя стол и подыскивая удобную позицию для удара отвечает ему тот, — опять бордель устроит ... Ты же его знаешь ... Он же без баб не может, а от этого одни беды.

Умолкнув, целится кием и мажет — видимо, из-за того, что психует, реагируя на больной вопрос. Но, однако, игры не бросает. Из соседней комнаты, с обустроенного для экзотики и богато накрытого, вперемешку со спиртным, угощениями дастархана, их зовут присоединиться к компании — такие же, как и они, распаренные тела, замотанные по пояс в белоснежные, чистые простыни.

— Сейчас партию доиграем, — отделываются они от них, и продолжают разнонаправленно крутиться вокруг бильярдного стола, при этом не отходя в разговоре от затронутой темы.

— У нас же жены знакомы. Подруги, можно сказать, были... Еще раз подчеркиваю — были, ибо после последнего его загула преданнейшая ему дражайшая половина второй год уже как в их приезд в гости к нам нос не кажет. Догадываешься, каково мне перед своей за это оправдываться — она-то у меня отнюдь не дура, и если что-то не так — это нутром чует.

Их общий товарищ, по имени Андрей, а по фамилии Семенов, которого они сейчас имеют ввиду и который, как видно, сам виноват в том, что не участвует в пирушке, в последние годы живет в Уфе, куда уехал сначала учиться, по окончании музыкального училища, в консерватории, но потом, подыскав себе там спутницу жизни из балерин республиканского театра, так в тех краях предпочел и осесть, переключившись, как многие в окаянные девяностые, с творческой стези на бизнес. Где-нибудь с час назад, по дороге в баню, они заезжали (скажем так, по его душу) мимоходом, узнав от кого-то, что он снова в городе и остановился с супругой и ребенком, как всегда, на улице Карбышева, в блочной пятиэтажке, на первом этаже, у своих родителей. Соблюли приличия, нанеся визит вежливости, и покатили в заданном направлении, дальше, не нарушая человеку его семейной идиллии.

Лысый, собственно, и не хотел говорить о том, куда они собираются, дабы, имея представление о давней страсти Андрея Семенова к подобным мероприятиям, не волновать без нужды его легко ранимую психику, но тут вдруг Седой в последний момент взял и проговорился, а точнее, когда они, уже попив чаю и категорично отказавшись от других, более крепких угощений — мол, за рулем, да и возраст не позволяет, обувались в коридоре, отчего на лице их, выступающего на время приезда в роли радушного хозяина, друга изобразилась такая мучительная драма, после которой на академической сцене, герои обычно если не стреляются, то непременно тотчас хватаются за сердце и падают замертво с обширным инфарктом. Ибо это был первый случай, когда его не взяли с собой, на том основании, что раз уж, как это во всеуслышание было объявлено, ты, мил человек приехал погостить со своим семейством у пожилых родителей, то и сиди возле них, и нечего где ни попадя болтаться, а подтекстом, на радость его лупоглазой мышке-жене, звучало: «Ты наказан, раз уж не можешь контролировать себя. То есть, чтобы избежать нежелательных последствий».

— Суров ты с ним, дружище, суров... Ну да тебе виднее — вы с ним вроде как лучше знаете друг друга. Поэтому я и не стал встревать, когда ты его глушанул, что рыбу динамитом, этим отказом. Он аж потерялся на какое-то время. До сих пор не могу без улыбки вспоминать его недоуменную рожу.

— Ничего, ничего... Ему это только на пользу пойдет — лишний раз к венерологу бегать не будет, — наблюдая, как его собеседник — бац, бац — целиком завладел в игре инициативой, умничает Лысый. — Ты вот сколько раз за свою жизнь подхватывал «половой насморк», по научному, гонорею?

— Точно не скажу. Пару раз, наверное, прежде чем предохраняться научился, было...

— Вот и я столько же. Это же как мытье рук, родители только в первые годы жизни заставляют ребенка это делать регулярно, а потом, если он, конечно, не дебил и не хочет периодически «выхватывать» диарею, до конца своих дней уже следит за собой самостоятельно. Вот и тут так же. Ну, раз обмишурился, два, да и хватит. Что же по сто раз-то наступать на одни и те же грабли. Волей-неволей станешь в этом вопросе профи. Тут же, в случае с Семеном (производная от фамилии), все обстоит иначе. И нельзя сказать, что бы он был от природы человек недалекий, как раз нет, в чем-то он оказывается очень даже сообразителен — деньги сами, как говорится, к нему липнут. Однако, тут, та же природа на нем, безусловно, отдыхает. Поэтому он правильно поступил, что в конце концов женился. Хоть Гулька его от этой напасти своим строгим характером немного оберегает. Правда, ей это порой самой выходит боком. Чуть ослабит внимание, и все! Как в поговорке: «Кот из дома, мыши в пляс». Отпустила она его в последний раз одного сюда, в Тольятти, и что же? В результате, вернувшись, он принес в дом заразу... пусть и по-незнанке... подождал бы хоть три дня, перед тем, как залезать на нее, придурок.

Так еще что понаплел-то в свое оправдание — из-за чего я, собственно, на него так и обозлился. Будто это я его, значит, пригласил в сауну, где уже напоил до бессознательного состояния и подсунул под него какую-то нездоровую шлюху, которая ему всего-навсего минет сделала. Как тебе это нравится, а?

Это, стало быть, если ты помнишь, он вел речь про ту, роскошную мулатку, которую сам где-то снял, будучи приглашенным на наши «посиделки», и к которой никого из нас не подпускал весь вечер, на пушечный выстрел, мотивируя такое свое, относительно всех нас, прямо-таки предательское поведение, якобы, тем, что он в нее с первого взгляда влюбился. И ладно бы действительно находился тогда, как утверждал, под хорошей «мухой». Нет же, был абсолютно трезв, а, дескать, такой же оригинал, как герой почти одноименного рассказа Леонида Андреева, который, как известно, поражал всех тем, что очень уж любил негритянок. Долюбился, называется — так, что впоследствии, вместе с женой, уже лечил триппер. А виноват во всем кто? Конечно же, я! Он врет, а на мне отражается. Моя же Танька, с тех пор, в очередной раз прослышав от каких-нибудь наших общих знакомых о том, что Семеновы приезжали из Уфы сюда, погостить к близким, всякий раз меня озадаченно спрашивает: «А что это к нам не зашла Гуля? Забыла что ли, как мы с ней в одном театре когда-то — пусть и по разным труппам — дебютировали» (моя пела, а его танцевала, впрочем, я тебя уже как-то посвящал в это). А я уже и не ведаю, уходя от прямого ответа, куда мне из-за его промахов глаза прятать. Нет, уж лучше пусть сидит дома.

— Это что! Тут у нас на заводе — освежу вам память — в восьмидесятые годы вьетнамцы работали, — встревает в их беседу отделившийся от «гудящего» коллектива и блуждающий по комнатам с бокалом пива вообще неизвестно откуда там взявшийся посторонний. По особым приметам: как Чапаев, усатый. — Так вот, приехавшие, что гастарбайтеры на заработки, по какому-то там обмену с Союзом целым скопом вьетнамки — не все, опять же, а некоторые, отстояв смену на конвейере, не прочь были поторговать собственным телом. Хотя, что там может в них понравиться, я, признаться, не представляю. Ни рожи, ни кожи, да и ростом по пупок, ко всему прочему. Помните же, как их по этой причине поодели всех тогда, как они только тут появились, в одинаковые, клетчатые, школьные пальтишки. Разве что педофил какой позарится на такое чудо! Но и таковые находились — мир же, как известно, не без уродов. А бог, соответственно, шельму метит. И после данной, эксклюзивной, как я слышал, ценою в червонец «клубнички», многие из них, в конечном итоге, оказывались на Южном шоссе, в кожвендиспансере, на приеме у доктора, который, подивившись тому, от кого они эту беду подцепили, в бессилии разводя руками, так и говорил: «Ах, от вьетнамок? Вот во Вьетнам теперь езжайте и лечитесь...».

Неизвестный отходит, а бельярдисты-собеседники, как и до этого, оставшись вдвоем, вынимают из луз шары и, выстроив с помощью специального деревянного треугольника на зеленом сукне из них горизонтальную «пирамидку», готовятся к новой партии.

— Ты выиграл — бей первым, — тяжело вздыхает Лысый и продолжает, вероятно, уже по инерции, «мусолить кости», за глаза злополучному Андрею. — А ведь я когда-то, по наивности своей, в молодости, бизнес начинал с этим «поцем». Пока не понял, что это ж все равно, что воду взбивать в миксере. Это теперь он хоть немного остепенился, и дела у него сразу же пошли в гору, а тогда, представляешь, нам надо на Ларина ехать, за товаром для своих ларьков, а мы с ним с самого утра и чуть ли не до позднего вечера возле «триперюжника» отираемся. То знакомую врачиху ему надо туда из Автозаводского района помочь отвезти, будто она сама, на общественном транспорте, добраться не в состоянии, а потом еще дождаться, пока она его (разумеется, не сразу, а после какой-нибудь планерки) примет, причем, не по одному разу — дескать, после обеда надо еще раз, для контрольной процедуры туда к ней подъехать. Ну и отвезти ее домой, назад, попутно. И тут уже, как водится, не обходилось без курьезов. Ты же знаешь, что он без них не может. Помню, как-то жду его, жду, а его все нет и нет, а потом, когда он все-таки появляется, то фактически сражает меня тем, что приводит с собою одну очаровательную молодку, у которой, видите ли, только что обнаружили то же самое, что и у него, харизматичное заболевание, и в связи с этим, собираются немедленно положить ее на излечение в больницу. Она, конечно же, от этой сногсшибательной новости сразу же принимается ломать себе нервно руки и лить горючие слезы. Чем и обращает на себя внимание бредущего мимо Андрея, который, недолго думая, вызывается избавить ее от этой нелегкой задачи, грозящей ославить ее на всю округу, под тем предлогом, что он договорится с врачами, пообещав им, как свой в этих кругах человек, что она и так, без стационара, будет, ежедневно показываясь там, проходить амбулаторный курс лечения. Правда, не бескорыстно. По предложенному им условию, он решает для нее эту проблему, а она в знак благодарности оказывает нам предоплатой сексуальные услуги. Девушка соглашается. Мы всей троицей едем на моей видавшей виды «одиннадцатой» ко мне на фазенду и, пока мама на кухне жарит беляши, закрывшись в комнате, совершенствуем на «триперной», но поразительно привлекательной молодой особе, наиболее интересные моменты кама-сутры.

(Ладно, хоть ума хватило, с использованием презервативов.)

Взрослый, зрелый и, в свое время, перебесившийся мужчина, по всей видимости, задумался бы: стоит ли вообще этим заниматься, но когда ты юн, грубо говоря, «коряга» у тебя «дымит», а голова, в придачу, не работает, то разве же что тебя остановит. Только стоит замелькать поблизости короткой юбке, обтягивающей хорошенькую попку, и все! — ты уже следуешь за ней по пятам, как обезумевший от страсти охотник. Итак, удовольствие получено, мы прежним составом возвращаемся туда же, откуда и прибыли, с тем, чтобы, насколько я понимаю, выполнить свою часть соглашения по поводу этой девушки.

При этом, еще раз подчеркиваю, я-то полагаю, что Андрей сдержит свое обещание, и они вернутся вместе, а я, в свою очередь, по-джентельменски подброшу осчастливленную пациентку на своей машине, куда ей нужно — к родителям, или ещё там куда. Ну-ну. Наивный я человек, оказывается. Как ни в чем не бывало, без малейших видимых угрызений совести на физиономии, наш незадачливый Казанова возвращается один, и на мой вопрос «где же Света?» (так, кажется, звали эту барышню) — невозмутимо отвечает, как бы не сразу даже сообразив, о ком идет речь: «Ах, да, а я ее в «триперюжнике» оставил. Сказал, полежи, мол, денек, а я тебя завтра отсюда заберу, где-нибудь во второй половине дня и предварительно переговорив с главврачом конфиденциально, а то сегодня он что-то совсем уж не в духе!

— Ну и?.. — спрашиваю я.

— Поверила. Будет ждать. А там уж, сам знаешь, как карта выпадет, — были его слова.

— Понятно, — только злюсь от этого я.

— Ну, понятно, так понятно, нашел из-за кого переживать, — совсем уж нагло заявляет он.

— Мало того, дня через три после этого, так сказать, экстремального «сейшена» у меня у самого «с конца» закапало (один в один как в «Веселых картинках» в детстве. И загадка, и разгадка тебе сразу: «У какого молодца звонко капает с конца». Только не из крана, брат, не из крана, — врали, выходит, взрослые). Андрюха обхохотался прям, когда узнал об этом. Говорит, а ты еще жалел ее... Может, от этого самого волосы на голове у меня и выпали, — подытоживает «Лысый». — На нервной почве. Тебе-то смешно, а мне-то было каково... Они же у меня, прежде чем посыпаться, буквально бигудями завились от этой новости.

— Ты же говорил, что вы конце... трацептивами (пфу ты, хрен выговоришь) пользовались, — поражается Седой, ставя кий вертикально, по линии своего, переминающегося с ноги на ногу, тела.

— То-то и оно, причем лично я перед той, грубо изъясняясь, групповухой, аж два гондона на своего «Мурзика», как она его ласково величала, надел. Один черт, не помогло. Полтергейст, короче, какой-то.

— Надо было бы три тогда уж...

— Надо было, — сверкает от волнения вспотевшим, что отполированным, черепом рассказчик и, не дождавшись, когда его напарник по банно-спортивному состоянию, как это нередко слышишь, «размочит партию», то есть сделает первый ход, машинально чешется по всему телу заостренным концом находящейся у него без дела в руках деревяшки, при этом со стороны напоминая каратиста, выполняющего для устрашения врага боевую мельницу. — Я-то ладно, а он-то вообще чуть не сдох от этой своей неуемной сексапильности: до того долечился, что врачи ему однажды гепатит «Б» или «Ц», точно не скажу, с иглой занесли. До сих пор на диете сидит — ни жареное ему нельзя, ни острое, а только хорошо вываренное и постное. Другими словами, опасный тип, ходячая инфекция и лучше держаться от такого подальше...

И только он это произносит, как раздается звонок в дверь, закрытую изнутри от нежелательных визитеров — ну там, прознавших об этом жен, либо нанятых ими секьюрити. Звонок повторяется. Кто-то из «простыней» поднимается и проходит в небольшой сквозной коридорчик, являющийся одновременно и раздевалкой — для того, чтобы выяснить, кто же это их все-таки так настойчиво беспокоит. Тем более что они, вроде бы, никого не ждали. И вскоре, к всеобщей неожиданности, выясняют, что это был никто иной, как выше описываемый Андрюха Семенов собственной персоной — как всегда, улыбчивый и жизнерадостный, чернокудрый и розовощекий, невзирая на сорокалетний возраст. Так что Дориан Грей со своим стареющим за него портретом, безусловно, и в подметки бы ему не годился, ибо тут крылась какая-то более сложная метафизическая загадка, разгадать которую еще предстоит в дальнейшем.

— Привет?

— А как ты нас нашел? — слышится отовсюду.

— По навигатору... а то я не знаю, где вы шкуру трете... кинуть меня решили... фиг угадали... еле у супруги отпросился... а это вам от меня в подарок — девчонки, проходите. И по его команде из-за угла, а вернее, из-за косяка гуськом потянулся внутрь помещения с десяток расписных красавиц — тех самых, если следовать сюжету, потенциальных носительниц, мягко выражаясь, «насморка», а то и ещё чего похлеще...

— Где ж ты их взял столько-то?

— Места надо «рыбные» знать.

— А как довёз?

— У меня же джип, бип-бип, — пританцовывает он на месте, — Большую часть в салоне, а остальных в багажном отделении. Ну что, гуляем? Тогда ухаживайте за барышнями, что вы рты-то поразевали.

Январь 2010 г.
ИК—13, Самарская обл.