В середине XIX века калмыков переселили в оренбургские степи, память о них осталась лишь в названиях – ставропольской улицы и острова, отделяющего воложку от основного русла. «Против впадения в Волгу Усы находится большой Калмыцкий остров, а за ним на берегу Волги – город Ставрополь», – писали в старых путеводителях *.

Почти два века жизнь в Ставрополе текла размеренно, неспешно. «Убогая, захолустная, гарнизонная», – так описывал жизнь самых первых горожан Владислав Ходасевич в романе «Державин». Возможно, именно такой казалась она будущему великому поэту Гавриилу Державину, отцу которого выпало служить в Ставропольской крепости. Мещанской «мертвечиной» повеяло здесь в 1872 году на народоволку Софью Перовскую (Неизданные письма С.Л. Перовской (1872-1873) // Красный архив. – 1923. – Т. 3).

Другие – и таких было гораздо больше, – наоборот, очаровывались этим местом и стремились сюда из года в год. Тихий дачный и курортный городишко, один из центров кумысолечения, оживал лишь с летним приездом отдыхающих. «Кумыс степной. Ковыльная степь. Высокая, здоровая местность. Полный пансион. Учащимся скидка», – гласили рекламные объявления того времени. Здесь было вольготно: Жигули, до которых рукой подать, роскошные заливные луга, чистейший воздух векового соснового бора, принадлежавшего графу Орлову-Давыдову, изобилие ягод, фруктов, зелени, рыбы... Дешевизна и удобство курортной жизни в Ставрополе привлекали семьи москвичей и петербуржцев, жителей других крупных городов. 

Вот каким увидел Ставрополь в 1893 году Александр Николаевич Наумов – будущий предводитель ставропольского и самарского дворянства, член Государственного Совета и министр земледелия, почетный гражданин Ставрополя, удостоенный этого звания за вклад в развитие народного просвещения:

«Сам город Ставрополь, несмотря на сравнительно древнее свое происхождение, будучи ещё в допетровские времена заложен** в виде крепостного ограждения против вторжения кочевых народов (киргизов, башкир и т. п.) – представлял собой по виду

скорее большое село, чем город. В центре его высился довольно красивый, старинной архитектуры собор с высоким колокольным шпицем; около него виднелась безобразная, двухэтажная, каменная, со старой полуобвалившейся штукатуркой и кро­шечными оконцами за толстыми железными решетками, тюрь­ма, а рядом с ней стояло большое казённое белое, под зеленой крышей, здание Ставропольского уездного съезда – вот и всё, что «красовалось» в сем древнем граде; остальная же часть его представляла собой ряд низеньких одноэтажных домиков, редко каменных — больше деревянных, и лишь на окраине виднелась деревянная пожар­ная каланча. Лет пять спустя после моего пpиезда появи­лось в центре города еще одно двухэтажное кирпичное здание, занятое под помещение уездной земской управы.

С населением в 6000 человек Ставрополь был расположен приблизительно в пяти верстах от самой реки Волги на левой, луговой её стороне, так что во время летней навигации приходилось по сыпучим пескам на безрессорных дрожках, т. н. «гитарах», совершать пренеприятное путешествие от города до т. н. «крутика» – обычной стоянки пароходных пристаней. Зато вид из Ставрополя на все стороны был превосходный: к волжской стороне раскрывалась перед глазами живописнейшая гряда Жигулёвских гор с наиболее возвышенными их утёсами; с противоположной стороны город был окаймлён в виде амфитеатра сплошными огромными казенными и удельными хвойными лесами, благодаря чему Ставрополь считался при­родной санаторией и привлекал по летам массу народа из разных мест России. Нашёлся даже один предприниматель, местный торговец Борисов, выстроивший на опушке ближайшего леса большое кирпичное здание, на­званное «курзалом», где было всё, что полагается для курортных развлечений, вплоть до танцевального зала и театральной сцены. 

Условия в Ставрополе для санаторного пребывания бы­ли исключительно благоприятные: весь воздух был насыщен сосновым запахом, пыли никакой, всюду песок – ни грязи, ни сырости; имелся превосходный кумыс, масса было всяческих ягод, в особенности лесной земляники, и рядом было отличное купанье в Подборном озере»... (по: Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний. 1868-1917 / Изд. А.К. Наумовой и О.А. Кусевицкой: В 2 кн. – Нью-Йорк, 1954-1955).

Во времена, когда всё вели от лампочки Ильича, такой вехой в дореволюционной истории города считалась известная народоволка-цареубийца Софья Львовна Перовская, под видом учительницы литературы заглянувшая в наши места. Да Инесса Федоровна Арманд – как нас учили, близкий друг Ленина, однажды поправлявшая здесь своё здоровье. Вот, пожалуй, и вся галерея видных (не считая галёрки наших местных) «борцов за народное счастье», чьё обагренное знамя клялось подхватить не одно поколение подрастающих горожан.

Даже в сегодняшних, пока ещё единичных публикациях об этом недюжинном человеке характеристики его – всё какие-то сдержанно-осторожные. Эпитетов вроде «борец за счастье» или «жертва большевизма» не наблюдается. Впрочем, таков закон жанра – жанра биографического очерка. И верится этим публикациям всё же больше, чем сусальным иконописям былых «вех».

Всё так. Но пора, наконец, выйти за жёсткие рамки научно-популярных статей и... дать слово самому Наумову. Тем более что сам он уже сделал это, оставив потомкам двухтомник «Из уцелевших воспоминаний. 1868-1917». Написанная в эмиграции настоящим, полузабытым, на редкость живым русским языком, изданная в 1954-1955 годах в Нью-Йорке вдовой Наумова Анной Константиновной и его дочерью Ольгой Александровной Кусевицкой, эта уникальная книга попала в Тольятти в «двух кубометрах» библиотеки Владимира Жесткова, переданной в дар городу (и таящей, уверен, немало открытий помимо этого)...

Почему книга уникальная? Да потому, что не чувствуется в ней ни фальши, ни обычной для воспоминаний о тех годах «ярости благородной» (свойственной и красным и белым), ни следа цензуры. Разумеется, встречаются и фактические ошибки, и субъективные оценки, не без того. Но прочитав за свою жизнь множество мемуаров – и «буревестников»-народников, и «рыцарей революции», и эмигрантов, – ни одному я не поверил в целом так, как Наумову.

Чем ценны для нас эти воспоминания? А тем, что немало страниц в них – о наших местах. В том числе о Ставропольском уезде, которому честно служил Александр Наумов двенадцать лет: сначала земским начальником одного из участков с центром в Новом Буяне (1893-1897), затем почетным мировым судьей, а с июня 1902 года предводителем уездного дворянства. Пёкся о нуждах уезда и потом, когда пошёл на повышение. В смутном 1905-м избрали его предводителем дворянства Самарской губернии – и там, в Самаре, до сих пор сохранился не потерявший следы былой красоты и достоинства особняк Наумова, принадлежавший ему до января 1917-го.  

Если верить источникам, в 1908 году по представлению Городской думы присвоили Наумову звание почётного гражданина Ставрополя – за «сочувственное и благотворительное отношение к ставропольским учебным заведениям». Именно ему история приписывает открытие в нашем уездном городе и всемерную поддержку (в том числе из своего кармана) женской прогимназии, городского и ремесленного училищ. А в 1913 году и Самарская дума единогласно ходатайствовала перед государем-императором о присвоении Наумову звания почетного гражданина Самары. Николай II не смел возразить, поскольку к тому времени знал Александра Николаевича и по делам, и в лицо...

Остаток жизни бывший егермейстер двора и царский министр земледелия (с ноября 1915 года по июль 1916-го) провёл в эмиграции, под Ниццей. Писали, что назвал он усадьбу «Волгой». В её «колыбели» 3 августа 1950-го, на восемьдесят втором году жизни, Наумов скончался. Отошел в «иной, лучший мир», как писал сам о близких ему людях.

И только близкие люди уже после его смерти могли позволить сказать о нём высоким, но вполне уместным применительно к этому человеку стилем.

«Вся жизнь А.Н. прошла в служении Родине, – писала в предисловии к "Воспоминаниям уцелевшего" вдова Наумова, – а когда прекратилось это активное его служение и начались годы эмиграции, он свою душевную потребность и внутреннюю дисциплину вложил в свои записи и работу над воспоминаниями».

«Появился я на Божий свет в ночь с 20 на 21 сентября (ст. ст.) 1868 года в гор. Симбирске в так называемом "Ермоловском" доме... Родителями моими были – Николай Михайлович Наумов и Прасковья Николаевна, урождённая княжна Ухтомская. Тот и другой принадлежали к старинным русским родам.

Наумовы ведут свое происхождение от родоначальника Наума, сына Павлина, выходца из "свицких" (шведских. – С.М.) земель, вступившего на службу в ХIV столетии к Великому Князю Симеону Гордому. Последующие поколения Наумовых в лице своих представителей являли собою беспрерывную серию служилых русских людей, так или иначе привлечённых к делу собирания и строительства российской земли и государственности. Многие из них состояли в числе лиц, в той или иной степени приближенных сначала к Великокняжескому, затем Царскому и, наконец, Императорскому Престолу, а один из моих предков, стольник Наумов, значился в списке избирателей на русское царство Михаила Федоровича Романова»…

Вот как распорядилась судьба: один стоял у истоков династии, другому выпало быть свидетелем её заката...

К концу позапрошлого уже века древнему роду Наумовых принадлежали обширные земли в Ставропольском уезде Самарской губернии. «Основными родовыми наумовскими имениями, жалованными еще Царём Алексеем Михайловичем», владел двоюродный брат деда Павел Алексеевич, крёстный отец Александра. От деда Михаила Михайловича (в окружении которого, по воспоминаниям, были и «шут Юдавка и бесконечное количество во всех комнатах пернатых певцов, начиная с попугаев и кончая канарейками») семье достался особняк с огромным садом. «"Весь Симбирск" бывал у моих гостеприимных родителей, и это немудрено, ибо добрая половина его были наши родственники. Деловые разговоры чередовались с весёлой болтовнёй, музыка с картами, а про наше раздолье юношеских игр и забав в тенистом плодовом саду и говорить нечего – было где разгуляться и порезвиться!»

В основном же, особенно летами, Наумовы жили в родовом имении, «благословенном» Головкино в 40 верстах от Симбирска. Там – своё раздолье: верховая езда, рыбалка, охота («отголоски» которой можно встретить в «Записках оружейного охотника» С.Т. Аксакова, подолгу гостившего в Головкино у Наумовых). Там же – уроки цивилизованного землевладения и хозяйствования, которые пригодились впоследствии на всех ступенях «карьерной лестницы». И в изгнании тоже. 

В «Воспоминаниях» десятки странниц о родителях. Николай Михайлович, окончив московскую гимназию, с университетской скамьи угодил на Крымскую войну. «Много тревожных ночей приходилось проводить отцу, лёжа в грязи, лужах, под дождем лишь с седлом под головой. К глубокому сожалению, интереснейшие отцовские письма, посылавшиеся во время войны моему деду Михаилу Михайловичу и сохранявшиеся в моем семейном архиве, сделались достоянием большевиков и вероятно подверглись общей участи всего оставшегося нашего домашнего скарба».

Детей в семье было четверо. Сестру Елизавету Александр не знал – родилась в реформенном 1861-м и умерла вскоре после рождения. Старшие братья, Дмитрий (1862) и Николай (1864), каждый по-своему, нарушили спокойное до некоторых пор течение семейной жизни.

В 1897 году стряслась в нашей семье лихая беда: брат Дмитрий захворал сердечной болезнью (в том же году он умер. – С. М.), а с братом Николаем случилось тоже немалое горе. На почве холостяцкого легкомысленного поведения он совершил преступление, которое было тотчас же раздуто в крупный скандал его личными недоброжелателями. Эти мелкие завистники поспешили бросить грязью в незапятнанное до того времени имя Наумовых!» Имя отстоять удалось, но от переживаний у отца отнялась правая половина тела – он умер незадолго до первой русской революции. Александр Николаевич, успевший к тому времени прочно встать на ноги, завоевать огромный авторитет в Ставропольском уезде и всей губернии, обзавестись семьёй (в феврале 1898 года женился на Анне Константиновне Ушковой, дочери одного из богатейших купцов, которому принадлежала несметная часть земель Самарской Луки; в единственном браке было шестеро детей – Мария, Анна, Ольга, Александр, Прасковья и Николай) остался для матери единственной надеждой и утешением в старости. Прасковья Николаевна застала сына в лучшие его годы, но до потрясений 1917-го не дожила...

Ещё тридцать лет назад, сидя за партой с Володей Ульяновым, – мог ли Саша Наумов даже помыслить, как круто все обернётся!?

______________

* См., напр.: Путеводитель по Волге / Сост. П.П. Нейгардт. – СПб., 1862; Спутник по реке Волге и её притокам Каме и Оке на 1914 год. – Саратов: Литография наследников П.Ф. Феокритова, 1914.

** Наумов ошибался: крепость Ставрополь была построена в годы правления императрицы Анны Иоанновны, племянницы Петра I.

*** По: С. Мельник. Наше превосходительство, Александр Наумов // Площадь Свободы. – 2001. – 19 дек.