Как ранее сообщал TLTgorod, Тольяттинская писательская организация начала подготовку к съезду "Союза российских писателей", который состоится в июне наступающего года в нашем городе. Приедут порядка ста пятидесяти делегатов от писательских организации со всей страны. Подробности читайте на нашем сайте.  

Ну, а пока для поднятия настроения и в преддверии празднования Нового года предлагаем читательскому вниманию необычную новогоднюю историю-рассказ из книги тольяттинца Павла Гусева "Всюду жизнь", которая выйдет в свет в феврале 2014 года.   

Есть в Третьяковской галерее картина — «Всюду жизнь», художника Ярошенко, иллюстрирующая милосердие людей, которые сами нуждаются в милосердии свыше.

В картине отражена лишь одна ситуация, а в местах не столь отдаленных идет повседневная, наполненная чередой событий жизнь, пусть и с ограниченными предлагаемыми обстоятельствами. И ограничения везде разные, в зависимости от строгости режима. В довлатовской «Зоне» описано празднование сакрального юбилея октябрьской революции, одновременно с которым шел развал великой социалистической империи. Но есть событие, которое не имеет отношения к идеологии, но которое затрагивает людей в любой точке планеты, вне зависимости от национальности, обстоятельств, рода деятельности и прочее и прочее… Я имею в виду — Новый год. Даже если ты не любишь этот праздник, по религиозным или иным причинам, и лично не хочешь его праздновать, то тебе в нем в любом случае придется поучаствовать, в качестве слушателя салюта с улицы, поздравлений соседей с хлопками пробок шампанского, либо телезрителя и радиослушателя, и уж доносящейся отовсюду фразы: «С Новым годом!» не миновать. 

И все же — мало кто не любит Новый год, и не связывает с ним добрых надежд, даже в исправительных учреждениях закрытого типа. Даже те, кому долго или бесконечно сидеть, тоже надеются, что в новом году могут объявить амнистию, либо государство выделит побольше средств на пенитенциарные учреждения, и содержание станет получше…

ИТК-16 города Сызрань, усиленный режим. 30.12.1992.

Весьма шустрый и сообразительный Витек, вместе со своим товарищем, или как в тех местах выражаются — «семейником», думали, как по-человечьи справить Новый год.

Поясню: семейник — это зэк, который отбывает свой срок наказания в одной бытовке с другим зеком. Именно — проживающий в одном помещении, никакой другой смысл, вкладывать в это понятие не следует.

По статусу статьи, Витьку полагалось быть шустрым и сообразительным. Сел он, правда по статье страны, которой уже не существовало — хищение госимущества РСФСР в особо крупном размере, и до расстрельного приговора не хватило самой малости. Правда, ему было не совсем понятно, почему он за кражи на фабрике должен праздновать Новый год в учреждении закрытого типа, а те, кто развалил, пиши равно, разворовал Эсэсэрию, празднуют всепланетный праздник каждый в своем суверенном благополучии. Но от обстоятельств не уйдешь, и не смотря на то, что трудно скрыть зависть по отношении к тем, кто по ту сторону колючки, свой собственный теперешний быт необходимо устраивать всеми способами и талантами, а так же с помощью знакомств и блата, как это делают все гражданские, не ограниченные в правах лица.

Договариваться можно было через оперчасть ИТК, но опера были избалованы донельзя, и ценник за свои услуги выставляли в преддверии праздника непомерный. Но не будь Витек завклубом ИТК-16, если бы он не договорился с кем надо, и о чем надо.

Пожалуй, это единственное что ему нравилось в изоляции — не пропадали навык и талант в коммуникации и договороспособности, хотя заправским зэком и матерым вором назвать его было нельзя, да и сам он себя так никогда не называл. Попал он в эти условия с его слов — «по случайности, а не по образу мыслей». По его градации зэки делились на три типа: случайные — 10 процентов, и оставшиеся напополам — это те, кто вообще не знает и не расскажет, за что сидит, и те, кого просто нельзя никогда выпускать оттуда, в силу их озверения и ненависти к социуму.

Итак — кормить и без того зажиревших оперов не хотелось, и поэтому оставался прямой путь к наведению контактов с вохрой, благо большая часть которой, состояла из 18-20- летних солдатиков срочной службы, следящих за порядком с караульных вышек. Сперва Витек прознал, кому из их состава корячится дембель, и подошел к двухметроворостому и худому как спичка сержантику во время трудового дня, пока тот не «завис с автоматом на высоте» (не дежурил на вышке). Предложение Витька было весьма заманчивым. Дело в том, что семейник — Серега, помимо того, что любил читать и декларировать стихи, делал еще и отличные ножи-выкидухи, да и всякие другие разности в виде открывашек, вилок, брелоков и прочее, которые не продаются в сувенирных лавках лишь по причине не промышленных объемов производства. Вид же изделий был весьма презентабелен и экзотичен — не ширпотреб. Товар был дефицитным, благо руки у Сереги были золотыми. А уж прийти салаге с армии с блатной красивой выкидухой, да еще и с гравировкой, которую запросишь сам, было круто для любого краснопогонного сержанта внутренних войск. Так и забились — с Витька ножик, с сержанта мясо на стол. С добычей мяса проблем не было, так как у военных под патронажем находилась свиноферма, запах от которой порой доставал всех обитателей зоны, когда ветер дул с фермы в сторону бараков. Причем раздражал как запах свинячьего дерьма, так и жарящихся солдафонами шашлыков. Но услугами свинофермы пользоваться приходилось — жизнь.

За шесть часов до боя курантов, Витек должен был подойти к условленной вышке, и бросить в руки сержанта пакет с сувенирно оформленным ножом-выкидухой, с гравировкой «дмб-93». В ответ же сидельцам полагалось пять килограмм молодой поросятины. 

Пунктуальность с обеих сторон была соблюдена. Солдат в назначенное время стоял на вышке, Витек под ней. Закинув с первого раза пакет по адресу, пришлось пару минут похрустеть валенками по снегу, пока дембель убеждался в качестве товара. Витек пока любовался нежному снежному пуху, медленно падающему на его нос. На остальных вышках не обращали внимания на то, что один из зека стоял у «запретки», и чего-то ждал. Запретка — это огороженная колючей проволокой полоса, которая ограничивает близкое приближение к охранному забору, за пределами которого — воля. Между запреткой и забором расположены вышки с автоматчиками (вохрой, от словосочетания — ведомственная охрана).

Всем было пофиг до одинокого зэка у вышки, так как знали о сути этой стрелки. Через две минуты сержант, видимо удовлетворившись товаром, держал в руках небольшой тканный мешок из-под картошки, который нужно было перебросить через колючку полосы отчуждения. Пять оговоренных килограмм поросятины, даже для недокормленного служаки, перебросить не проблема. Однако мешок зацепился углом за колючку, и висел на высоте двух с лишним метров, и падать не собирался.

— Ну доходяга! — подумал Витек.

— …, - подумал опростоволосившийся солдат на вышке.

В принципе, ничего страшного в этом не было, старший офицерский состав уже с утра новогодил в служебных помещениях, и если выходил, то только покурить, а уж если совсем нановогодившиеся, то отлить с лестницы второго этажа административного здания. Поэтому ненужных свидетелей бартерной сделки не было.

Мешок висел, а Витек от мыслей потел. Сержантик с вышки робко дал знак рукой, чтобы Витек сдернул мешок с проволоки, если получится допрыгнуть.

Витек быстро добежал до склада, где лежали хозяйственные инструменты и притащил колун, которым обдалбливали лед, и начал с его помощью побыстрей сдергивать мешок. После нескольких прыжков, он почувствовал, что мешок под ударами поддается, еще несколько попыток и он упадет на землю, и станет доступен. Но помимо движений внутри мешка, из него еще стали доноситься визжание и хрюканье.

В эту секунду и на всю оставшуюся жизнь Витек понял, что телепатия существует. Витек взглядом и мыслью задал сержанту вопрос: «Че не предупредил-то, что мясо живое?» Незамедлительно получил такой же телепатический ответ: «Ну не умею я свиней резать!»  Витька радовало, что масса поросенка была явно больше пяти килограмм, однако весь этот спектакль у запретки надо было заканчивать поскорей, иначе от начальства могло достаться и Витьку и солдафону.  

Еще после трех ударов мешок неожиданно порвался и из него, прямо на огражденную проволокой запретку, выпал поросенок. От побоев в воздухе и удара об землю, он не понимал где он, что ему делать и где сейчас опасность.

Витек, конечно же, не мог позволить, чтобы уже оплаченный товар ушел из-под носа, и был испорчен праздник. Он сквозь проволоку, обдирая бушлат и ватные штаны, прорвался внутрь запретки и рванул к поросенку. Поросенок поняв, что побои и муки сейчас возобновятся, рванул по коридору запретки вдоль длиннющего забора. Витек словно в тумане бежал там, где ему категорически нельзя было находиться, но сорвать почти удавшееся предприятие было бы непростительно. «Такой классный вечер, такая чудная погода, скоро праздник, а из-за этого вохровского козла сейчас меня подстрелит по незнанию какой-нибудь восемнадцатилетний салабон» — думалось Витьку. Во время погони ему виделся под желтым светом фонарей мягко падающий и приятно хрустящий под ногами снежок, и зад поросенка с крючком. Ему даже на миг показалось, что это не он бежит, а это ему показывают фильм — уж слишком красивой была картинка вертикально спускающегося снега, и слишком приятный и отчетливый хруст под ногами. Поросенок бежал молча, казалось, чтобы не мешать Витьку наслаждаться чарующим пейзажем. Пробежав секунд десять, Витек услышал, как в спину повторяется и передается следующей по пути вышке команда — «не стрелять!»

Этого сейчас явно никому не хотелось. В первую очередь сержанту, для которого данное происшествие могло закончиться не дембелем, а дисбатом. Впереди виднелся поворот, и казалось, что еще метров пятьдесят, и зэк догонит добычу. Но Витек и все немые свидетели на вышках видели, как навстречу бегущим, из-за приближающегося поворота, выворачивает служебная немецкая овчарка. Витек решил, что раз стрельбы из автоматов не испугался, то уж отдавать поросенка собаке или ее хозяевам, он точно не собирается. Глаза его были открыты, но ощущение страха как будто затмилось вспышкой адреналина. Кто за кого болел, было непонятно, в головах у всех уже работал адский тотализатор. Все понимали, что появись сейчас кто-то из офицеров — придется открывать огонь по зэку. Кто-то уже прикидывал, кому все-таки в итоге достанется поросенок. Если собака схватит зэка и зэк начнет ее душить, волей-не волей придется открывать огонь.

В общем — корячился, не обещающий счастливого конца, сценарий, а с ним и тихое празднование Нового года. Люди в форме со своих вышек, уже готовые передернуть затворы своих «калашей», метали взгляды между эпицентром событий, и административным зданием, в окнах которого бродили с воплями пьяные тени.

Но в точке встречи трех живых существ, с разными антропометрическими показателями, а главное — разными на текущий момент целями и задачами, произошло то, что можно было бы назвать идеальным исходом для всех присутствующих. Правда ценой этого исхода стала трусость одного из участников действа, а именно служебной собаки. А может и не трусость, а просто испуг или шок, потому как в ее голове не складывался пасьянс, в связи с разрушением стереотипного поведения окружающих. Собака привыкла, что всю жизнь от нее кто-то убегал, а здесь же наоборот — бегут на нее, и останавливаться не собираются. Изначальный ее оскал на морде превратился в испуг, когда поросенок яростно завизжал, увидев ее. Собака подпрыгнула и сама с визгом уже побежала от зэка с поросенком. То, что не произошло бойни зэка с собакой за поросенка, было облегчением для всех кто на вышках, но бегущим было метров сто пространства впереди, а дальше тупик… И что вся троица мирно приляжет в запретке, отдохнуть и поговорить за жизнь, было сомнительно. Тем более поросяче-собачьи визги могли привлечь внимание кого не надо. Ситуацию надо было разрешать быстро. Собака, подгоняемая визгом поросенка, не оборачивалась и опасности не представляла, но служебное сознание могло к ней вернуться, и перед лицом своих двуногих товарищей в погонах, ей могло стать стыдно, и захотеться реабилитироваться каким-нибудь кровожадным образом. Витек собачью душу в этот момент тоже понимал, поэтому оставшиеся несколько секунд надо было использовать максимально полезно и для жизни, и для праздничного стола. Иначе — зачем все это с ними всеми случилось?

Догнав поросенка, и схватив его обеими руками, окончательно дорвав бушлат и ватные штаны, он пролез через проволоку назад в безопасную зону и, не раздумывая рванул туда, где менее освещенная территория, дабы незаметней уже для выходящего из здания перекурить начальства, пробраться к своему бараку. Собака, придя в себя, заливалась в сторону Витька с запретки, вся такая готовая к подвигам. По ее лаю Витек понял, что ей досадно, за возможно первый позор в ее послужном списке.

Стоя в тени сараев, Витек пережидал, когда курящие уйдут назад в здание.

И тут раздался вопль «бати»:

— Товарищи военнослужащие, поздравляю вас с наступающим Новым годом!

В ответ послышалось со всех вышек — Ура! Ура! Ура! На фоне падающего снега, Витьку были видны три золотых звезды начальника колонии, белая парадная рубашка и пар из его рта. После коротких разговоров и смешков, все курящие вернулись в помещения. Витек, убегая в барак, тоже услышал с вышки — с Новым годом! Но ничего не ответил, вновь переживая все с ним произошедшее. В бараках весть о Витьке уже разнеслась, и он был чествован в этот вечер как герой, и ему было предложено отмечать теперь не только Новый год, но и день рождения.

Поросенок был вкусный, водка и шампанское с фруктами, которые раздобыли блатные, тоже были хорошего качества, да и вообще — праздник удался. Ночь была длинной, раз в полчаса с вышек разносилось троекратное «Ура!». Но больше всего Витьку понравилось стихотворение, которое прочитал его семейник Серега, благодаря ножику которого на столе был поросенок, а Витек чуть не лишился жизни.

Стих этот Виктор записал себе в память на всю жизнь:

Павел ГУСЕВ