Долго ли коротко ли, наш «юный Октябрь», как пелось в советской духоподъёмной песне, отметил своё 95-летие. Крепкий орешек, он пережил почти всех своих ровесников. Ни творцы революций и переворотов, ни их жертвы в большинстве своем не смогли похвастаться таким долголетием…

Последний пассаж – в ответ на расхожий миф о том, что многие политзэки пережили своих палачей… А знаете, сколько таких мифов по-прежнему засоряют головы наших сограждан и, простите, мешают подумать о душе? Летят годы, меняются правители – а мифы только крепчают. Я и сейчас убежден: заголовок статьи, опубликованной почти пятнадцать лет назад в тольяттинской газете «Презент» (от 2 февраля 1998 г.), абсолютно точен – ибо немало еще людей, у которых

Наш тайный корреспондент, судя по всему, любит крепкое словцо. А посему текст его – сплошное поле брани. Хорошо хоть не матом.

Сначала он обвиняет в распутстве демократию, которая «наплодила всю доселе нам известную (надо думать, описка? – С. М.) номенклатуру негодяев». Именно она, эта банда «заказчиков» наших презентовских статей, теперь губит все живое, считает автор. Он убежден, что те, кому мы «служим», «все без исключения оборотни, негодяи, шкурники, бандиты, распутники». А мы сами «даже не псы, а щенки нового страшного режима». И за это он щедро вешает на нас всех собак: от убийства русских в Чечне до расстрела в центре Москвы (надо думать, мы подносили патроны и снаряды). А теперь вот, «мерзавцы, ублюдки», живем грабежом тех, кто возвел город, заводы и ГЭС, не построив при этом лично даже уборной.

После доброй порции «нежных» слов уважаемый автор переходит к грубым подсчетам. Мягко говоря, он очень не любит жертв сталинских репрессий.

«Дети моих погибших в борьбе с фашизмом четырех братьев должны отрывать от себя и выплачивать "жертвам". А эти жертвы вышли из ГУЛАГов с мордами мироедов и бандитов вроде Солженицына, обеспечив себе долголетие до ста лет. Разгон, Лихачев – им перевалило за 95 лет. (Л.Э. Разгон умер на 91-м году жизни, Д.С. Дихачев – на 93-м. – С.М.) А кто строил, защищал – не дожил и до 70 лет. Коммунисты нам оставили могучее, богатое, мирное государство... Не было среди них таких негодяев!..» И так далее.

Но и это еще не все. Аноним так увлекся, что двух страниц, исписанных довольно убористо, не хватило. Напоследок пришлось задействовать поля. «Уланова вы, подонки, пришили за то, что оставался человеком, а не псом этих сборных бандитов, на кого вы работаете», – приписал он нам на прощание...

Похоже, автор еще бы набрал с десяток жутких «обвинений», которых по совокупности (если бы за дело взялась «тройка» и заплечных дел мастера из НКВД) хватило бы на три расстрела всех сотрудников всех газет. Но, к счастью, бумага у «писателя» кончилась.

Гражданин товарищ, позвольте покурить перед смертью. И ответное письмецо написать. Спасибо...

Так вот, нам всегда казалось, что мы работаем не на бандитов, а на читателей. И до сих пор сомнений не возникало: ни у нас, ни у них. Это первое. Не скажу за всех, кто пишет, но лично я всегда тешил себя надеждой, что работаю не просто на читателей, а на читателей умных. И знаете, везло. До этого злополучного письма фортуна изменила только однажды, когда после статьи о Софье Перовской я получил (опять же, от группы анонимов, только женского пола) подробнейший отчет о том, что делали с такими, как я, «изменниками родины». О том, что двум королям – Карлу I и Людовику XVI – отрубили головы. Одному просто топором, другому на гильотине. То ли дело скорое на расправу средневековье – заметно тоскуют патриотичные женщины – а сейчас что? Нет на нас, окаянных (и на меня, и на прочих «рыжих и кучерявых», и на самого «трехпалого начальника», а также на Шеремета и покойных уже Адамовича и Листьева) – нет на нас Перовской, Минина с Пожарским и Матросова. Будь они – не сносить бы нам голов. Всем на свете. И живым, и мертвым. «С соблюдением всех красивых формальностей, деликатно, при большом стечении народа...» – смакуют подробности «милые» дамы. И так же, как автор предновогоднего письма, переживают за судьбу несчастной России. Дескать, при коммунистах из «немытой, вонючей, лапотной стала великой», а теперь вот снова повергнута в тлен и разорение... И все в том же духе.

Всего-то два таких письма из десятков, сотен добрых и благодарных, начисто лишенных брани и назиданий, полученных нами в прошлом году. Но они есть, их никуда не денешь. Они требуют ответа.

Попробую ответить.

Когда я слышу подобные монологи в троллейбусах, в очередях и на лавочках у подъездов, порой от хорошо знакомых мне людей, меня обычно охватывает тоска. А еще жалость к несчастным. Нет, не гнев – именно жалость. Потому что говорят это люди, которые прожили жизнь в «великой» (если хотите, можно и без кавычек) стране и не видели в ней ровным счетом ничего, кроме изнурительного труда за унизительную зарплату. И теперь гордятся былым равенством в нищете. Тем, что делали то, во что искренне верили (или не верили, но признаваться в этом было боязно). А еще тем, что не наворовали, «как некоторые».

Таких людей миллионы. Десятки миллионов. Но я далек от мысли, что под такими вот письмами подпишутся все представители поколения, прожившего долгие, порой счастливые годы, при старом режиме (ведь те, кто вырос в новое время, только учатся писать). Я точно знаю: не все наши родители и те, кто годится нам в деды-бабки, тоскуют по массовым казням на площади. Потому что память коротка не у всех.

Да, есть люди с короткой памятью. Они знают, что Россия выиграла войну, – но при этом забыли, какой ценой. И кто установил эту цену, обескровив страну накануне войны и без жалости изжарив 27 миллионов в ее пекле. Они козыряют тем, что построили ГЭС и город, – забыв, что и в то, и в другое вложили свой труд более 200 тысяч заключенных, в том числе политических, в том числе коммунистов. И так далее, по каждому пункту «обвинения».

Меня всегда поражает, как безапелляционно эти люди (называющие нас «Иванами, не помнящими родства») судят обо всем вокруг. С каким удовольствием перемывают косточки всей вселенной. Как легко, бесцеремонно выдают рецепты по любому поводу и на все случаи жизни. Обычно они «точно знают», как бы сами правили страной, если б им платили ельцинскую или черномырдинскую зарплату. Знают, кому из ныне действующих или из почивших госмужей поручили бы навести порядок на Руси, – почему-то отдавая предпочтение либо диктаторам, либо политическим трупам. Авторы последнего письма, например, прочат в российские президенты товарища Лукашенко.

Такие слова, как «на мой взгляд», «мне кажется», в их словаре даже не ночевали: только утвердительные формы, только приговоры. Как, впрочем, и слова типа «помиловать». Им куда милее казнить. А список претендентов у них всегда под рукой.

Наконец, они убеждены, что только им принадлежит истина в последней инстанции. Поскольку именно они держат монополию на историю. «Не суйте нос в НАШУ историю, – написано в первом письме. – Ее можно обгадить, но не уничтожить». Согласен. Вот только история эта не только ваша, дорогой аноним, но и наша. И мы вместе с вами пожинаем ее плоды. Это не только наша с вами история – увы, это история и тех десятков миллионов репрессированных, которых стерли в лагерную пыль благодаря таким вот гневным и голословным письмам. Но сегодня, когда вроде бы все улеглось, когда действительно пришло время все расставить на свои места, спокойно разобраться во всем, вы руками и ногами цепляетесь за мифы, которыми вас нагрузили под завязку. Иначе будет тошно. Иначе вам придется признать, что жизнь прожита зря...

Можно отвечать долго. Но я прекрасно понимаю, что все это напрасно. Что анонимы с короткой памятью, придавленные собственной жизнью, по-глухариному слышат только себя. И любой, кто вторгнется в их «токовище», будет первым врагом.

И все же хочу привести здесь мнение человека, с которым трудно не считаться. Мне случайно попалась малоизвестная статья замечательного, ныне покойного писателя-фронтовика Вячеслава Кондратьева, написанная в начале 90-х. Длинные цитаты – не в стиле "Презента", но это как раз тот случай, когда, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Поскольку именно в этих словах – наша с вами настоящая история.

«Классовая ненависть, газетные призывы к расстрелу "врагов", доносительство – вот в какой нравственной атмосфере мы жили. В памятном 38-м, то есть в разгар сталинского террора, я праздновал свое совершеннолетие, а что было за этими восемнадцатью годами жизни?..

Скажу честно, в армии, особенно когда уже началась война, мне пришлось провести нелегкую внутреннюю работу, чтобы постараться забыть и коллективизацию, которую видел воочию, и слышал, как стонала русская деревня, выбрасываемая из своих изб в пугающую и далекую неизвестность; забыть и своих лучших друзей, у которых сидели родители, забыть бессонницу 37-го года. Все, все надо было забыть, выкинуть из головы, чтобы ничто не мешало воевать... Наше поколение "созрело" для сталинских лагерей и расстрелов к послевоенному времени, хотя в войну было много, особенно в первый ее год, бессмысленных, скороспелых расстрелов отбившихся от частей солдат и командиров – неизбежных последствий паники, отступлений и окружений. Но основной удар пришелся на послевоенное время. Сажали в 48-49-м годах тех, кто был в плену, но прошедших уже проверки, сажали за "встречу на Эльбе", сажали и просто ни за что. Иосиф Виссарионович все-таки знал историю и хорошо помнил Сенатскую площадь. Нас, в войну почувствовавших себя гражданами, в руках которых находилась судьба России, Сталин уже в 1946 году назвал "винтиками" и в дальнейшем упорно превращал в них, выбивая из нас свободомыслие, обретенное нами, как это ни странно, в войну. Все эти аресты, обрушившиеся на наше поколение, родившееся уже после революции и спасшее Советскую власть в жесточайшей из войн, в которой мы и так понесли неимоверные потери, были настолько непонятны для нас, настолько абсурдны и нелепы, что, по-моему, даже самые твердолобые впервые задумались и засомневались в своем бывшем Верховном.

Но мы жили и в эти годы, выталкивая из сознания возможность и вероятность неожиданного ареста, легкомысленно надеясь, что сия чаша нас минует. Без этого "отключения" жить было просто нельзя...

Сейчас некоторые из молодых людей заявляют нам, пожилым: "Вы сами виноваты, что допустили такое". Я не вижу вины своего поколения за случившееся со страной, исключая, разумеется, тех из него, кто служил в органах и творил беззаконие. Проблема ответственности и вины неразрывно связана с возможностью выбора, а у нас его не было... Мы родились уже в клетке, а рожденные в неволе, как известно, не замечают ее, полагая решетку естественным, нормальным атрибутом своего существования. И в этом заключается наше... счастье, как ни кощунственно произносить это слово в таком контексте.

Очень больно и горько, что жизнь наша прошла в несвободе, отчего она оказалась и ущербной, и неполной, мы остались интеллектуально запущенными, малознающими, а наше сознание – недужным, искривленным. Что очень многое в жизни прошло мимо нас, и это, к сожалению, для нашего поколения уже необратимо»...