Поражала универсальность и редкостная подвижность немолодого уже Егора Кузьмича Лигачева. В годы боевой комсомольской юности, как писали тогдашние газеты, он учил колхозников разбрасывать навоз по полям. Но и постаревший Егор себе не изменял. Чуть ли ни каждый день телевизор показывал, как непоседливый член политбюро успевал за день осмотреть свиноферму, побывать на театральной премьере, встретиться с партхозактивом и везде дать ценные указания. Говорил он всегда напористо, убежденно, неизменно повторяя «надо прямо сказать» и «скажу откровенно», что заставляло предполагать отсутствие как прямоты, так и откровенности.

Во второй половине восьмидесятых Лигачев, бывало, по нескольку раз за год приезжал в Тольятти. В июне 1988 года наш город получил из его рук орден Трудового Красного Знамени. Это, вероятно, был последний город, награжденный орденом. (Чуть позже, кстати, Владимир Каданников получил звезду Героя Социалистического труда, и, по сути, оказался последним в Советском Союзе звездоносцем. Так, что тольяттинцы и на самом деле – последние Герои ушедшей эпохи). Мы с Жапловым присутствовали на торжественном заседании в ДКиТ ВАЗа, посвященном столь знаменательному событию. При появлении Егора Кузьмича зал встал и разразился аплодисментами. Я потом пометил в своем блокноте: «Я остался сидеть. Евгений дернулся и тоже не встал…» (Вот они истинные герои, думаю теперь, а ведь могли и в ГУЛАГ загреметь). И полились речи, речи, речи…

После отбытия Лигачева Туркин собрал в горкоме журналистов и подробно живописал историю очередного визита Егора Кузьмича. Говорил он с удовольствием, был доволен, видимо, и Егором, и собой, и всеми присутствующими. Я делал пометки в блокноте. Вот они, привожу дословно, как говорится, без редакторской правки.  

«Юрий Кузьмич (люди близкие называли Егора Юрием – в этом тоже усматривался знак близости) говорит: Продовольственную программу колхозами и совхозами не решить. Нужно развивать подсобные хозяйства промышленных предприятий… Сказал мне и Муравьеву (первому секретарю Куйбышевского обкома КПСС): это не ваш вопрос, это вопрос Погодина (председателя облисполкома) и твоего председателя. Поручили советской власти порешать…  На рынке он пошел к азербайджанцам, он прошлый раз гонял их, звонил первому секретарю азербайджанского обкома… Он мне сказал: экономикой надо заниматься. Я говорю: хорошо…»

По словам Сергея Ивановича, Лигачев никогда не забывал о проблемах Тольятти. И на этот раз, после вручения ордена, он вскоре Туркину сообщил, что поднятые в Тольятти вопросы успешно решаются. «Все на политбюро проголосовали. Все министры к тебе поехали…» Тут же прозвучало из уст Туркина напоминание: Егор Кузьмич требует от прессы «побольше позитива»! Это был конек Лигачева – как только сталкивался с журналистами, повторял как заклинание: «Побольше позитива». Реальная картина его не интересовала. 

Ведь вот и сегодня на самом высоком уровне ведется много разговоров о формировании позитивного имиджа России. На это планируется потратить большие деньги, создать новые СМИ, адресованные зарубежному слушателю и читателю, подготовить специально обученные кадры. Но давайте разберемся – что такое «позитивный имидж»? Это создание картинки, которая мало чего общего имеет с реальностью, это приукрашивание действительности. Иначе говоря, это вранье. Егор Кузьмич обрел толковых последователей. «Побольше позитива! – кричат они, - мы требуем продолжения  Олимпиады!»

Пардон, меня опять занесло из восьмидесятых в сегодняшний день. Возвращаюсь. К Сергею Ивановичу Туркину многие относились с искренним уважением. Он не мог игнорировать правила игры и в рамках этих правил пытался приносить пользу городу, не был злопамятным, хотя уже тогда ему, как местному партийному лидеру и фактически хозяину города, приходилось выслушивать много неприятного в свой адрес. В том числе и от автора этих строк. Десятилетиями партийные руководители лезли буквально в каждую дыру, командовали, поучали, не разбираясь профессионально ни в чем. В газетах это явление отражалось рубрикой «Коммунист за все в ответе». А когда предприятия обрели первую самостоятельность, партаппаратчики испытали растерянность. Многие из них, ощущая свою ненужность, пытались компенсировать  утраченное бурной, чаще показной, идеологической деятельностью.  Говорили много «правильных» слов, суетились, показывая себе и другим верность избранного пути, осознавая при этом, что это путь в никуда, и жизнь прошла впустую. Вот она природа публичной сверхактивности Егора Кузьмича. 

У него была некая своя линия в перестройке, и она не всегда совпадала с горбачевской, а уж тем более с линией Александра Яковлева, главного борца с «большевизмом» в КПСС. Когда в конце восьмидесятых газета «Советская Россия» опубликовала статью Нины Андреевой «Не могу поступится принципами», многие увидели в ней не просто манифест антиперестроечных сил (как тогда говорили), а боевое воззвание «партии» Лигачева. Обсуждению этой статьи политбюро посвятило отдельное заседание – насколько известно, перебранка там шла чуть ли не целый день. Лигачеву приписывают главную роль в повсеместном насаждении «сухого закона», вплоть до вырубки виноградников в Грузии. Напомним, что народ наш, не привыкший к трезвой жизни, в период «сухого закона» принялся активно травить себя суррогатами.  И хотя Лигачев отрицал свою главенствующую роль в насаждении крутых антиалкогольных мер, позже писал в своих воспоминаниях: «Вовсе не снимаю с себя ответственности за то, что они (эти меры) поначалу оказались чрезмерно жесткими, административными. Видимо, тут невольно сработало нечто личное: как человек непьющий я психологически не был готов примириться с тем, что кто-то не может «завязать» с выпивкой, если резко ограничить возможности добывания спиртного. Показалось, что если приналечь, то погасить пьянство можно быстро...» 

Егор Кузьмич постоянно пытался подчеркивать свою простоту и неразрывную связь со своим народом. «В бытность мою секретарем райкома, обкома КПСС, – писал он позже, –  моя семья не пользовалась какими-либо особыми льготами. Зарплата составляла соответственно 190 и 500 рублей при средней зарплате трудящихся в ту пору 100 и 200 рублей. Находясь в составе Политбюро, как секретарь ЦК КПСС получал 1.200 рублей, работал по 12—14 часов, в том числе и в субботу (в таком режиме в ту пору трудились большинство руководителей). За выступления в печати гонорары, а это немалые деньги, не получал. В 1989—1990 годах ездил на «Волге», летал на обычных рейсовых самолетах, семья пользовалась госдачей (своей дачи нет, так как считал, что не имею на то право, когда многие люди лишены квартир). Охрана состояла из трех человек, работали посменно, помимо того — обслуживающий персонал, со всеми сложились уважительные, доброжелательные отношения. Мы и сейчас поддерживаем связи. Из недвижимости — трехкомнатная квартира. Вот и все». Видимо, все так, но Егор Кузьмич при этом стеснительно не упомянул про закрытые распределители, в которых продукты, недоступные простому народу, отпускались буквально за копейки.

В те годы каждая поездка семейного провинциала в Москву была сопряжена с многочасовыми стояниями в магазинных очередях, чтобы привезти домой хоть что-нибудь «вкусненького». Везли колбасу, сыр, бананы, мандарины, даже мясо и рыбу... Сейчас это кажется почти невероятным. Но так было.

Несмотря на всю лигачевскую простоту, был случай, когда Лигачев позорно сбежал от группы тольяттинских рассерженных неформалов. Это случилось во время приема, который Егор Кузьмич вел в качестве депутата Верховного Совета СССР от Тольятти; прием шел тихо-мирно, пока не появились чрезвычайно крикливые граждане во главе с неистовой Юлией Даньшиной, они устроили митинг прямо в приемной, заставили Егора Кузьмича ретироваться через какую-то боковую дверь. Точных подробностей не помню и что  кричали боевые тольяттинцы, не знаю, но разговоров об этом ходило немало.  

В чем-то я даже сочувствую Лигачеву – устоять против этой стихии было невозможно. Помню в самом начале моей работы в качестве главного редактора «Площади Свободы» мне тоже однажды пришлось убегать от группы своих коллег-депутатов во главе с Даньшиной. Чуть ли не в окно выпрыгивал… Но до этого еще надо было дожить. А в те закатные восьмидесятые шло бурное нарождение всяческих оппозиционных сил. Сначала я участвовал в довольно невинной работе клуба городской интеллигенции, который приютила под своим крылом директор краеведческого музея Валентина Гаврюшина. На заседание клуба часто являлись такие творческие личности с ВАЗа, как Игорь Быстрицкий, Виталий Сивяков,  Лев Голяс. Говорили буквально обо всем. Насколько я помню, Лев Голяс впервые упомянул о своей теории «двухэтажной экономики» на одном из заседаний клуба. Эта не была пустая болтовня. Развитие Китая пошло именно по этому пути – капиталистический базис и социалистическая надстройка. Специалисты могут меня поправить и рассказать о сути теории более внятно и подробно, а я ставлю перед собой несколько иные задачи. На заседании клуба мы увидели кадры расстрела Николая Чаушеску и его жены Елены. Увиденное по-настоящему потрясло нас тогда. Эти кадры стоило бы вместо утренней молитвы просматривать всем правителям мира сего.

Остаток своей жизни Лев Голяс посвятил созданию гольф-клуба в Ягодном. Я никогда не интересовался гольфом и не могу судить, каких успехов он достиг на этом поприще. Много писали о его загадочной гибели, но это уже совершенно другая история…

К тому времени в КПСС сформировалась «Демократическая платформа» (а параллельно в ВЛКСМ – «Сургутская альтернатива», которой я тоже коснусь немного позже). «ДП» была порождением политических клубов, появляющихся во многих городах и отражающих недовольство многих коммунистов темпами перестройки и лигачевскими откатами назад. Я был одним из инициаторов создания политклуба в Тольятти и одним из сопредседателей. Заседания проходили в Доме политического просвещения (пристрой между ДК «СК» и гостиницей «Жигули») по воскресеньям и на заседания приходили далеко не только члены КПСС. В зале иногда невозможно было протолкнуться. Активно участвовал в обсуждениях молодой секретарь ГК КПСС по идеологии Игорь Антонов. Это был совершенно новый для нас тип партийного руководителя, он гораздо свободнее вел себя среди неформалов (в стиле «без галстука»), чем среди партийных функционеров.  

На учредительный съезд «Демократической платформы» отправили нас с Игорем Милорадовым, профессором политехнического института (в дальнейшем он стал активным публицистом и консультантом кандидата в мэры Сергея Жилкина, да и не только Жилкина). На съезде выявились  два течения – «обновленцы» и «радикалы». Тон задавали «радикалы» – Игорь Чубайс, Владимир Лысенко, Сергей Сулакшин. На базе радикальной группы была потом сформирована Республиканская партия РФ. Деятельность тольяттинского политклуба настроила многих, в том числе и меня на борьбу за депутатский мандат. Об этом я напишу в следующей части.

Большое значение (в том числе и политическое) имело появление в городе театра «Колесо» во главе с Глебом Дроздовым. Вообще, надо отдать должное, рождение у нас «Колеса» – это во многом заслуга первого секретаря горкома КПСС Сергея Туркина. Глеб Дроздов был довольно непокладистым товарищем, конфликтовал с первыми секретарями обкомов в Воронеже и Ярославле, Туркин об этом знал, тем не менее, рискнул позвать в Тольятти такого вот «антипартийного» режиссера. И многое сделал для обустройства театра и создания нормальных бытовых условий коллективу. Правда, работа театра разворачивалась уже после ухода Туркина.

После первого спектакля «Рождает птица птицу» (Эдуард Пашнев), появились «Звезда на утреннем небе», «Спортивные сцены 1980 года», « Я бедный Сосо Джугашвили»… Перед этим я месяц жил в Москве, ходил по столичным театрам, потом кое-что увиденное  там, я смотрел уже в постановке Дроздова и чувствовал, насколько дроздовская интерпретация мне ближе. Созвучнее с моим настроем. Он делал все смелее. Даже отвязнее что ли…

Глеб Дроздов был не только режиссером, но и общественником, борцом с системой. Острая социальность его театра задевала общественный нерв, и казалась единственно верной тогда. Но актуальный театр – не совсем театр, это больше газета. Поэтому он умер. Одновременно с дроздовским театром умер и его создатель. Как ни кощунственно это звучит, в унисон с эпохой. А то, что там происходит сегодня, это уже не Дроздов...

Возвращаясь к основному герою этой части – Лигачеву, напомню, что Егор Кузьмич активно боролся за сохранение колхозов. Мое семейство в то время забавлялось дома со спаниелем Рэмом – держа перед его носом кусок колбасы, кто-нибудь строго вопрошал: «Ты за колхозы?» «Гав, гав!» «Ты за фермеров?» «Гав, гав, гав!» «Молодец! Получи награду»...  
Валерий Шемякин