В Кировске, где недавно Андрей Звягинцев снимал свой «Левиафан», разразилась катастрофа. Как гласят сообщения правоохранительных органов, в собственном кабинете застрелен глава горадминистрации Илья Кельманзон (ранее работал в финуправлении градообразующего предприятия «Апатит», перешел в мэрию в 2007 году — прим. ред.), убит и его заместитель по ЖКХ Сергей Максимов. Убийца — 62-летний Иван Анкушев, владелец четырех магазинов в Кировске.

Все произошло около 10.30. С утра Кельманзон встречался с сотрудниками учреждений культуры, провел аппаратное совещание и брифинг для журналистов. Оставшись вдвоём, чиновники пригласили к себе ожидавшего в приемной бизнесмена Анкушева. Планировалось обсудить предстоящее расторжение договора аренды помещений, где располагался принадлежащий Анкушеву магазин «Молодежный» на улице Дзержинского.

Зайдя в кабинет, гласит криминальная хроника, Анкушев пустил в дело прихваченный с собой пистолет ТТ со спиленными номерами. Первым выстрелом, в затылок, бизнесмен расправился с Максимовым. Затем стал палить по сити-менеджеру, сделав порядка десяти выстрелов. Только одна пуля попала в цель — прямо в грудь градоначальнику, но рана оказалась смертельной. Раненый Кельманзон прошел несколько метров по коридору, открыл дверь в соседний кабинет контрольно-счетной палаты, повалился на стоявший там диван и вскоре скончался, еще до приезда скорой помощи.

Следом Анкушев покончил жизнь самоубийством. Сначала пустил две пули в грудь: в первый раз промазал, в другой - ранил себя, но пуля прошла по касательной, не причинив серьезных повреждений. Третий, смертельный выстрел - в голову. Как рассказала Znak.com кировская журналистка Маргарита Брык, примчавшаяся на место преступления через пять минут после стрельбы, стены в кабинете Кельманзона были буквально изрешечены пулями, а пол, в том числе в коридоре, по которому глава администрации делал последние шаги, залиты кровью.

Известно, что прибывшие на место правоохранители нашли при Анкушеве предсмертную записку. Ее полный текст не обнародован. Однако Брык приводит несколько ее фрагментов: «Надежды на честный суд нет», «Мой торговый оборот не превышал 25 млн рублей в год. Администрация была должна мне 4 млн рублей. Вы уничтожили меня».

 Что значит первая фраза, становится ясно из пояснений сослуживцев погибших чиновников. Так, начальник юридического отдела горадминистрации Юлия Коптяева пояснила, что речь, вероятно, идет о судебных решениях по взысканию долгов Анкушева перед муниципалитетом. Суммарно они составляли около 4 млн рублей: часть по арендной плате, часть - по коммунальным платежам. Бизнесмен платить по счетам отказывался.

 «Такое ощущение, что человек считал все несправедливым в этой жизни: все наши нормативные акты, все наши действия и все документы - не соответствующими закону, — рассказала Коптяева Маргарите Брык. — Но понимаете, три суда согласились с нашей точкой зрения». Мэр Кировска Владимир Шапошник добавил: «Есть наши нормативные документы, они составляются не для Иванова или Сидорова. Эти документы называются «методика» (вероятно, расчёта платежей – прим. ред.), и эта методика не нравилась Ивану Алексеевичу [Анкушеву]. Он ничего не хотел платить».

Однако сын Анкушева, Максим, со своей стороны уточнил, что в счетах, выставлявшихся его отцу, «были необоснованные начисления» — «повышенная арендная плата или дополнительные услуги, за которые он не должен был платить». Речь, например, о затратах на ремонт зданий, где находились магазины Анкушева. Известно, что муниципалитет проводил ремонты по собственным тендерам, и повлиять на их условия, в том числе на заявленную стоимость услуг, Анкушев не мог. Тем не менее счета к оплате бизнесмену предъявлялись сполна.

Кое-кто в городе, впрочем, утверждает, что у Анкушева, часто прикладывавшегося к бутылке, диагностировали сахарный диабет и депрессию. То есть убийство чиновников и суицид он совершил якобы в состоянии психического расстройства. Медики же Кировска, наблюдавшие Анкушева, информацию о психическом нездоровье отрицают. А вот циррозом печени, причем в последней стадии, вследствие пристрастия к алкоголю он действительно страдал. Не исключено, что это обстоятельство и предопределило кровавую развязку его взаимоотношений с мэрией. По словам Максима Анкушева, его отец планировал выкупить помещения своих магазинов, пользуясь 159-ФЗ — «малой приватизацией», дающей бизнесменам преимущественные права на выкуп площадок, которые они арендуют у муниципалитета. В мэрии ему отказали, указав на долги и норму закона о трехлетнем безупречном исполнении условий аренды перед выкупом помещений. У тяжело больного Анкушева этого времени не было.

Также по Кировску ходят слухи, что в кабинете Кельманзона произошла перестрелка. Сторонники этой версии вспоминают, что погибший замглавы Максимов, как и Анкушев строивший свой бизнес еще с 90-х, пользовался определенным авторитетом в криминальных кругах города. Более того, Максимов до последнего времени считался теневым хозяином Кировска. И именно к нему на «разборку» шел Анкушев (поэтому-то первым погиб Максимов), а Кельманзон «попал под раздачу». Впрочем, в правоохранительных органах информацию о перестрелке опровергают: на месте был обнаружен лишь ТТ Анкушева.

Так или иначе, случившееся определенно напоминает историю «левиафановского» автослесаря Николая Сергеева: безуспешное противостояние местной власти, проигранные суды, наконец, смерть.

В недавнем интервью «Известиям» глава российского минкульта Владимир Мединский утверждал, что «Левиафан» «вообще не кажется чисто российской историей». «Вижу ли я в героях фильма некую русскую особость? Не вижу. Сколько бы авторы ни заставляли их материться и пить литрами водку из горла, настоящими русскими это их не делает. Себя, своих коллег, знакомых и даже знакомых знакомых в персонажах «Левиафана» я не увидел», — подчеркнул Мединский.

Его поддержал председатель Синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества Русской православной церкви, протоиерей Всеволод Чаплин. «Очевидно, что он (фильм – прим. ред.) сделан в расчете на западную аудиторию, точнее, западные элиты, так как сознательно воспроизводит расхожие мифы о России и помогает этим мифам укорениться», — заявил служитель РПЦ. Дмитрий «Гоблин» Пучков тоже полагает, что «Левиафан» скроен под Голливуд и для Голливуда: «Весь Голливуд под это заточен: показывать, какие вы дегенераты, дебилы и угроза миру. А снимаем ли мы такое кино? Да снимаем! В этом кино мы показываем, какие мы дегенераты, дебилы и какая мы угроза миру. Вот, например, гражданин Звягинцев снял такой фильм».

Как видим, упреки в слепом, а то и намеренном переносе «жестокой американской действительности» на родные просторы не срабатывают. Трагедия в Кировске разыгралась 25 марта 2009 года, за три года до начала работы над «Левиафаном». Идеализировать бизнесмена Анкушева не стоит: по словам Маргариты Брык, он «вышел из лихих 90-х». Также не нужно ставить знак равенства между кировским Кельманзоном и «левиафановским» мэром в исполнении Романа Мадянова. Брык и ее коллега, местный журналист Михаил Елисеев, говорят о Кельманзоне как об исключительно порядочном человеке, сумевшем за два года навести порядок в бюджете Кировска и вернуть в него порядка 2 млн рублей, половину того, что задолжали коммерсанты в прежние годы. Однако прототипом героя Мадянова, судя по всему, вполне мог стать погибший первым Максимов.

Добавим, что хоронили Анкушева и убитых им чиновников в один день и на одном кладбище. В Кировске его называют «13-й километр». Анкушева положили с левой стороны аллеи, ближе к выходу, Кельманзона и Максимова — с правой, ближе к центру. «Хоронили всем городом, причем разделились на две, даже три части», — вспоминает Брык. С одной стороны - коммерсанты, ценившие любовь Кельманзона к букве закона, и «братки», уважавшие Максимова, с другой — множество обычных людей. «Анкушев был для них своим. Ни от кого не отворачивался, на «Мерседесе» с охраной не ездил. С ним можно было запросто посидеть, выпить, поговорить. Многие считали, что Анкушева просто довели», — говорит Брык. Для этой части населения честный, но избегавший общения с народными массами сити-менеджер Кельманзон оказался чужим. Говорят, его преемники такой ошибки больше не повторяли. Не рискнули.