На этой неделе страна могла бы отметить красивый юбилей: полвека назад сразу два советских корабля – «Восток-3» и «Восток-4», пилотируемые Андрияном Николаевым и Павлом Поповичем, «бороздили космическое пространство». Первый в истории групповой полет завершился 15 августа 1962 года. В тот же день обоих героев с места приземления перебросили военным самолетом в Куйбышев для прохождения послеполетной реабилитации. Как и первых покорителей космоса Юрия Гаганина и Германа Титова, у трапа их встретил – на правах хозяина этих мест – 46-летний первый секретарь обкома Александр Мурысев. А три месяца спустя венок с надписью «Нашему крестному отцу от советских космонавтов» лег на его могилу…

В Самаре, повидавшей на своем веку множество разных губернаторов, Мурысева помнят и чтут. Зато в Тольятти, в отличие от областного центра, есть улица его имени (названа Решением Тольяттинского горисполкома от 27 октября 1966 года. – С.М.). И запущенный сквер около здания первой школы в Комсомольском районе (ныне социально-экономический колледж) – который, как обещали районные чиновники, со временем должен облагородить памятник герою-строителю нашей некогда крупнейшей в мире гидроэлектростанции. Интересно только, когда придет это время? Может быть, к столетию Александра Сергеевича, раз уж к полувековой годовщине со дня смерти руки не дошли?

Матросову в этом смысле повезло больше: все-таки он пал на поле боя. Мурысев умер в мирное время, будучи крупным партийным функционером. Он не упал на вражескую амбра­зуру, да и борьбой с коммунистическим режимом, так почи­таемой сегодня, тоже не прославился – скорее, наоборот. Но почему-то после всего, что мне удалось узнать об этом человеке, ушедшем за год до моего рождения, я проникся к нему симпатией. И уважением к его трагедии. Мне нравятся люди, которые не прячутся за спины и умеют жить сердцем. Похоже, Александр Мурысев был из таких.

Пятьдесят лет назад имя члена ЦК КПСС, первого секретаря Куйбышевского обкома партии Александра Му­рысева знали сотни тысяч советских людей. Десятки тысяч горожан в ноябре 1962 года шли за его гробом. За недолгую, в общем-то, жизнь этот человек сумел добиться главного: его вспоминают по-доброму – редкий случай для партийно­го босса.

Для нас имя Мурысева связано прежде всего со строи­тельством Куйбышевской ГЭС. Говорят, он был первый в ис­тории страны партийный работник, получивший звание Героя Соцтруда не за кубокилометры вырытой земли или уложенного бетона, а непосредственно за партийную работу. Именно ему, поровну с Иваном Комзиным, пришлось делить всю ответственность за ход строительства перед новыми советскими вождями.

В Ставрополь Александр Сергеевич попал в переломном 1953-м. В то самое время, когда страна избавилась от знат­ных "зодчих коммунизма", а «великая сталинская стройка» – от части узников Кунеевлага. И хотя, по словам Николая Бурухина, возглавлявшего здесь комиссию по применению амнистии, «ГУЛАГ – это кулак, сюда сразу этапом заключенных перебросили, так что проблем не было» (и докумен­ты это подтверждают) – проблемы с кадрами все же возник­ли, и немалые. Пришлось срочно призвать вольнонаемных.

Незабываемым холодным летом 1953 года в подкрепление всесильному и всеохватному политотделу МВД пришел партком. А на смену начальнику политотдела подполковни­ку Ивану Кошеву – штатский Александр Мурысев. Восьмо­го августа парторга ЦК Мурысева утвердили секретарем парткома Куйбышевгидростроя.

Интересен тот факт, что Мурысевым он стал много лет спустя после своего рождения. По словам старшей дочери Мурысева Галины Александровны, его отцом был болгарин Сергей Балев – врач, коммунист. В 1917-м его застрелили на митинге. Из Гомеля, где погиб отец и родились Александр (2 сентября 1915-го) и его старшая сестра Вера, семья переехала в Башкирию, на станцию Аксаково. Там рано овдовевшая Мария Васильевна (дочь священника Петропавловского) познакомилась с телеграфистом Антоном Сергеевичем Мурысевым. «Он был года на два-три моложе бабушки, что по тем временам было вообще ужасно: молодой, неженатый, красивый – а она вдова с двумя детьми. И семья, и вся дерев­ня были против, но тем не менее...» По воспоминаниям Га­лины Александровны, «дед был прекраснейшим человеком какого-то чеховского склада», безумно любившим бабушку и служившим блистательным примером для детей. И когда он потерял родного сына (сводный брат Александра Сергей, летчик, погиб буквально в первые месяцы войны), отец ре­шил взять фамилию отчима.

В 1930 году Мурысев окончил Белебейскую профтехшко­лу, начиная с 15 лет работал трактористом в совхозе, слеса­рем, шофером автодрезины на Уфимской железной дороге. После рабфака поступил на механический факультет Куйбы­шевского индустриального института. Кажется, был даже сталинским стипендиатом. И уж точно – комсоргом: сначала института, затем – завода имени Масленникова, куда в 1941 году попал по распределению. «Во время войны на заводе "Катюши" делали – вот тогда, наверное, они и с Сергеем Павловичем Королевым познакомились», – предпола­гает младшая дочь Мурысева Надежда Александровна. Там же встретился со своей будущей женой, Евдокией Степанов­ной.

Мурысев женился тридцатилетним. В 1946 году родилась Галина. На стене в ее квартире портрет удивительно краси­вой женщины, подарившей отцу семнадцать лет счастья.

Евдокия Степановна ровно на 30 лет пережила мужа – и все эти годы свято хранила память о нем. Как сегодня его доче­ри: не случайно ведь обе оставили фамилию отца...

- Честно говоря, у них была такая любовь... – вздыхает Галина Александровна. – Наверное, таких мужиков сейчас уже не делают. И вообще, это совершенно другое поколение. Представляете, утром он уходил на работу – мама его прово­жала до двери и целовала, а вечером так же встречала...

Карьера складывалась. С 1945-го Мурысев на комсомоль­ской работе: завотделом рабочей молодежи обкома. Затем – на партийной: секретарствует в Похвистнево, потом на стан­ции Кротовка. «Там в октябре 1950 года родилась Надежда, – рассказывает старшая дочь. – В корыте ее качали. Была сру­бовая изба с русской печкой, лампа керосиновая, из еды –

требуха и затируха. Из этой Кротовки я только помню ощу­щение: все время дождь, грязь, слякоть. Мама вспоминала, будто сижу у окошка и говорю: "Опять дождик идет, опять хлеб сгниет, опять папу ругать будут"».

В 1951 году переехали в Чапаевск. Мурысева назначили первым секретарем горкома, жена работала на пороховом за­воде. Держали огород, кур и поросенка. К забою очередного Борьки приезжала из Самары мать Евдокии Степановны – бабушка-полька, делала ветчину и кровяную польскую кол­басу.

«Бабушка с дедушкой с нами, в принципе, никогда не жи­ли. И никогда в жизни не было никаких домработниц. Мама хоть и была женой большого начальника, пахала как простая крестьянская женщина, – рассказывает Галина Алексан­дровна. – После Чапаевска отца направили в Ставрополь. Мы жили в индомах в Портпоселке (мемориальная доска на коттедже № 9 сохранилась по сей день. – С.М.). Родителям, конечно, там было трудно. И потом, знаете, страшно: там ведь заключенные убегали на самом деле. И не одни там бы­ли политические, уголовников было полно. Там и в карты людей проигрывали, и, как говорил уже потом отец, в этой бетонной плотине столько людей осталось. Он в котловане на стройке месяцами пропадал, присылал водителя за сме­ной белья, – а мама с нами одна, с двумя маленькими...»

«Мурысев все время занят людскими душами огромней­шего коллектива, а в руководящей тройке (третий – главный инженер Николай Разин. – С.М.) занимает положение "исп­равителя человеческих душ", – очень точно характеризует его в своей документальной повести "Сказание о Поволжье" маститый советский писатель Федор Панферов, побывавший на стройке в августе 1957-го. – Там, где энергия из Комзина хлещет уже неудержимо через край, как открытый неф­тяной фонтан, Мурысев охлаждает начальника строительс­тва. А там, где Разину надо быть погорячей, секретарь подогревает его...»

Иван Гаврилов, шофер Мурысева на строительстве ГЭС, считал его «своим отцом». И был готов часами рассказывать о нем. «Что говорить, любили мы свое начальство. А Мурысев ко мне относился как к сыну. Вроде бы за то, что у меня сын – у него ведь дочери обе. Веселый мужик, здоровый, краси­вый. Если взять их с Комзиным по возрасту, по толщине рук, по массивности – один другому не уступает, а кто из них был здоровее – мы не мерили. И что мне в нем понравилось – сразу расспросил, как живу (а я тогда жил на ВСО-1 в бара­ке, рядом с лагерем), и вскоре дал комнату в парткомовском доме. А в то время получить хоть маленькую комнату было счастьем превыше всего. И потом, он заставил меня учить­ся: у меня образование-то было всего пять с половиной клас­сов. А в смысле работы... Я сам в армии был секретарем ком­сомола батареи, много видел политических начальников, но такого не видел. Вот даже сейчас пойди к кому-нибудь –

будешь сидеть в очереди, ждать, у этого всегда дверь была открыта. Очень душевно относился к рабочему классу. И не только: как парторга ЦК его обязывали поддерживать здесь в области села – и надо сказать, наши села, особенно Став­ропольского района, были подняты только за счет этой стройки...»

Порой Мурысев был заботлив даже чересчур, утверждал шо­фер. Бедняцкий сын, вскормленный на солдатском пайке, Гаврилов был приучен есть мало. Пришлось переучиваться.

- Или расскажу, как он со взяточничеством боролся. Если узнает, кто взятку берет – пропал человек: сразу увольнял. Как-то швейную машинку его жене преподнесли, тогда де­фицит был. Так он эту машинку вышвырнул в окно и заста­вил того, кто преподнес, забрать осколки. Для меня это на всю жизнь пример.

С начальником стройки генерал-майором Комзиным, воп­реки местной легенде, Мурысев нередко конфликтовал. Кри­тиковал его с трибуны. Доходило до того, что брался за пистолет. «А потом садится в машину – и больной становится. Поэтому, наверное, и умер рано. Я считаю, он на партийной работе изорвался...»

- Они оба била люди большой души – и Комзин, и Муры­сев, – вспоминал Николай Семизоров, начальник Куйбышевгидростроя с 1962 по 1987 год. – Александр Сергеевич был человеком порядочным. Вспоминается его чисто человечес­кое отношение к простым людям. Ему можно было все ска­зать, всегда выслушает. Выступал всегда трезво, толково, по делу и слишком эмоционально – по-моему, это его и погуби­ло. Знаете, получить инфаркт в расцвете сил – это что-то значит...

Уже к концу строительства, когда основные работы завер­шились и на ГЭС полным ходом шла подготовка к встрече Хрущева, парторга забрали «в область», вторым секретарем Куйбышевского обкома КПСС. В 1959 году избрали первым. А в ноябре 1962-го он умер: три инфаркта подряд...

Но до этого была целая великая эпоха, к которой Алек­сандр Сергеевич был причастен, – эпоха становления совет­ской космонавтики. Достаточно сказать, что именно во вре­мя его «правления» областью в Самаре, еще в конце 1950-х, был налажен серийный выпуск стратегических ракет «Р-7» и создан самый мощный ракетный комплекс того времени – Н-1. Основанный в 1958 году в Куйбышеве филиал королёв­ского ОКБ-1 постепенно перерос в самарский ракетно-космический центр «Прогресс».

Здесь встречали самолеты с первыми космонавтами, еще не успевшими оправиться от заоблачных высот. Начиная с первооткрывателя.

Дублер Гагарина в первом полёте Герман Титов вспоминал: «На аэродроме ракетного завода «Прогресс» самолет из Энгельса ждали не очень долго… Расселись по машинам, поехали. Я не мог понять, каким чудом куйбышевцы успели узнать, что за вереница легковых машин едет по улицам заводского района»...

Как узнавали куйбышевцы в условиях строжайшей секретности – тайна по сей день. Мурысеву было положено. Именно он сопровождал первых наших космонавтов, проходивших послеполетную реабили­тацию на обкомовской даче под Самарой. Именно он стал зачинателем традиции хлебосольной встречи посланцев Земли в космос.

 «Дача обкома располагалась на высоком берегу Волги, с балкона третьего этажа открывался прекрасный вид на реку, – писал в своей книге "Скрытый космос" руководитель подго­товки космонавтов генерал-майор Николай Каманин (запись от 12 апреля 1961 года). – Часов в десять вечера все собра­лись за столом. Присутствовали шесть космонавтов, члены Госкомиссии, руководители области... Гагарин, Королёв, Мурысев... произносили тосты, но пили очень немного – чувствовалось, что все очень устали. В одиннадцать часов разошлись по спальням. Так закончился этот тревожный, ра­достный, победный день. День 12 апреля 1961 года челове­чество никогда не забудет, а имя Гагарина навеки впишется в историю и будет одним из самых известных».

После встречи космонавтов Андриана Николаева и Павла Поповича Александр Сергеевич прожил совсем недолго – меньше трех месяцев…достный, победный день. День 12 апреля 1961 года челове

После встречи космонавтов Андриана Николаева и Павла Поповича Александр Сергеевич прожил совсем недолго –

О том, что на самом деле стало причиной смерти Мурысева и при каких обстоятельствах это случилось, ходят леген­ды. Версии противоречат одна другой. Единственное, на чем сходятся все – не последнюю скрипку здесь сыграл Хрущев. И даже первую, считают дочери, для которых воспоминания о 1962-м, последнем годе жизни отца – не из легких. Как-то все сразу обрушилось на их семью. И доносы на отца в ЦК, членом которого он стал в 1961 году: дескать, с идеологией у Мурысева не все в порядке, да и с религией плохо борется. Были и анонимки с угрозами расправы...

Да много чего было. Ну никак не соответствовал он удоб­ному для партноменклатуры образу послушного, карманно­го руководителя. Многих «напрягал» этот человек, вечно движущийся по области, по заводам и полям, латающий бес­численные дыры социалистического горе-хозяйствования и не спешащий почивать на положенных по чину лаврах. То откажется от роскошной секретарской квартиры, то вдруг задумает передать обкомовскую дачу детдому: «Шикарно больно для нас». А то попросит из кабинета преподавателя, пожелавшего получить хоромы лишь на том основании, что «ваша дочь дружит с моей» (Галина Александровна вспоми­нает, как уже после смерти отца побила все рекорды: восемь раз пыталась сдать этому типу вступительный экзамен, и безуспешно).

- Вы знаете, несмотря на свою вроде бы внушительную внешность, отец на самом деле был легкоранимым челове­ком. И мнительным – в том смысле, что все принимал близ­ко к сердцу. И поскольку он очень много сил и здоровья оставил на строительстве ГЭС (отказавшись от заманчивых должностей в Москве под предлогом: «Я хочу закончить эту стройку сам, дайте мне это сделать») – он очень гордился по­лученной за нее Звездой. Говорят, когда подали список на присвоение звания Героя Соцтруда, «наверху» Мурысева первоначально из списка вычеркнули. И тогда все, кто были в этом списке, встали на его защиту. Электросварщик Алексей Улесов вроде бы сказал: «Если уж Мурысеву Звезду не давать, то тогда и нам никому...»

А в злосчастном 1962 году в Куйбышевской области собра­ли немыслимый урожай. Но Хрущев ведь разбазаривал на­лево-направо, а мы в то время братались с китайцами – и весь этот великий урожай область обязали сдать в помощь китайским друзьям. Отец сказал, что делать этого не будет. И тогда на очередном, кажется, сентябрьском пленуме Никита Сергеевич с высокой трибуны назвал отца «врагом народа». Сказал, что «таких надо стрелять». И добавил: «Сорви Звезду, ты ее недостоин...»

Не терпевший возражений Хрущев готов был лично сорвать и растоптать награду, которую сам же прикрепил в августе 1958 года, на открытии Куйбышевской ГЭС...

Как рассказывал потом Мурысев своим московским дру­зьям, после выходки Хрущева у него «первый раз в жизни по спине тек пот и хлюпало в ботинках». Как водится, сразу все от него отвернулись. Кроме Брежнева – единственного, кто попытался успокоить попавшего в опалу секретаря.

Где-то в семейном архиве есть сделанное задолго до этих событий фото на память: Мурысев, Хрущев и Брежнев – рядом, улыбаются. Но это, как утверждает старшая дочь, вовсе не свидетельство дружбы. Ее не было никогда...

«Там такой гадюшник, и если бы не ты и девчонки, я бы прямо там встал и положил партбилет», – сказал Мурысев жене, вернувшись с пленума.

- Вот это он не смог пережить, – считает Галина Мурысе­ва. – А я много лет фамилию Хрущева и слышать не могла: ну, убили отца, и убил Никита Сергеевич. А за что? А за то,

что хлеб не отдал. Но самое интересное, что хлеб все равно вывезли. И в Самаре это был первый год, когда муку и мака­роны стали давать по талонам, а хл

Сам он, наверное, прожевал бы обиду, проглотил бы доса­ду – но сердце... Напоминавшее о себе на протяжении всей его жизни, изборожденное многолетними рубцами и шрама­ми (как потом показало вскрытие), спустя несколько недель после публичной генсековской порки оно просто останови­лось, не одолев третьего инфаркта подряд. И хотя врачи говорили, что с таким сердцем он мог умереть лет двадцать на­зад – ведь не умер же! Жил. Как говорят, на износ. Сверх то­го.

Дочери утверждают, что случилось это в Мисхоре, куда ро­дители поехали отдыхать после пленума: «Отец был явно в предынфарктном состоянии, а наши доблестные медики лечили его от простуды...» Другие считают, что случилось это в Форосе. Во всяком случае, бывшая замсекретаря комитета комсомола КГС Любовь Филипповна Матвеева отдыхала там в 1963 году, общалась с парторгом и персоналом санато­рия – и ей подтвердили: умер в субботу, когда кардиолога было не найти, после застолья с Гагариным, с которым, как и с другими космонавтами из первого отряда, Мурысева действительно связывала давняя дружба. В семейном архи­ве множество фотографий Александра Сергеевича с космо­навтами.

- Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Комаров – вот с эти­ми людьми у него были, наверное, действительно дружеские отношения. Относились они к нему как-то по-доброму. Такое ощущение, что они его просто любили, – вспоминает Галина Александровна. – Когда папа умер, Королёв прислал телеграмму. А на похоронах был венок: «Нашему крестному отцу от советских космонавтов».

На старом Самарском кладбище могила Мурысева рядом с могилой легендарного Щорса.

- Вандализм был, это правда. Не то слово: и памятник ломали, и глаза выкалывали на фотографии, и звездочку срывали. Как я теперь понимаю, мертвого льва лягнуть рад каждый: кому-то не угодил, кому-то что-то не сделал, сами знаете. Но согласитесь, у любого нормального человека всегда есть друзья и есть враги. А друзья, мне кажется, до сих пор готовы на него молиться... Главное, что я поняла для себя: на самом деле великое счастье, когда человек имеет возможность преклоняться перед своими родителями. Думаю, это не каждому дано. Всю мою жизнь отец для меня – эталон человека, мужчины, порядочности, доброты...

Галина Мурысева не знает, как бы отнесся отец «к тому, что творится сейчас – наверное, тоже бы не пережил». Пото­му-то и отказалась она, в эпоху обвальной приватизации аудитор областного Госкомимущества, от предложения оценить в деньгах очередной стратегический «объект» – Волжскую ГЭС имени Ленина. Так и сказала: «Отец строил, а мне разбазаривать? Извините».

И правда, нелепо приватизировать историю.