— С детства мне были интересны история и политика, а потому к моменту окончания школы я четко для себя решил, что хочу получить образование в этих сферах. Так получилось, что к тому времени в Тольятти на базе тогда еще тольяттинского филиала Самарского государственного педагогического университета открылся исторический факультет. Я стал его студентом.

При этом я не могу сказать, что мечтал о том, чтобы стать школьным учителем. На тот момент я весьма расплывчато представлял себе свое будущее, потому было много разных мыслей о дальнейшей карьере: археологом, архивистом, научным сотрудником музея и пр. Но так получилось, что в ходе педагогических практик, прежде всего, вожатым в лагере, я понял, что могу работать с детьми: у меня это получалось, я видел отклик и самое главное — мне это нравилось. Поэтому уже на 4 курсе я пошел работать в школу, так как на тот момент (начало 2000-х годов) в Тольятти не хватало историков.

Сейчас, как взрослый человек, который почти 20 лет проработал в школе, могу сказать, что это интересная и стабильная работа. К тому же, отпуск у меня всегда летом, что позволяет без проблем уделять время хобби — археологии — и уезжать в экспедиции.

— Раньше «Учителями» (с большой буквы) называли деятелей типа Аристотеля, Будды, Иисуса Христа (если верить в их существование). Эти люди обладали выдающимися способностями. Ученики шли к ним добровольно, получали то, что осознанно нужно было им самим. Те, кто был способен набрать учеников, — пользовались большим уважением.

Сейчас, на мой взгляд, учителей правильнее называть «преподавателями». Мы сейчас, в основном, передаём знания, умения и навыки не из личного опыта, а транслируем утверждённую государством программу. И нам самим эта программа не всегда нравится. Естественно, и сейчас есть учителя с большой буквы, обогащающие педагогику и методику преподавания, отдающие все силы обучению и воспитанию. Себя я к таковым не отношу, я трачу силы ещё и на другие сферы: археологию, политику.

Длительное время образование было доступно элите, немногочисленные учителя имели высокий статус, как люди, вращающиеся в высшем обществе и получающие приличное содержание.

По мере распространения образования количество учителей росло. Но не всегда улучшалось качество преподавания. И оплата учителей для «простонародья» была уже невысокой. Когда начальное, а потом и среднее образование стало обязательным, — в школы попали тысячи детей, не осознающих пока пользы образования, относящихся к образовательному процессу, как к принуждению, а к учителям, — как к надзирателям.

Да и до этого не все школьники желали учиться. Знания приходилось вбивать не только через голову, а в прямом смысле. Вспомним «Приключения Тома Сойера» Марка Твена или менее известные «Очерки бурсы» Николая Помяловского.

В СССР труд учителя считался почётным, но, как и любой другой труд. Я руковожу школьным Музеем Боевой Славы, в его фондах хранятся деньги времён Великой Отечественной войны. На них помещались изображения шахтёра, красноармейца, лётчика. Изображения учителя не было. Ленина (изображался на червонцах, 10 рублях и пр.), конечно, считали (и многие до сих пор считают) учителем с большой буквы, но он в школе не работал. Да, честно говоря, не такая уж это героическая профессия, чтобы изображать на дензнаках.

В постсоветской России статус учителя «просел» вместе с остальными трудовыми специальностями, то есть, не связанными с извлечением прибыли из труда других людей, — со статусами рабочих, врачей, учёных и т. д.

Как лично я ощущаю снижение статуса? Прежде всего, в экономическом плане. Учителя, работавшие ещё в период СССР, рассказывают, что работали, в основном, на одну ставку, и на жизнь хватало. Сейчас большинство учителей работает на 1,5-2 ставки. Одна ставка – 18 часов (уроков) в неделю, плюс подготовка к урокам, проверка работ, внеурочная деятельность и пр. Я знаю учителей, которые ведут 46 уроков в неделю. Родилась печальная поговорка: «На одну ставку жить не на что, на две ставки — жить некогда». 

— Да, это, в основном, так. Но выполнение «Майских указов» президента, в частности, чтобы зарплата учителей была не ниже средней по экономике, — достигается за счёт переработок. Создаётся ситуация, когда даже администрация школ заинтересована взять одного учителя вместо двух, чтобы обеспечить требуемый уровень зарплаты.

Но чем больше учитель ведёт уроков, — тем меньше времени для подготовки к ним, а также для отдыха и саморазвития учителя. В результате учитель приходит на урок либо хуже подготовленным, либо сильно уставшим.

Или учитель заболел, а заменить его 36 часов в неделю некем. Все также по 36 часов работают, «окон» в расписании почти нет. В этой ситуации учителям приходится вести уроки параллельно в двух, а, бывало, и в трёх классах.

Или школа не может найти учителя, например, географии, потому что её в расписании школы всего 16 часов. Приходится этот предмет брать другим учителям, без соответствующего образования. Я знаю учителей, ведущих, помимо истории и обществознания, — географию и ОБЖ. Всё это снижает качество образования. Использование инновационных технологий, например, интерактивных тестов (которые выполняются на компьютере и выдают отметку без проверки учителем) или проектора с экраном (позволяет показывать презентации вместо ежеурочного исписывания доски мелом) позволяет, конечно, делать больше работы за меньшее время. Но не снимает проблему перегрузки.

— Проблема перегрузки учителя уроками, на мой взгляд, более серьёзная, чем «проблема снижения отчётности». Отчитываться за работу надо. Например, диагностические карты знаний и умений учащихся позволяют удачнее спроектировать коррекционную работу, то есть, направленную на усвоение того, что учащиеся должны были усвоить, но не усвоили.

Но чтобы адекватно составлять и анализировать отчёты, необходимо время. А если его нет, — отчёт зачастую делается методом «копировать-вставить» из прошлогоднего документа с незначительными изменениями в сторону улучшения показателей.

Я не утверждаю, что при снижении нагрузки вдвое при сохранении зарплаты, учителя начнут работать вдвое лучше. Многие уже привыкли халтурить. Но такая мера смогла бы привлечь в образование больше людей, которые способны и мотивированы качественно работать; дала бы возможность давно работающим учителям отдохнуть и саморазвиться. Это необходимое условие повышения качества образования. Хотя, конечно, недостаточное.

— Образование понимается, как одновременно и воспитание личности и обучение. Об этом написано в законе об образовании России. При этом слово «воспитание» стоит на первом месте. Другое дело, что воспитание сложнее измерить, чем уровень образования. Степень образованности, то есть уровень обладания теми или иными знаниями, можно понять с помощью ЕГЭ или всероссийских проверочных работ. А как понять, насколько воспитан человек? Наверное, косвенно об этом свидетельствует количество правонарушений со стороны учеников школ. Но я точно знаю, что мы — учителя — уделяем внимание воспитанию своих учеников. Поэтому нельзя сказать, что современная российская школа занимается только тем, что «накачивает» детей знаниями. Хотя часто можно услышать противоположное мнение, особенно в социальных сетях.

— У меня есть два предположения. Первое — в 90-е годы XX века наша страна испытывала серьезные потрясения. Поэтому в это время, действительно, всё было непойми как, в том числе и в школе. И, может быть, по старой памяти люди до сих пор думают, что всё ровно также, но это не так.

Второе — (очень смело суждение) порою неадекватность детей проистекает из неадекватности родителей. Бывают семейные неурядицы, бывают «летящие» родители, которые запускают ребенка, а потом понимают, что уже никак не могут его контролировать. Не все могут честно сказать себе, что это они совершили ошибку, а потому начинают винить школу. Но большинство родителей, конечно же, нормальные, всё понимают, занимаются своими детьми и любят их.

— Признаюсь, мне сложно выявить типичного представителя. Они все очень разные. Каждый из них — личность. Единственное, что у них общее - мобильный телефон с интернетом, с помощью которого они сейчас делают почти все: общаются, познают мир, фотографируют, слушают музыку, смотрят фильмы, играют в игры и пр.

— Все-таки большинству из них, даже учащимся старших классов, политические события не так интересны, как их собственная жизнь. Насколько знаю я, из нашей школы никто не бывал на оппозиционных митингах. Да, были сторонники Навального, которые ходили в школу со значком с буквой «Н», но чтобы принимать активное участие в акциях протеста — нет. Они сейчас в большей степени погружены в виртуальную среду, а потому им интереснее смотреть видеоролики в сети и делиться ими.

При этом я обратил внимание, что раньше политизированные ученики, которые были настроены оппозиционно к действующей власти, лучше понимали, чего хотят добиться: как изменить общественный строй, форму правления, политический режим, могли сформулировать цели и задачи движения. Современная же молодежь, которая проявляет интерес к политике, наоборот, не углубляется в теорию и больше внимания уделяет внешней атрибутике. Причем это касается не только безоговорочного принятия оппозиции. Также некритично относятся и к провластным политикам. Как будто бы им важна лишь картинка. Они не то, чтобы еще не умеют объективно смотреть на мир, а словно им даже это и не нужно, не так важно. Хотя сейчас хватает источников информации и есть возможность составить более объективную картину мира.

— В основном, недовольны тем, что много уроков и необходимостью сдачи ЕГЭ. Если же говорить про тех, кто настроен оппозиционно, то они, как и, допустим, Навальный, против коррупции. Что им показывают в роликах, то они и транслируют. Но можно предположить, что раз это отзывается в их сердцах и умах, наверное, это как-то коррелируется с их реальностью. Вполне возможно, что родители могут говорить своим детям, что на что-то им не хватает денег. Отчего их не хватает? Потому что кто-то их себе присвоил. К тому же, как я уже отметил ранее, они не всегда вдаются в подробности.

— Во-первых, они еще дети, а, значит, наивны. Во-вторых, мое личное мнение: это связано с тем, что они в определенной мере доверяют красиво оформленной информации в интернете. Как там написано или как говорят в роликах, то это и считают за истину. А то, что одно и тоже событие можно оценить с разных точек зрения — это их почему-то слабо волнует.

Обратил внимание, по своему опыту преподавания, что в большей степени «сомневаются» и хотят докопаться до истины ребята, которые делают успехи в физике и математике. Видимо, у них в большей степени развито аналитическое мышление.

— Конечно, мы говорим об этом, например, на обществознании. Но я не скажу, что это для них актуальный вопрос. Их больше интересуют они сами: куда поступить учиться, а после пойти работать. Что же касается политических требований, они говорят ровно о том, что слышат на YouTube: борьба с коррупцией, честные выборы, сменяемость власти, экологические проблемы. Но вот так, чтобы подойти к вопросу системно, предложить свой путь развития страны, реформы, изменения в законы или даже хотя бы сказать, что хотят именно они — увы, такого сейчас нет. Хотя, повторюсь, ранее, в 2000-е, такие ученики были. 

— Не могу назвать ТОП популярных профессий современных выпускников, но могу сказать, что почти все сейчас стараются окончить 11 классов и поступить в вуз. Причем стремятся уехать из города: в Москву, Санкт-Петербург и Казань.

— Мои ученики весьма грустно отзываются о нем. Считают, что у него не самые радужные перспективы, поэтому не хотят связывать свою судьбу с ним. Наша школа находится в Автозаводском районе и они знают от своих родителей, которые чаще всего так или иначе связаны с АвтоВАЗом, что там идут постоянные сокращения.

— Одномоментно город не схлопнется, постепенно, по мере закрытия предприятий, будет «ужиматься». Тольяттинцев уже, по некоторым сведениям, менее 700 тысяч. Особых прорывов не ожидаю. К сожалению, даже если завтра резко в стране станет лучше, эти улучшения дойдут до нас с большим опозданием, нежели в соседние регионы.

— Мы не имеем права вести политическую агитацию среди учеников, поэтому высказываем политические суждения преимущественно в рамках прохождения школьной программы. У каждого, как правило, есть своя точка зрения. Единого мнения нет. Кто-то монархист с православным уклоном, кто-то — демократ и либерал, есть социал-демократы и коммунисты. Причем, некоторые заявляют о своем политическом кредо явно. Например, Сергей Кочережко — известный учитель-историк, абсолютный победитель конкурса “Учитель года России” — достаточно критически относится к действующей власти, определяет российский политический режим как «бюрократический тоталитаризм». Высказывает последовательно-либеральные взгляды открыто в своих видеоуроках по правам человека. Или Андрей Рудой, учитель истории из Нижнего Новгорода, ведёт на YouTubе канал “Вестник Бури”, освещает события прошлого и настоящего с позиций революционного марксизма. Никто их не увольняет и рот не затыкает. Но таких людей немного. Большинство — центристы, очень осторожно высказывают своё мнение относительно политических проблем.

— Сейчас в учебниках истории такого в явном виде нет. У нас нет обязательной идеологии, хотя есть господствующая. Информацию стремятся подавать взвешенно. Перекосов, что когда-то все было хорошо, а когда-то — всё плохо, нет. Авторы стараются осветить разные точки зрения. Но порою бывает, что они подают такую совокупность фактов, что вывод напрашивается сам собой. Однако добавлю, что, как мне кажется, большую роль играет то, как учитель подаст информацию. Как он расскажет, такое впечатление об исторической эпохе и будет у учеников. Поэтому не могу сказать, что учебник навязывает какую-либо точку зрения.

— Нельзя сказать, что никто не учился. Но также нельзя сказать, что этот период дался нам легко. У этого есть несколько причин.

Во-первых, оказалось, что не все дети владеют компьютером. Во-вторых, нынешний формат видеоконференций уязвим: учитель не всегда видит детей, так как они, в основном, отключают камеры, а если они и работают, то сложно сразу следить за ними всеми. Ничто не мешает им подключиться к конференции и лечь спать или заняться тем, чем хочется. В-третьих, тесты — не самая совершенная вещь, так как дети могли их выполнить несамостоятельно, а с помощью родителей или интернета.

В общем, система оказалась не готова к этому. Может быть, ее сейчас и подготовят, но уже с будущего учебного года.

— Потому что сейчас у них у всех либо телефон, либо планшет с интернетом. Компьютер им для повседневной коммуникации, в общем-то, и не нужен. Потому некоторые и не особо знакомы с ним.

— Лично для меня это не было ударом. Я использую социальные сети для образовательтных целей с 2013 года — веду группу Вконтакте по истории и обществознанию. Поэтому даже если «подвисала» официальная платформа АСУ РСО, то Вконтакте у меня все равно было размещено задание для детей. Большинству учителей работа в дистанционном режиме не понравилась, ведь нагрузка значительно возросла.

— Сначала, действительно, это был очень сырой и некорректный метод оценки степени образованности учащихся. Его справедливо критиковали, но дело в том, что замечания были учтены и впоследствии методику усовершенствовали. На данный момент он меня удовлетворяет. Конечно, есть свои минусы. Главный из них — ЕГЭ уничтожил заинтересованность учеников в других предметах. Допустим, кто-то решил сдавать историю, а кто-то — физику. Так вот тот, кто выбрал второе, он тут же теряет интерес к истории и сосредотачивает все свои силы только на выбранном им предмете.

— Потому что тогда система образования России рухнет, так как не будет никакого другого способа получить объективные данные об уровне образования. ЕГЭ дисциплинирует и нацеливает на результат не только ученика, но и учителя. Например, я заинтересован в том, чтобы мои ученики показали хороший результат на ЕГЭ. Это независимая оценка и меня, как профессионала. Если не будет ЕГЭ, то образование будет выглядеть следующим образом: я сам провел урок, сам протестировал учеников и сам поставил им ту отметку, которая нужна мне. Единый госэкзамен же держит в напряжении и преподавателя, так как он раз в 5 лет проходит переаттестацию. И достижения его учеников — показатель его профессионализма. Поэтому не стоит торопиться с отменой ЕГЭ.

— Проблем несколько. О проблеме, связанной с необходимостью работы на две ставки, я уже говорил.

Другая проблема — это несвязанность предметов между собой. Допустим, раньше в 8 классе по литературе проходили «Капитанскую дочку», а по истории — восстание Пугачева. И как-то оно вместе лучше усваивалось. Сейчас же такого нет, так как учителя имеют право самостоятельно выбирать программу. Как мне кажется, этот момент нарушил системное восприятие мира.

Ещё проблема — отсутствие четкой картины мира. Раньше как было? Изучали исторический материализм (адекватен ли он реальности, адекватно ли его преподавали, — это другой разговор) и было понятно, что общество развивается от первобытно-общинного состояния через рабовладение, феодализм и капитализм — к коммунизму. Сейчас все смазано и намешано, нет понимания, к чему вообще идет мир. И отсюда нет понимания, что мы — россияне — хотим сейчас делать в экономике и политике. Понятно, что не воровать и не брать взятки, развиваться и не отставать, быть сытыми и довольными. Но как этого добиваться? Какое строить общество? К чему мы стремимся? Для чего живем? Чего мы ищем и хотим? Какие у нас при этом должны быть взаимоотношения друг с другом? И я сейчас говорю не только о национальной идее, а скорее даже об общечеловеческой. К сожалению, эти проблемные вопросы в российских образовательных учреждениях остаются без ответов. 
Беседовал Владимир Тарасов, специально для TLTgorod