30 октября – День памяти жертв политических репрессий. Мой день. Из года в год отмечаю – вопреки лживому изречению Сталина, отвечая  за отца, который с младенчества был отнесен к «членам семьи врага народа», вырос в ссылке в Сибири и уже на старости лет «высветился» в многомиллионном мемориальском мартирологе "Жертвы политического террора в СССР". 

Теперь понятно, почему вот уже четверть века эта тема – моя. И почему я так часто возвращаюсь к ней (вот одна из публикаций, в тольяттинской газете «Презент» от 22 декабря 1997 г.)…

Этот год печально юбилейный – собравшиеся в День памяти у Соловецкого камня на Лубянке наверняка будут вспоминать страшный 1937-й. У нас в Тольятти есть свой Скорбящий ангел – придите, положите цветы, помолчите…

И пусть те, кто по-прежнему думает, что «все разрешено», лишний раз убедятся: мы помним.

Наверное, жизнь меня ничему не научила. Я столь же категоричен, как и без малого десять лет назад, когда мы создали в Тольятти отделение Всесоюзного (ныне Международного. – С.М.) историко-просветительского общества «Мемориал».

Жертвы политических репрессий, объединившиеся сегодня в новую городскую организацию, вправе говорить, что тот «Мемориал», сделав свое значимое дело, ушел. Так и должно было случиться: эпоха просветительства и накопления информации сменилась эпохой реаби­литации – с какими-никакими, но конкретными льготами, подкрепленными более-менее рабо­тающими федеральными законами. В дело включилась обычная бюрократическая машина, которую заставили работать именно те сотни таких «мемориалов», как наш.

У председателя тольяттинской организации «Жертвы политических репрессий» Нияза Ялымова, потерявшего в годы сталинского террора отца, да и у всех бывших репрессированных есть свои вопросы к нынешнему законодательству. Но одно они знают точно: закон о реаби­литации, принятый, наконец, в 1991 году, был воистину революционным шагом. Чем-то вроде робкого извинения нынешнего режима за грехи так и не покаявшегося предшественника. Сами коммунисты не покаялись. Кто-то, подобно Солженицыну, видит в этом основную при­чину всех сегодняшних бед. «При переходе от коммунизма к новой жизни нужно было нрав­ственно очиститься: чтобы каждый насильник, убийца, притеснитель вышел и раскаялся. Тогда очистилась бы обстановка, и не было бы этих грязнохватов и сегодняшней преступно­сти», – говорил автор «Архипелага», выступая два года назад в Тольятти. Живущие здесь не столь наивны и не ждут покаяния от бывших функционеров КПСС, обернувшихся вдруг креп­кими хозяйственниками, банкирами, страховщиками, президентами, спикерами палат. Бог с ним, с покаянием, но хотя бы ради приличия делали вид, что помнят.

Непонятно почему, наши городские власти проигнорировали персональные приглашения заглянуть на собрание жертв политических репрессий в День памяти 30 октября. Горько, что и из московских чиновников и политиков никто, кроме Явлинского, не почтил память многих десятков миллионов репрессированных. Знать, недосуг. Но оставшимся в живых было бы не так обидно, если б увлеченные госделами «предержащие» помнили об их существовании в принципе. И хотя бы не вычеркивали строку «жертвы репрессий» из списков нуждающихся в соцзащите. Как самарский губернатор, обрезавший льготы по оплате за телефон репресси­рованным, недобравшим ветеранского стажа. Или авторы проекта нового Налогового кодек­са, вообще забывшие о том, что жертвы еще живы.

Для кого-то это мелочи – все те же пресловутые щепки, разлетающиеся в разгар очередной санитарной рубки. Но только не для тех, кто отлетал свое и чужое на лесоповалах и рудниках. Слишком уж чутки они к любому телодвижению власти, склонной к провалам и полной потере памяти. Слишком боятся рецидива. Ибо, как напророчил один из них, «власть отвратительна, как руки брадобрея»...

Итак, государство смилостивилось: сегодня жертв репрессий решено признавать за людей. И даже, если ухитряются дожить до пенсионного возраста, наделять какими-то льготами. А самых настырных – возмечтавших вернуть награбленное – «наградить» за настойчивость 100 минимальными окладами (чуть больше восьми миллионов по нынешним деньгам). Если, ко­нечно, смогут доказать по суду, что до ГУЛАГа у них было что-то свое: дом, хозяйство, любимые вещи, библиотека... Что жизнь их состояла не только из каторжных «великих строек коммунизма».

Закон о реабилитации не только жестко ограничил сум­му компенсации за то, что у них, простите за ясность, скоммуниздили. Он вынудил их снова идти на поклон к властям. Не чиновники, даже самые лучшие представители этого со­словия, – сами жертвы должны хлопотать, чтобы получить ко­рочки, дающие право на льготы. Добывать справки, добираясь за свой счет через полстраны к месту былого «правосудия», обивать ненавистные пороги, общаться с людьми, за спинами которых по сей день витает дух железных наркомов. Разыски­вать свидетелей, которых за давностью лет искать днем с огнем. Нанимать адвокатов... На то, что некогда решалось в 24 часа, когда без суда и следствия выселяли хуторами и посел­ками, – сегодня порой требуются месяцы и годы. И далеко не у каждого найдутся силы довести это дело до конца. Не каждый выдержит нового акта жертвоприношения...

Это не значит, что таких нет. Наоборот. Для тех, кого в свое время вычеркнули из жизни, даже сам факт реабилитации зна­чит очень много. Хотя бы на старости лет, которая для них так же не в радость, как и для любого рядового пенсионера.

У многих из них порой гораздо больше прав сказать, что они сняли для этой непутевой страны последнюю рубашку. Рас­платились с ней и оброком, и барщиной, и личной свободой. Еще никто толком не посчитал, какая часть национального бо­гатства создана их ударным рабским трудом. Еще никто чест­но не оценил их вклад, в том числе в победу в Великой Отече­ственной. Наконец, еще никто не устыдился, что репрессиро­ванным, сражавшимся на войне «за Родину, за Сталина», се­годня приходится выбирать, какими льготами пользоваться выгоднее: жертв репрессий или ветеранскими. Они выбирают последние, поскольку у ветеранов гораздо больше льгот. «Со­вмещать» – не положено. Воистину, чудны дела твои, родина.

В правительственных постановлениях, последовавших за Законом 1991 года «О реабилитации жертв политических реп­рессий», все жертвы поделены на две категории: «реабилити­рованные» и «пострадавшие».

Первые – те, кого бросили в тюрьмы и лагеря по политичес­ким статьям Уголовного кодекса РФ и их аналогам в республи­ках Союза. В основном по известной 58-й статье сталинского кодекса со всеми ее тринадцатью пунктами (или по ее полити­ческим преемницам в последующих УК – например по статье 70, по которой, в частности, был репрессирован покойный ныне тольяттинский художник Михаил Зотов. Разумеется, нынеш­ний режим берет под защиту лишь тех бывших политзеков, которые добились реабилитации. А также детей, сосланных вместе с «раскулаченными» родителями...

Пострадавшими, по действующему законодательству, счи­таются ближайшие родственники репрессированных. Иными словами те, кто не получил «прописку» в ГУЛАГе лично.

У первых и вторых – разный перечень льгот. Интересно, что до принятия федерального закона реабилитированные прирав­нивались областным постановлением к участникам войны. За­кон «исправил» это положение, и сейчас у тех, кто получил свидетельство о реабилитации, свой круг льгот: 50-процент­ные скидки по всем коммунальным услугам на них и членов семьи; такие же – на лекарства; право на бесплатный проезд на городском и пригородном транспорте; право на бесплат­ный проезд раз в год по российской железной дороге (правда, только по факту предъявления билета, по полгода ожидая за­тем возврата денег); 50 процентов надбавки от минимальной пенсии у пенсионеров (у участников войны – 100 %); бесплат­ная установка телефона... «У тех, кто признан пострадавшими, трех последних льгот нет, – говорит заместитель председателя городской комиссии по реабилитации Татьяна Медведева. – И разница в льготах у двух категорий жертв, на мой взгляд, полу­чается существенная. По закону ведь считается, что к постра­давшим была применена более мягкая репрессия. Но если учесть, что среди жертв, в том числе в категории пострадав­ших, очень большой процент инвалидности, – здесь есть о чем задуматься».

– Порою тот, кто формально считается пострадавшим, пере­нес в результате репрессий близких не меньше горя и матери­альных лишений, чем сам репрессированный. Вообще, где мера, на каких весах это можно измерить? – спрашивает Нияз Ялымов. – Хорошо хоть стали реабилитировать детей раскула­ченных: сколько так называемых кулаков выкидывали из жи­лищ, грузили в брички в чем мама родила и отправляли куда

подальше... Мы знаем ситуацию в стране, и мы не требуем каких-то сверхъестественных льгот. Просто считаем, что с уче­том перенесенных лишений эти люди должны иметь такие же льготы, как инвалиды Великой Отечественной. Это было бы справедливым решением.

Я не скажу за всех чиновников, но тольяттинским репресси­рованным повезло. Ведь очень много зависит от того, с кем столкнешься. А Медведева как раз на своем месте.

На календаре Татьяны Викторовны отмечены даты судебных процессов – их много. По ее словам, в этом деле все уже отра­ботано: как-никак комиссия по реабилитации работает и ведет дела жертв репрессий уже пять лет. И за все эти годы был только один случай, когда она со своей подопечной проиграла в суде. Но намерена идти дальше, если потребуется – вплоть до Конституционного суда. Остальные процессы – успешны. Многое, естественно, зависит от самих репрессированных. Но, если они твердо решили добиться своих установленных дей­ствующим законом прав, это возможно, считает Медведева. Другое дело, что многие просто не хотят связываться. Понятно почему. Проблемы возникают с самого начала, с момента по­лучения справки из областных архивов УВД. Случается, что архивы уже отсутствуют: где «почистили», где сгорели, в том числе в годы войны. В таких случаях факт репрессии устанав­ливается через суд. Например, недавно рассматривалось дело женщины, которая родилась и провела вместе с матерью пять лет в Потьме, в Мордовских лагерях.

Чаще всего суд устанавливает факт высылки или факт изъ­ятия, конфискации, утраты имущества. Одна из самых слож­ных проблем при этом – найти свидетелей событий 50-60-лет­ней, а то и большей давности. Сегодня, когда людей раскида­ло по стране, в качестве свидетелей могут выступать даже «кос­венные»: скажем, дети родителей, которые знали родителей пострадавшего. Тяжелее всего, когда идет речь о реабилита­ции репрессированных по национальному признаку: немцев, крымских татар, ингушей, чеченцев, литовцев, которых высе­ляли всех сразу.

Еще сложнее вернуть жертвам конфискованное. В том же зажиточном по пролетарским меркам Ставрополе с «кулака­ми» не церемонились. С возвращением же собственности куда сложнее. Например, пожилая женщина, некогда раскулаченная в Федоровке и прозябающая сегодня в Ульяновске, рада бы вернуться на родное подворье, но там уже много десятилетий живут другие, и даже по архивам этот дом «проходит» как их частная собственность...

– Вообще, в законодательстве немало упущений. Сейчас мы вместе с Ялымовым готовим информацию, чтобы обратиться в депутатскую группу при президенте о внесении изменений в законодательство. В частности по жертвам, потерявшим в ре­зультате репрессий обоих родителей: по закону они относятся к «пострадавшим». Непонятно и другое: почему жертвы реп­рессий имеют право на льготы только с момента выхода на пенсию? Даже с точки зрения политической: если права от­срочены, дискредитируется сам документ о реабилитации...

И еще одно важное замечание. Да, с материальной компен­сацией жертвам хоть как-то решается. Конечно, это мизер по сравнению с тем, что они потеряли, но хоть что-то. А вот с возмещением ущерба морального – никак. В преамбуле Зако­на о реабилитации сказано, что планируется посильная ком­пенсация моральных утрат, но дальше этой декларации пока не пошло. Правда, сейчас у нас готовится одно заявление в суд: у человека расстреляли родителей, он долго скитался – в общем, жизнь наперекосяк. И мы хотим помочь ему через суд возместить моральный ущерб за все пережитое. Такого в су­дебной практике еще не было. Это будет прецедент**...

____________________

* «Мемориал»: коротко и сухо

Впервые о восстановлении исторической справедливости в отношении жертв политических репрессий заговорили конце 1980-х. Инициаторами создания в Москве памятника жертвам сталинских репрессий выступили еще в 1987 году хорошо известные ныне общественные деятели, доктора наук Лев Пономарёв (на последнем фото – третий справа) и Юрий Самодуров – основатель и до недавнего времени директор Центра имени Андрея Сахарова. Поскольку шла перестройка, даже было принято специальное решение Политбюро ЦК КПСС о сооружении в Москве памятника жертвам беззаконий и репрес­сий, имевших место в годы культа личности («Правда», 5 июля 1988 г.).

Сторонники этой идеи в Тольятти нашлись без труда: уже летом 1988-го года члены политклуба «Контакт», созданного в Институте экологии Волжского бассейна АН СССР, провели первую акцию, заметка о которой появилась в областном еженедельнике «Волжский комсомолец» (А. Кирюшин, С. Мельник. Восстанавливая справедливость // Волжский комсомолец. – 1988. – 10 июля): «Инициативная, группа политклуба «Контакт» г. Тольятти ор­ганизовала на XV Грушинском фестивале сбор подписей под обращением в Куйбышевский областной Совет народных де­путатов о создании памятника жертвам беззаконий и репрессий, имевших место в годы культа личности на куйбышев­ской земле. Было собрано бо­лее 1000 подписей. Все подписавшие обращение гости и уча­стники фестиваля готовы вне­сти денежные средства на счет строительства памятника и включиться при необходимо­сти в работу по его сооруже­нию».

А осенью того же 1988 года «под крышей» Добровольного объединения молодежи (ДОМ-250) собрались люди, составившие ядро местного отделения будущего Всесоюзного историко-просветительского общества «Мемориал», среди них: автор этой публикации; директор социологического центра «Омнибус» Алексей Кирюшин; директор Тольяттинского краеведческого музея Людмила Когдина; замечательный фотограф Ринат Галеев; заведующий литературной частью театра «Колесо» Эдуард Пашнев, а также бывшие политзаключенные Василий Булычёв, Вениамин Николаев и другие неравнодушные люди. Одна за другой стали появляться статьи в местных изданиях. Тольяттинцы приняли участие в подготовительной (29 октября 1988 г.), а затем и в учредительной (28-29 января 1989 г.) и других конференциях Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества «Мемориал». С. Мельник был делегирован от Тольяттинского отделения в состав оргкомитета ВДИПО «Мемориал». 

15 февраля 1989 года был принят, а 11 мая того же года зарегистрирован устав Тольяттинского отделения. В июне того же года мемориальцы провели в Тольятти «Неделю совести», завершившуюся панихидой по жертвам репрессий в Богородично-Казанском храме. В июле 1989-го автор этих строк представлял Тольяттинское отделение «Мемориала» на международной конференции «Десталинизация сознания: проблемы и перспективы» (Первый Соловецкий форум), проходившей в Архангельске и на Соловецких островах, участвовал в освещении знаменитого Соловецкого камня, перевезённого вскоре в Москву. Осенью 1990 года тольяттинский «Мемориал» провел встречу бывших узников Кунеевлага на строительстве Куйбышевской ГЭС. 

30 октября 1990 года, когда в Москве в ознаменование Дня политзаключенного в СССР, ставшего отныне Днем памяти жертв политических репрессий, был открыт соловецкий камень, в Тольятти по инициативе «Мемориала» прошел митинг памяти жертв репрессий. «Выступавшие… осудили политику ВЧК-НКВД, монополизм власти, диктатуру насилия над личностью... Митинг завершился шествием к зданию отдела УКГБ Куйбышевской области по г. Тольятти. Участники несли в руках зажженные свечи..». – писал «Волжский автостроитель».

Члены правления «Мемориала» работали в городской комиссии по реабилитации. С октября 1989-го (и до 1991 года) городская газета под рубрикой «1937-й и другие годы» публиковала подготовленные «Мемориалом» подборки биографий тольяттинцев и жителей окрестных сел – жертв репрессий…

Увековечить память жертв репрессий в Тольятти удалось значительно позже, благодаря подвижнической деятельности Нияза Ялымова и членов возглавляемой им городской организации «Жертвы политических репрессий».

** 24 апреля 2001 года Нияз Ялымов, отец которого был расстрелян в 1937-м году, создал прецедент: Центральный райсуд Тольятти признал его репрессированным.