В этом году исполнилось 27 лет августовского путча 1991 года, изменившего судьбу огромной страны, ставшего отправной точкой развала Советского Союза. Что происходило в эти дни (19-20-21 августа) в Москве известно практически по минутам. О ГКЧП написано много книг и статей. О том, что происходило в регионах, в частности в Самарской области, известно гораздо меньше. Больше домыслов и фантазий. "Парк Гагарина" решил восполнить этот пробел.
Виктор Тархов, бывший тогда председателем Самарского Облсовета и председателем Облисполкома, впервые рассказывает о событиях августа 91-го в Самаре главному редактору интернет-изданию Сергею Курт-Аджиеву.
– Виктор Александрович, вас в 1990-м году выбирали в Областной Совет народных депутатов по городу Новокуйбышевск. Выборы были настоящими, без подтасовок и прочих нынешних штучек?
– Конечно. Это были демократические выборы. Потом всё пошло на спад. А сейчас уже и говорить нечего.
У меня был достаточно прочный авторитет в городе. С 1987 года партия и правительство разрешили при наличии средств строить жильё самим. Развязали руки. Проблема заключалась в том, что была напряжённость с подрядчиком, кто будет строить. Но еще большая проблема была со стройматериалами.
И когда мы начали заниматься строительством, пришлось создавать своё строительное управление с нуля. Основной строительный материал был кирпич. Договориться с крупнопанельным железобетонным предприятием было невозможно. Мощностей не хватало. Мы, ПО «КНОС» (Нефтеоргсинтез), вместе с Тольяттинским заводом Синтетического каучука — директор Абрамов Николай Вартанович, до этого он был директором Куйбышевского нефтеперерабатывающего завода, — решили создать свое производство. На пару купили немецкий кирпичный завод. Смонтировали его. Немцы приехали. На рынке их завод уже существовал лет 150. Опыт колоссальный! Отвели под него глиняный карьер. Благо он был недалеко. Мощность завода была 15 млн. штук кирпича в год. Стали застраивать выделенную нам площадку 39 квартала в Новокуйбышевске и стали строить жильё. Площадка эта находилась напротив молокозавода и сразу получила в народе название — «Простоквашино». Так этот район и поныне называют. Так вот, за пять лет мы закрыли очередность в жилье напрочь. Вышли на нулевой уровень. На предприятии очередников не было.
– А городу отдавали что-то?
– Всегда городу 10-15 процентов надо было отдать. У них тоже своя очередь в горисполкоме. Народ это оценил. Поэтому выборы для меня прошли достаточно легко.
– Встречи с жителями были?
– А как же! Тогда вся выборная кампания и заключалась во встречах с избирателями. Ножками всё больше. Ножками. А агитационным материалом был самый простейший вариант. Одна листовка и привет на этом. Финансовые затраты на выборы были настолько смешные, что когда избрался областной Совет — 250 душ депутатов — процентов 40 это были сельчане. Самый простой народ — зоотехники и т.д. Не только председатели колхозов. Рабочего класса было достаточно много. Где-то процентов под 30 если не больше. Вот почему я считаю, что это были последние демократические выборы.
– А партия вмешивалась?
– К тому времени партия испытывала большое напряжение. Здесь первым секретарем был Афонин Вениамин Георгиевич — он, пожалуй, только отбивался! В нападение переходить не смел. А напрасно! Лучшая защита — всё равно, нападение.
– Ну, избрали вас, а как вы стали председателем Областного Совета? Это было определено заранее? Это с кем-то согласовывалось?
– На меня наехали сельчане. Тогда министерств не было, а был Агропромышленный комитет области — Облагропром. Трегубов Борис Алексеевич, руководитель, и его замы взяли меня в оборот — сказали ты будешь председателем. Крайнее неудовольствие вызывал у них первый секретарь обкома КПСС Афонин. Засланный казачок — большой друг Михаил Сергеевича Горбачева. Выходец из того же Ставропольского края. Местную публику он не жаловал. И еще крайний матершинник. К чему мы тогда не привыкли. Всё это вызревало из-за неудовольствия первым человеком губернии. Ну и прикинули, посчитали, что в мои 42 года, у нас была достаточная разница в годах, более того я — местный. И это возымело действие. Ну и послужной список не плохой: от сохи, от завода.
 

У меня произошёл еще и местный конфликт в Новокуйбышевске. Тяжело заболел первый секретарь горкома партии Кирюшкин Виктор Михайлович. Он болел и через год-два ушёл в мир иной. Местная публика долго рассуждала, кто же будет первым секретарём. Давили на меня. Давай, дескать, мы тебя изберем. Я сказал, что бесполезно это делать. Во-первых, опыта партийной работы у меня не было. Да, я был членом бюро горкома партии, членом обкома партии, но это было больше как бесплатное приложение к должности. Свои функции я исполнял, и на мой взгляд не плохо. И в министерстве обо мне было хорошее мнение, и результаты мы давали. Мы — ломовые лошади. Кто мы ещё: «Бери больше, кидай дальше, отдыхай пока летит». Тяги к освобождённой партийной работе у меня никогда на было. В качестве ответа на это давление: давай, давай, я предложили рассмотреть кандидатуру Севостьянова, секретаря парткома треста КТПС — Куйбышевтрубопроводстрой, который возглавлял Михельсон. Сначала старший Виктор Зельманович, а потом младший Леонид Викторович (Его в Новокуйбышевске сразу стали называть «Михельсын»). О Севостьянове мнение было не очень весёлое: слишком резок в суждениях, а иногда допускал немыслимые ляпы. Ну, например: на заседании бюро горкома партии, объясняя почему трест медленно разворачивается в части помощи селу в уборке картофеля в Приволжском районе, он сказал, что это саботаж. Я не выдержал, и сказал, что слова надо подбирать. За саботажем следует диверсия. У вас трест состоит из диверсантов и саботажников? Тогда надо всех в тюрьму отправлять. Это в качестве примера. Я убедил сотоварищей пригласить Севостьянова на беседу. Он дал согласие. Клялся и божился, что будет поддерживать нормальные отношения. Не позволит интриговать и прочее. Вроде как убедил. 
– Выражаясь современным языком, на тот момент новокуйбышевская элита состояла из руководителей крупных промышленных предприятий.
– Совершенно верно. Там еще были первые секретари заводских парторганизаций. Были очень уважаемые ветераны. Да, действительно, главным инициатором всего был Совет директоров города, который я возглавлял.
В общем, избрали товарища Севостьянова Юрия Викторовича. Но буквально через полгода, он начал мочить нас же. И то мы не так делаем, и это не так. Более того он начал нас «прославлять» в обкоме партии. Небольшие наезды на нас со стороны прокуратуры как бы начались. И это меня подтолкнуло идти в депутаты и стать председателем Облсовета. После чего я мог бы развернуть как «покров божьей матери» на предприятием Нефтеоргсинтез и над всеми предприятиями Новокуйбышевска. Другими словами — по силам было умерить пыл товарища Севостьянова. Съесть он меня не мог. У него зубы не те, чтоб прокусить мою шкуру. А вот гадить по мелочам — он был мастак. Но после того, как меня избрали председателем областного совета — всё прекратилось.
– А куда он потом делся?
– Он стал председателем городского совета Новокуйбышевска. А потом он как-то затух. Его переизбрали, он стал заниматься юридической деятельностью и исчез с виду, пропал. 
– Тогда таких было много. Всплывших, на волне перестройки. Куда они делись сейчас — это большой вопрос. А конкуренты были на пост председателя?
– Да, товарищ Афонин.
– Афонин? Секретарь обкома партии сам хотел стать и председателем Облсовета?
– Совершенно верно. Такия указивка шла из ЦК КПСС.
– И как избирали? С войнами или спокойно?
– Ну, каждый кандидат выступил со своим видением работы Облсовета. Потом было тайное голосование.
– И сколько набрали?
– Сергей, честно говоря, точно не помню. Но помню, что по отношению к Афонину был подавляющий перевес.
– И как дальше работали с ним? Он, думаю, обиду и злобу затаил на вас?
– Это было то короткое время, когда у нас была не президентская республика, а парламентская. И поэтому главные решения принимал парламент. Мы назначали на должности в Облисполком. Голосованием, извольте. И не весь прежний состав Облисполкома прошёл.
– Вы почти ответили на мой вопрос. Я вот думал, почему в 91 году, после августа, мочить начали вас, а не председателя Облисполкома. Вот пришёл президент Ельцин. У него есть исполнительная власть.
– Сергей Османович...
– То есть исполнительная власть тогда...
– Тогда, председателем Облисполкома был Владимир Иванович Мосыченко.
– Помню такого, но он же не лидер. И никогда лидером не был.

– Абсолютно так. Он слабый. И вечно бегал со всеми вопросами ко мне. Отношения были вроде нормальные, но, как ты говоришь, не лидер. Поэтому в апреле 1991 года меня избрали и председателем Облисполкома. Было масса критики. Но, был же революционный момент. Было очень удобно. Облисполкому нужен законодательный акт, Я собирал сессию, причём в экстренном порядке. Вечером разослали — утром собрали. Проголосовали. Документ готов, пожалуйста. И таких ситуаций было много. Всё менялось, как в калейдоскопе. Центр, имеется ввиду столица нашей страны, был занят самим собой. Там шла драчка. Между Союзом и республикой, а правильнее будет сказать между Ельциным и Горбачёвым. Им было не до нас. Поэтому мы выживали сами. Как могли. И поэтому после ГКЧП на меня наехали как на председателя Облисполкома, а не на председателя областного совета. Облсовет — избранный народом. А на Облисполком можно было наехать. И после того, как меня экстренно освободили от должности председателя Облисполкома, и, зная натуру Борис Николаевича Ельцина мы с товарищами сделали вывод, что в этом Белом доме нам делать не хрен. Потому, что с этим орлом мы никогда в жизни не сработаемся.
Почему? Потому что в июне 91 года, во время избирательной кампании по выборам Президента Российской Федерации — первого президента — Борис Николаевич дня за 3-4 до дня выборов приехал в уже Самарскую область, не в Куйбышевскую. Программу мы ему составили: проехать по крупным предприятиям, провести встречу и с районными депутатами, и с городскими, и с областными в Белом доме. Приезжаем мы на завод «Прогресс», закрытое предприятие, всё внутри. А перед заводоуправлением, которое тоже находится внутри, достаточно большая площадка. Собрался народ. Тогда на «Прогрессе» больше 20 тысяч людей персонала было. Собрали, наверное, тысячи 3 народу. Зашли с Борисом Николаевичем и с директором завода Чижовым Анатолием Алексеевичем на первую межэтажную лестничную площадку, вылезли через окно на козырёк центрального входа — такая импровизированная трибуна получилась. Надо было видеть, как Ельцин бывший волейболист, длинноногий перелезал через окно. И вот мы стоим на козырке: Чижов, Ельцин и я. И он толкает речь. Минут десять он проговорил. Вопросы есть?! И вдруг раздаётся истошный женский голос: «Борис Николаевич, посоветуйте, что нам делать. Мы нашего директора не видим. Он всё в Москве да в Москве». Чижов рядом стоит. А Ельцин и ответил: «А что вы его терпите. Гоните его взашей». А Чижов всё ещё рядом стоит, доктор технических наук, лет семь или восемь — директор этого огромнейшего завода. Для того, чтобы выучить такого человека лет 20 — 25 нужно.

После этого я понял, что это натура не созидателя, а разрушителя. И вся последующая его деятельность показала, что это так. И что с ним работать будет крайне тяжело, если вообще возможно. Мы по — натуре антиподы. И после того, как вышел этот Указ за связь с ГКЧП, хотя связи не было...
– Давайте закончим про Облсовет. Вот избрали вас председателем. 250 человек. Вы говорите, что там процентов 40 были сельчане. Это были ваши надежные сторонники? Я помню Совет состоял из множества фракций. Там же борьба шла по многим вопросам.
– Да были и промышленники, была фракция сельчан, была и демократическая фракция. Выделялись они лозунгами и криками. Они использовали мегафоны на заседаниях. Была у них страсть помитинговать.
– Ну, я же участвовал в выборах главного редактора «Самарских известий», которого избирали на Облсовете. Было две кандидатуры: я и Владимир Петрович Шикунов. Первые выборы — никто не проходит. На следующем заседании — опять никто не проходит. Потом, ко мне подошёл Александр Барышев и сказал: «Слушай, я поговорил с Виктором Александровичем Тарховым. Он сказал — ну, объясни ему: ему 30 лет, а Шикунову — 50. Он еще десять раз станет главным редактором. Ну, пусть сейчас идет замом или ответственным секретарем». И в результате, мы поговорили с Шикуновым и я пришёл ответственным секретарем. Поэтому я помню какие в Совете споры и бои проходили. 
– А время такое — революционное — было. И действительно приходилось, чтобы протащить тот или иной вопрос, вести бои. Так для отведения места под карьер для сырья Жигулевского комбината стройматериалов под производство цемента с местом определились. Но они упирались рогом...
– Экология!
– Да, да, да! Красивое слово экология. А загубить единственного производителя цемента в губернии — это разумно? Вы лучше, господа зеленые экологи, условие поставьте. Чтобы строго соблюдались правила использования участка.
– Тогда садиться за стол переговоров считалось западло. Это же при вас завод по уничтожению химвооружений в Чапаевске построить пытались. А экологи возбухли — в итоге так и не построили.
– Да при нас. И напрасно экологи загубили эту тему. Потом, работая на Ново-Чебоксарском «Химпроме», я видел, как всё это делается. Это был завод в заводе. В центре завода был еще один завод. Там производили боевое химическое оружие на основе фосфорорганики. 
– Партия тогда в ваши дела не лезла?
– Полгода был Афонин, а потом его отозвали в Москву и избрали Романова Валентин Степановича. С Романовым были нормальные отношения, и с рекомендациями он к нам практически не обращался. Если и были вопросы, то они были сугубо социального характера. В идеологию он с нами не вдавался.

– По сути к 19 августа 1991 года вы были полноценным хозяином области.
– Так точно.
– С одной стороны — отвечали за всё, с другой стороны всем рулили. 
– Да.
– Тогда вспоминайте. 19 августа 1991 года, вы в отпуске...
– Давай я тебе расскажу вот про что. Еще до путча, за год с лишним, мы месяца два разрабатывали программу по развитию сельхозпроизводства. Я по сей день считаю, что это была очень разумная программа. Без дебатов она была принята на «Ура». Эта программа реализовывалась до 2001 года. И второй момент, который в то время был животрепещущий. Это вопрос обеспечения губернии продовольствием. Тогда, простите, пожрать нечего было. Всё было по талонам. Вообще всё, включая алкоголь. Мы размышляли, что делать. В Москву обращаться бесполезно. И тогда, очень быстро директора областных предприятий согласились с нашим предложением. Суть вот в чем — мы придумали областной заказ, и каждое предприятие должно было выделять области для продажи 10% продукции, которое оно производит.
– Как выделять? Они просто отдавали её области? 
– Схема была очень простая. Реализовывали по регионам мы, а договор подписывало предприятие. Мы работали с теми регионами, где было продовольствие. Мы покупали продовольствие, а деньги перечисляли предприятию. Эта схема нас выручила, а потом господин Титов ещё лет шесть продолжал этим заниматься. Но родили эту схему мы — тогдашний Облисполком.
На белом коне этой товарной массы, конечно, шли «Жигули». С Владимиром Васильевичем Каданниковым мы договорились сразу. Так что результатов добились быстро и в 1994 или в 1995 Самара отменила талоны. Тогда областной заказ очень помог.
– Так давайте вернемся к ГКЧП. Вы ожидали, что это произойдет? Какие-то сигналы из Москвы были? Или для вас 19 августа стало полной неожиданностью?
– Да, стало полной неожиданностью. Я так понимаю, что решение о создании Государственного Комитета по Чрезвычайным Происшествиям (ГКЧП) готовилось втайне. Лагерь противников — Ельцин и окружение — не должны были об этом знать. Естественно, и мы не знали. Так вот, в этот день я был в отпуске, отдыхал на даче в посёлке Гранный возле Новокуйбышевска. И в этот день решил провести совещание с банкирами по части организации ипотечного рынка. Тогда про ипотеку вообще никто не знал, вот мы и пытались ее в Самарской области запустить. Еду из Новокуйбышевска. Я так там и жил, хотя мне предлагали квартиру в Самаре, на Вилоновской, дом 1.
 

– Вы же её отдали какой-то многодетной матери.
– Правильно, мы с женой решили, что остаемся жить в Новокуйбышевске. Квартира в Самаре производила тяжелое впечатление. 
– Казенщина?
– Да там было всё как в кабинете. Там единственное преимущество было, что проведен телефон ВЧ (Телефон высокочастотной связи. Закрытая от прослушивания линия, в СССР и России использовалась как правительственная и военная связь. — Авт.). Ну и хрен с ним, с этим ВЧ. Кому надо позвонят по городскому телефону. Так вот, еду. Радио включено. И идет информация о создании этого комитета ГКЧП. Понял, что отпуску пришёл конец. Доезжаю до Самары, уже не до ипотеки. Совещание естественно перенёс. Перед банкирами извинился. Захожу в кабинет, сидят двое: Родионов Валентин Степанович, первый мой зам по Облисполкому и Елин Павел Михайлович, первый и единственный мой зам по областному Совету. Один вопрос — что будем делать? Я им говорю, что у моста по улице Главной стоит БТР, наверху пулемет, пулеметчик в каске, ствол расчехлён. Нормально? Я понял, чем надо заниматься: всю технику уводить, и солдатиков увести по казармам. 
– В то время в Москве были какие-то люди, которые курировали Самарскую область? Или вы сами по себе жили?
– Жили сами по себе. Да созванивались, но практического решения проблем в стране не было. Была такая система. Полная оторванность. И каждая республика, каждый регион жили за счет собственных ресурсов и собственных идей. Государевых программ практически не было.
– То есть вам некому было позвонить в Москву и спросить, что там у вас происходит и надолго ли это?
– Я позвонил генералу Макашову Альберт Михайловичу, который тогда командовал Приволжским военным округом, и пригласил его к себе. Он мне сказал, что это вы ко мне будете ездить. Я ему говорю, что для этого он нас должен арестовать. А пока не арестовали, то будьте добры к нам. Власть пока здесь. Хорошая, плохая, нравится она вам или нет, но она здесь.
– У вас с ним до этого были какие-то отношения?
– Были. По торжественным дням были. На 9 мая 1991 года он пригласил меня и Мосыченко к себе домой. Мы выпили по рюмке, пообщались. Некоторые контакты всё равно были... Так вот, приезжает Макашов. Я обратил внимание, что он в полевой форме и его сопровождают два автоматчика. Я ему говорю, Вы — заходите, а ребята пусть посидят на диванчике, в приемной. Он заходит в этой форме цвета хаки. В те времена, тем более генерал-полковники, в полевой форме не ходили. Начали мы рассуждать. Я ему говорю — уберите технику. Он отвечает, что не будет убирать. Я его стал убеждать. Понимаете, говорю, областной Совет — 250 душ депутатов, из них минимум человек 30 с большими осложнениями психики. Тот же Валера Карлов. Вот сейчас время полтретьего, в три часа пересменка, рядом на заводе Масленникова. На заводе работают 12 тысяч человек. Вы же человек военный, обращаюсь к Макашову, 12 тысяч — это больше дивизии. И что вы с ними делать собраетесь? Такой человек, как Валера Карлов их агитнёт, и за 10 минут сагитирует больше половины. И что, вы их давить будете?! Или стрелять по ним?! Поднимется тогда весь город. И к чему это всё приведет?
– Он сам принял решение вывести технику на улицы Самары? Или команда с Москвы пришла. 
– Команда с Москвы была. Я ему и говорю, лучший вариант — убрать технику. Он сказал, что он про людей не подумал. Но, согласился, технику убрал. А прощаясь, я ему говорю: «Альберт Михайлович, а вы не поспешили со своим решением? Ведь подставят же они. Ваше же руководство, вас же и подставит. Выше министерство обороны». «Этого быть не может!», — ответил он. В результате, его подставили по полной программе. 
– Он же еще солдатиков с автоматами на телецентре поставил. Это было тогда же или после этого?
– Тогда же. Потом мы уже сидели и рассуждали: для того, чтобы сменить власть, нужно от силы иметь взвод солдат. Шесть человек с автоматами заходят в Белый Дом. Там на вахте два милиционера. А еще два милиционера отдыхают. То есть наряд — 4 человека, которые меняют друг друга.
– Да, тогда в Белый Дом можно было просто войти. Даже документы не проверяли. Вернемся к 19 августа. Вы совещания проводили...
– Да, я сказал, давайте, поскольку публика не в курсе, что происходит в стране, завтра, 20 августа, проведем селекторное совещание с районами и городами. Провели. Я объяснил, на нём, что наша задача поддерживать жизнедеятельность территорий: хлеб выпекается, магазины работают, поликлиники работают, и урожай надо собирать, и готовиться к новому учебному году.
– Вы в тот момент были ни за красных, ни за белых. В политике не участвовали?
– Ну скажем так. Я тогда позволил себе фразу: «Мы должны сделать так, что пока паны в Москве дерутся, чтоб у нас, у холопов, чубы не трещали». Вот это я себе позволил.
– С Макашовым вы решили, он убрал технику. А с телевидением. Там солдатики оставались до конца?
– Сергей, я честно, говоря, не помню. Помню, что два солдатика стояли. Но они не предпринимали никаких мер.
– А вы в эти дни, в 19 по 21 августа на телевидение приходили? Что то говорили? Было какое-нибудь выступление перед народом?
– Мы проводили в областном Совете совещания с председателями городских райсоветов — и вот здесь было телевидение. В студию мы не ходили.
– А заседания Облсовета было?
– Было заседание Малого совета. Это председатели всех комитетов.
– И что там обсуждали?
– Естественно, эту тему обсуждали. Но приняли решение, учитывая, что это драка между двумя властителями, — мы в этом не участвуем. И не поддерживаем ни то, ни другое. Почему такое отношение было? Просто всем надоел Горбачев и мы хорошо знали натуру Ельцина. 
– Не из кого было выбирать? 
– Абсолютно точно. Правильнее надо было думать, как бы их обоих сменить. 
– И объявить Самарскую республику.
– Да. Такая шутка у нас была. Это было где-то в марте 1991года. Был такой депутат Сергей Шахрай в Москве. Он занимался разработкой нового Федеративного договора. 
– Это где каждая область — республика. И с Москвой все заключали договор.
– Да. У нас бюджетом и финансами занимался Анищик Олег Никифорович. И вот пригласили все субъекты, все регионы в центр. И мы поехали. Проект Федеративного договора мы изучили. Он нам категорически не понравился. Права, возможности и обязанности были расписаны так: республикам гораздо больше, а областям гораздо меньше. Такую градацию в этом Федеративном договоре провели. Дело на заседании доходит до нас. И я встаю и говорю, да в этом Федеративном договоре есть недостатки, но Самарской области это безразлично. Мы готовимся стать Республикой. «Какой такой Республикой!?»,— спрашивают. Я говорю, что от людей с вашим багажем как-то даже странно это слышать. Вы знаете, что Самарская область располагается на территории Древней Булгарии. Мы сами провели исследования, опросы, чтобы найти потомков древних Булгар. И нашли: это я и Анищик Олег Никифорович. Поэтому мы готовим конституцию, сейчас она проходит обсуждение. Примем решение и будем Республикой Булгарией. Самое смешное, что мы шутили, а эта публика и всё руководство — поверило. Решение в Самаре примут, а кто его отменять будет? Некому отменять! Потом начались звонки. На полном серьёзе просили прислать проект Конституции, чтобы посмотреть его. И это всё было!
– Ну вот идет 19, 20, 21 августа. Какие нибудь звонки из Москвы были? Давление?
– Никаких.
– Ни с той, ни с другой стороны?
– Нет.
– Москва затихла?
– Абсолютно.
– А наши местные? Помню, 20 или 21 собрался большой митинг возле Белого дома. Там вещал Валера Карлов. Вы выходили или не выходили к митингующим?
– Как-то это в памяти не сохранилось. По тем временам — бояться выходить на публику было западло. Так что если митинг был, то наверное выходил. А вот после того как пришел этот Указ — освободить от должности, то тогда демократически настроенная часть областного Совета поднялась на дыбы. Они свято поверили Указу и тому, что Тархов участвовал в ГКЧП. 

– Кто вас в Облсовете поддерживал? Или демократическая фракция решила всех мочить?
– Именно так оно и было. Учитывая, что у нас позиция была нейтральная к этим враждующим сторонам, то получилось, что мы и там враги, и там враги. За исключением вот этой публики все остальные относились к происходящему индифферентно. Выхожу рано утром с собакой, которая меня выгуливает — не я её. Навстречу какой-то мужик. Город Новокуйбышевск — небольшой город. Если не со вторым, то с каждым третьим ты здороваешься. А этого я не знал. Встал он передо мной и говорит, что если бы у него был автомат, то он бы всех нас перестрелял. Я ему говорю, что сейчас, пока у тебя нет автомата, спущу с поводка собаку, а она у меня овчарка, то тебе мало не покажется. И он бегом от меня умчался. Дураки и идиоты — это единственное, чего хватало у нас во все времена. 
– Их и сейчас хватает.
– Это точно.
– А что произошло с газетами, тогда же газеты в Самаре два дня не выходили? Это было ваше распоряжение или они сами приняли такое решение?
– Они сами приняли такое решение. Этим мы не командовали. И потом я не понимаю как запрещать выпуск газеты. Этого даже в голову не приходило.
– А теперь давайте поговорим о взаимоотношениях с борцами с режимом: городским Советом и его председателем. Вы с Титовым общались в эти дни — 19, 20, 21 августа?
– Этой анархо-демократической прослойки в городском Совете было гораздо больше. И бедолагу, Константина Алексеевича, дрючили на каждой сессии. Как он не старался им понравиться. 
– Так в эти дни Вы с ним общались?
– Сергей, примерно раз в три месяца Константин Алексеевич обращался к нам с Елиным: приглашал нас на сессию горсовета, чтобы мы его там защищали. И мы это делали. И между собой мы его считали слабаком. Так было. Ходили слухи, что городской Малый совет принял решение поддержать ГКЧП. И, якобы, есть такой протокол. Но, я такой бамаги не видел. Демократически настроенная публика в городском Совете требовала моей отставки. Но за отставку надо тоже голосовать. А голосовать не получалось. В конце концов приехал, забыл фамилию, но это был друг Сысуева, депутат Верховного Совета. 
– Антон Федоров?
– Точно. И выступал на нашей сессии. И в категорической форме защищал меня. И вроде как анархо-демократическая публика прислушалась. Но для себя я сделал вывод, что работать дальше председателем я не вижу смысла. Со своим приходом в Белый дом Константин Титов разогнал весь Облсовет. 
– Он же после путча стал председателем Облисполкома. Он туда был назначен Указом Ельцина. На Облсовете было какое-нибудь голосование?
– Нет. Был Указ Ельцина. Я этим указом был освобождён, а он назначен.

– И что произошло, когда он пришел?
– Он решил, что он сам принимает все решения, что нужды советоваться с Облсоветом он не видит. Фактически он нас замкнул. Плюс к этому стала выстраиваться сугубо президентская форма правления.
– То есть, выстраивание вот этой вертикали началось в конце августа 1991 года. Когда решение Советов стали игнорировать?
– Совершенно верно. В результате выстраивания вот этой вертикали произошёл конфликт Верховного совета с Президентом. И закончился он в 1993 году расстрелом из танковых орудий Парламента и Горбатым мостом. Вот и всё...
– Вас Ельцин Указом освободил от должности председателя Облисполкома и тут же на вас завели уголовное дело, как на врага народа?
– Да.
– Допрашивали?
– Обязательно.
– В Москву на допросы вызывали?
– Всё происходило здесь, в Самарской областной прокуратуре. Раза два или три меня приглашали на допросы. В те времена прокуратура действительно занималась проверкой исполнения законов, а не выполняла поручения исполнительной власти.
– КГБ в это время сидел тихо и жег архивы.
– Да. В конце концов дело на меня прекратили, в связи с отсутствием состава преступления.

– В тот момент областная милиция подчинялась облисполкому? Или было двойное подчинение?
– Двойное. Тогда был назначенный нами — Облисполкомом — Малыгин Юрий Гаврилович. Был он чистый опер, а милиции самые порядочные люди — это опера. По крайней мере, тогда были.
– Вы его назначали по согласованию с Москвой?
– Мы, Облисполком, принимали решение и информировали МВД. 
– И как милиция себя в августе 91-го повела?
– Все сидели на пятой точке и соображали что делать в этой ситуации.
– Когда вас допрашивали, про Макашова тоже спрашивали?
– Да, конечно.
– Потом встречались с ним?
– С Альбертом Михайловичем я всегда поддерживал нормальные отношения. Встречались, ездили друг к другу в гости.
– И как он оценивал свои действия. Вы же обсуждали с ним дела давно минувших дней. Он осознал, что в августе 91-го его подставили?
– Осознал, конечно. Там же всё ясно и понятно. Получилось, что я тогда ему все беды накаркал. Он не политик — он просто солдат. С честью и достоинством, имел огромный авторитет в войсках. Была же полнейшая непонятка — что происходит в стране? (В сентябре 1991 года Макашов был смещен с поста командующего округом за поддержку ГКЧП. В октябре 1991 года, за семь лет до положенного срока, он был уволен в запас из Вооруженных Сил. Тогда Макашов публично пообещал, что займется на покое пчеловодством и кролиководством. Однако ушел в политику. В 93-м, в период конфликта Ельцина с Верховным Советом, встал на сторону Хазбулатова. Руководил вооруженным захватом Останкино. Был арестован. В феврале 94-го освобожден по амнистии — Авт.). 

– Допрашивали же не только вас. Вас знакомили с делом? Или вы так и не знаете что в нем? Кто-то же давал показания, что Тархов — враг демократии. Или не знаете таких?
– Не интересовался даже. Меня вполне удовлетворила эта бумага о закрытии уголовного дела. После чего я сделал вывод — что надо уходить. А тут случилось первое громкое заказное убийство в Самаре. Дика Ивана Абрамовича, директора Новокуйбышевского нефтеперерабатывающего завода и моего товарища — я его назначал на эту должность — застрелили возле двери его квартиры. После похорон ко мне в Облсовет приехала заводская делегация: главный инженер Женя Шафранский, председатель профкома Толя Жеребцов. И, по-заводчански просто сказали, что хорош штаны здесь протирать — идем работать. Я подумал, а почему и нет?! За полтора года технологии не забыл. И решил уйти на завод. Но для этого я должен был снять с себя полномочия председателя Облсовета. Поставил вопрос об освобождении от занимаемой должности. Господа депутаты проголосовали против. С первого раза меня не отпустили.
– Это когда было?
– Это был уже январь 92-го. На сессии в начале февраля я опять поставил этот вопрос. И объяснил, что пока я во главе областного Совета, он обречён на конфронтацию с действующим председателем Облисполкома. Не дай бог это приведет к неким плохим последствиям для населения. Прислушались — отпустили.
– Олега Анищика по вашей рекомендации избрали председателем областного Совета?
– По моей. Хотя были и другие кандидатуры. Но избрали его — Олега Никифоровича.

– За этот промежуток с августа 91-го по февраль 92-го будучи председателем областного Совета с председателем Областного исполкома Константином Титовым часто встречались?
– Нет.
– Вы как Облсовет ему были просто не нужны? Он обходился без вас и первое время своего руководства он, насколько я помню, всё больше в Москве был. Обхаживал кабинеты, заводил знакомства.
– Поговаривали, что в администрации Президента работал такой Махарадзе. Вот именно его и обхаживал Константин Алексеевич для того, чтобы было правильное решение принято. Потом Махарадзе отправили торгпредом в Канаду.  

– Ну, я кое-что про это знаю. Махарадзе работал в одной среднеазиатской республике журналистом, потом возглавлял там же телевидение. И познакомил его с Константином Алексеевичем Сережа Рязанов, который оттуда же, из Средней Азии, приехал в Самару и участвовал в выборах редактора городской газеты. Комиссия по выборам главного редактора «Самарской газеты», в которую я входил, решила, что лучшим редактором будет Виталий Аркадиевич Добрусин. А кандидатов было человек двадцать. И никто не знал, кто такой Рязанов. А потом на заседании горсовета Титов продавил Рязанова и его назначили редактором «Самарской газеты», органа горсовета. И все долго удивлялись, почему Константин Алексеевич назначил неизвестного, непонятного и не нужного человека главным редактором городской газеты. Потом выяснилось, что Рязанов работал в свое время у Махарадзе на телевидении. Они там еще сдружились. Сережа Рязанов поехал в Москву к Махарадзе, уговорил друга и тот позвонил Титову. Титов поэтому и поддержал Рязанова. Дальше завязалась дружба Титова с Махарадзе.
А скажите, сейчас в вашим опытом, знанием и пониманием происходившего вы себя бы по-другому повели в такой ситуации?
– Нет. Они (ГКЧП) были все никакие. У них в арсенале было всё: армия, прокуратура. Но они себя не проявили. Вот кто свалил царя-батюшку Николай Александровича Второго? Собственные элиты его слили. Не большевики. Его слили те, кто присягали ему. Что сделал барон Маннергейм, когда финские большевики начали заварушку? Он создал общественную организацию Шюцкор. Он выдал им оружие и они перестреляли 1,5 тысячи человек. Финляндии это хватило на следующие 100 лет. Барон Маннергейм во время Первой мировой войны был начальником дивизии. Он — прирожденный лошадник. Очень любил лошадей. И он понял, что ему не удержать царя при власти, хотя до последнего дня его жизни, у на рабочем столе стоял портрет Николая. Он ему присягал, он человек чести. Здесь примерно тоже самое и можно было вычислить куда это дело все приведет.
– А когда Вы узнали, что всё закончилось, что ГКЧП арестовали? Что Горбачёв летит из Фороса?
– Как все, из средств массовой информации. Никто нам из Москвы ничего не докладывал. И не информировал.
– Вот наступило 21 августа. Всё стало понятно. За вас когда взялись? Вами же в сентябре начали заниматься. А в промежутке до сентября какие-то указивки из Москвы приходили?
– Никаких указивок не было.
– Вы общались с другими регионами. Там была поддержка ГКЧП?
– Конечно общались. Мы созванивались с Росселем Эдуардом Эртгартовичем. Звоню, спрашиваю: чем занимаешься? Готовлю бункер, — отвечает. Он им, царю Борису и окружению, для отсидки готовил бункер. Вот оказалось, что избрали не Самару, а Екатеринбург, тогде еще Свердловск. У нас же готовый есть бункер. Мы с ним не обсуждали: ты за красных или за белых. Все понимали, чем это дело может кончиться. Тем оно и закончилось — Беловежской Пущей. И развалом СССР.
– Как вам вручили Указ об освобождении с должности председателя исполкома. Вам его привезли или прислали по факсу?
– Я сначала узнал, что подписан такой Указ. А потом фельдпочтой его доставили.
– Встречались в Москве до этого или после этого с кем либо?
– Встречался. Я в январе или в феврале 92-го приехал в Москву, в администрацию Президента к Сергею Филатову — первому руководителю администрации. Я ему объяснил, какая ситуация была в Самаре. У меня на руках уже была бумага, что я не имею отношения к ГКЧП. Он мне ничего не обещал, но сказал, что понял ситуацию. В итоге выходит еще один Указ, уже в апреле 1992 года. Об освобождении Тархова не в связи с ГКЧП, а с изменением структуры управления регионами. 
Смысл простой: мы тебя расстрелять — расстреляли, но не за это, а за то. Вот два именных Указа Президента имею. Единственное, что не имею радости от них. Да и хрен бы с ним. Всё к лучшему.

Автор: Редакция TLTgorod