Глава X.
Провал, небытие, дыра в сознании...
1
Кошмарная трагедия, иначе не назовешь, произошла вскоре после того, как мы вытащили из могильной камеры последний горшок с кладом. Последовавшие затем события сегодня я вижу сквозь густую, искривившую обозрение пелену. Люди часто говорят о нереальности пережитого в стрессовых условиях. Со мной как раз случилась такая оказия. При этом мне буквально врезалось в память выражение лица и эмоции Саши Галушко, единственного практиканта, который не пустился вместе со всеми в сумасшедший пляс, когда из склепа был извлечен первый горшок с золотом. Напротив, он выглядел озабоченным и испуганным. Крадучись отойдя на некоторое расстояние, он, забыв про категорический запрет на пользование сотовой связью, стал торопливым шепотом с кем-то разговаривать по мобильнику.
Галушко вернулся к коллективу, и я поинтересовался, что все это значит. Он пробурчал что-то крайне невразумительное. А когда юркий Дима Колодин сообщил, что, мол, баста, сосудов в склепе больше нет, юный Иуда вновь отлучился и нервно заговорил в мобильник.
Минут через десять по ухабам и рытвинам не пригодной для езды грунтовой дороги к кладбищу припылил мини-фургон «Соболь» с кузовом без стекол. Из задних дверей автомобиля выскочили громилы, один другого здоровее, агрессивно настроенные и в то же время пытавшиеся за напускной вальяжностью скрыть свою неловкость. Они вели себя так, словно не горели желанием делать то, что им приказали. Ко мне приблизился приземистый гражданин лет сорока пяти, в котором ощущалась недюжинная сила и властность. Мне запомнилось его грубое рябоватое лицо, медлительные движения, неторопливая, с едва уловимым заиканием речь и абсолютно бесстрастные глаза. Он продемонстрировал удостоверение частного охранного предприятия, со словом «Тантал» в названии и фамилией Калиберда.
Мужчина удостоверился, что я есть Аристарх Матвеевич Клевлин. Затем Калиберда, несмотря на мой активный протест, нагло схватил один из горшков и заглянул внутрь. Его бугристую харю разрезала неприятная улыбка. Он молча кивнул прихвостням — те достали из кузова автомобиля металлические ящики и по-хозяйски принялись складывать внутрь нашу археологическую добычу. По четыре горшка в ящик. Ваня Чуриков пытался встрять, но, бедняга, был сбит с ног.
Меня заколотило, я потребовал объяснений творящемуся беспределу. Калиберда без выражения пояснил, что его действия согласованы с Никитой Деминым и Николаем Стекловым. Понятно — меня грабили бандюки, легализовавшиеся члены организованной преступности, с которыми спелся наш ненаглядный ректор. Я потребовал набрать номер ректора ТаГУ. Калиберда нажал на мобильном телефоне лишь две кнопки и с гадливой ухмылочкой протянул его мне. Я в современной технике не мастак, но догадался, что он с моим начальником только что держал связь.
«Лучше им не мешайте!» — услышав мои жалобы, спешно бросил Стеклов и отключился.
Потом мне рассказывали, что в адрес вышеописанного гражданина со смешной фамилией и несмешной миссией я выкрикивал грязные оскорбления, за которые по идее должен быть жестоко бит. Но, судя по отсутствию реакции со стороны Калиберды и его «шестерок», я был для них пустым местом. Дальше — провал, небытие, черная дыра в сознании...
2
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулся. Солнце уже сползало к горизонту. Детины испарились вместе с золотом. Встревоженные, заплаканные студенты окружили меня.
Вы не представляете, моя драгоценная Наташенька, дорогой мой друг Роберт Карлович, насколько это было невыносимо осознавать, что удивительное везение обернулось чудовищной бедой, что все наши старания пошли прахом, а мечты разрушены!
Я клял себя за наивность. Ну почему я поверил, что хищная натура Никиты Демина изменится, стоит ему облачиться в цивильный костюм?! Я на собственном печальном примере убедился, что современные бандиты продолжают действовать точь-в-точь как продотряды и чекисты при отце Игумене, и принципом руководствуется точно таким же: грабить без правил и пределов.
Вечером после нападения и не подумавшие защищать меня охранники ТаГУ Олег и Эдуард, не церемонясь, доставили меня к Николаю Стеклову. За столом его кабинета восседали коротко стриженые субъекты, увлеченно поглощавшие напитки и закуски. Обмывали, значит, провернутое дельце. Мне сунули полстакана бурды вишневого цвета, которую я с силой выплеснул в морду громиле, сидевшему ближе всех. С рыком: «Ты чо, старче?!», подгоняемый нанесенным оскорблением и гомерическим хохотом корешей, он ринулся ко мне. Думал — убьет. Но громилу остановил подоспевший Стеклов, который был единственным более-менее трезвым, да и вообще, пристойно выглядевшим среди всех присутствовавших. Что, впрочем, нисколько не оправдывало его гнусности.
Ректор в ультимативной форме, как-то даже слишком отчаянно заявил, что я должен помалкивать в тряпочку относительно случившегося. Заботу о молчании практикантов и составлении отчета с «правильными» результатами поисково-спасательных работ он обещал взять на себя. Хитро косясь на собутыльников-подельников, он предложил мне кругленькую сумму за молчание, которую написал в блокноте и продемонстрировал. И, паскуда, довольный собой, захрустел маринованным огурцом. Видимо, посчитал, что меня можно купить с потрохами.
Указанная сумма, надо заметить, по обывательским меркам была просто огромной. Но я отказался категорически, ведь дело было совсем не в деньгах. Тогда он взял меня за рукав и отвел в приемную, чтобы нас не видели и не слышали. Ректора точно подменили. Оказавшись вне поля зрения пировавшей, чокавшейся бокалами компании, он отбросил напускное высокомерие и затараторил с трусоватой горячностью, чуть не плача: дескать, Аристарх Матвеевич-Аристарх Матвеевич, простите Христа ради, не было у меня иного выхода. Попал я, говорит, очень крупно попал. На бабки. Вложился туда, куда не следовало. Может, срослось бы все, но финансовый кризис все карты спутал. Сраные (прямо так и сказал — «сраные») инвестиции, черт их побрал... Добытые монеты должны были исправить тяжелейшее положение, в которое попал не только лично Стеклов — университет тоже. Иначе — катастрофа.
Долго искал я в его пульсирующих отчаянием, выпученных зенках, истину ли он говорит, или же вешает лапшу на уши. Но не нашел в них ничего определенного. Какая мне разница, на чьи нужды уйдут обнаруженные мною сокровища, с горечью произнес я. И добавил: я вам искреннее верил, Николай Михайлович, а вы меня предали! Обманули! Черт бы вас побрал, подставили! Вы меня, сказал я ему, без ножа зарезали. И за это вам не будет прощения. И за это, Николай Михайлович, получайте заслуженную пощечину!
Развернулся я и двинулся нетвердой походкой от ректора, прижавшего ухоженную ладошку к горящей скуле. Я шел по длинному коридору, а в спину мне доносились истеричные предупреждения про милицию и разные ФСБ, которые уже готовы к моему визиту. Там мои жалобы вежливо примут, а потом порвут и выбросят в корзину, надсадно пророчествовал ректор. Еще вроде кричал он про общественность, которая ни за что не поверит россказням сбрендившего старика о пропавших сокровищах...
3
Мне больше не расхотелось жить на этом проклятом свете. Жуткие переживания пошатнули мое здоровье, на которое я ранее не жаловался. Доселе крепкий сон сменился полузабытьем с немыслимыми кошмарами. Я погрубел и стал срываться на близких. Я почувствовал, что больше не могу заниматься преподаванием. Видеть в стенах учебного заведения ректора? Помилуйте!
Я находился в тупике и не имел представления, что дальше предпринять. Прав Стеклов: в правоохранительные органы идти было бесполезно и опасно. Помните про упомянутую мною статью известного эксперта? «Армии мародеров некому противостоять, ведь ей всячески потворствуют местные власти, милиция и организованная преступность».
Наконец, после тяжких раздумий мне пришла идея описать для вас свои злоключения, какими бы они фантастическими не казались. Чтобы после моей кончины вы достучались в нужные двери и зазвонили во все колокола. Преступники должны ответить за свое преступление, совершенное не только, и не столько против меня — скорее, против народа и государства, лишив общего достояния, которое наверняка оценивается в миллионы долларов!
Осталось найти укромный уголок, где бы я мог надежно спрятать свои записи. И избавиться от этого ужасного скукоженного уродца с подгнивающим ликом мертвеца и длинными узловатыми конечностями. Поначалу он просто наблюдал за мной сквозь окно. Теперь же неотступно следует по пятам! Я каждое мгновение чувствую его присутствие по трупному смраду. И в сию минуту он здесь, он рядом. Сидит напротив и внимательно смотрит на меня пустыми провалами глазниц. Существо с ликом мертвеца молчит (почти молчит — иногда мне кажется, он тихо стонет) и ничего не делает, просто наблюдает. Пока ничего...
Может, передать рукопись на сохранение журналистам? Я обязательно подумаю над этим. Ведь среди них должны остаться порядочные люди. Хотя в последние месяцы я так часто ошибаюсь, что не знаю, кому вообще в этом мире можно довериться.
Прощайте мои дорогие, Наташенька и Роберт Карлович. Надеюсь, я оставил в ваших сердцах добрую память и приятные воспоминания...".
4
Ночь подкралась незаметно. Раздвинутые, ниспадающие на пол шторы на окне спальни открывали вид на пришитый к чернеющему небосводу диск луны, бесстрастно отражавший солнечный свет. Отложив рукопись, Артем долго смотрел сквозь него пустым взглядом. Предсмертное сочинение профессора Клевлина, предвидевшего собственную скорую кончину, было похоже на недужную фантазию поклонника чтива с приключениями и гротесковыми бандитами, нежели на описание реальных событий. Окончание рукописи выдавало манию преследования и чрезмерную мнительность, охватившие ученого. На последних страницах текст стал малоразборчивым, строчки запрыгали, помарки не затирались. Похоже, профессор заканчивал писать с горячностью, опасаясь потерять нить повествования и кануть в пучину безумия.
Не уподобляйся Фоме Неверующему, мысленно осек себя Артем, и прекрати выискивать причины, которые позволяют принимать содержание рукописи за игру воспаленного воображения съехавшего с катушек ученого-краеведа. Отбрось извечный скепсис, забудь, что профессиональный цинизм вытравил из твоего сознания веру во все из ряда вон выходящее, не укладывающееся в привычные рамки. Ты привык, что любым, казалось, необъяснимым явлениям и вещам всегда находится простое объяснение, развенчивающее ореол таинственности, превращающее удивительное в обыденное, тривиальное.
Что поделать, такая у тебя неблагодарная работа — заставлять читателя поражаться тому, что лично у тебя способно вызвать разве что легкую саркастическую усмешку. Прояви уважение к титаническому труду, проделанному Аристархом Клевлиным, продолжал сеанс самовнушения Артем. Если верить Наташе, ее дед кроме прикладной литературы более ничего не читал и даже в минуты помутнения не проявлял склонности к фантазированию. Изучая чудом сохранившееся наследие своего учителя Людвига Покровского, глубже и глубже проникая сквозь наслоение трагедий отдельных личностей и целой страны, Аристарх Клевлин сумел добраться до самой сути покрытой мраком неизвестности тайны и в буквальном смысле раскопать ее. Только за это он заслуживает уважения.
Артем глотнул коньяка, поморщился и критически посмотрел на фигурную матовую бутылку, которая оказалась початой более чем наполовину. Гул в распухшей от чтения голове понемногу стихал, но было слишком поздно приводить мысли в порядок. Артема неудержимо клонило в сон, и он не стал этому сопротивляться.
Продолжение романа: Наследство мертвецов. Часть IV
Права на книгу «Наследство мертвецов» принадлежат ее автору, они охраняются Законом о защите авторских прав и Гражданским кодексом РФ. Любые перепечатки текста и рисунков в офлайновых изданиях без согласования с автором категорически запрещаются. В онлайновых изданиях разрешается перепечатывать текст и рисунки при условии указания автора и активной гиперссылки на TLTgorod.Ru.