Глава VIII.
Предатель и его сокровища

1

«Жил-был в городе Верхнем Береге купец Федор Гурьев, могучий красавец с огненной шевелюрой. Неведомо откуда взялся Гурьев — зато известно когда. В семидесятых годах XVII века, вскоре после того, как утихомирилась разинская бесовщина, а главного ее зачинщика четвертовали на Красной площади и развесили по частям на деревьях. В один прекрасный день, поскрипывая новехонькими сапогами, в собольей шубе, объявился в городе господин, назвавший себя Федором Гурьевым, по батюшке Ивановичем. Весь он был из себя важный, с мошной золота, и давай тыкать по сторонам — это куплю, это мое будет. Предлагал столько, что неразумно было отказывать. Может, и не Гурьев он был вовсе по фамилии, но с такими-то деньжищами можно было быть кем угодно. Загадочный богатей быстро влился в местное купеческое сословие и стал в нем верховодить. Чем он только ни владел: артелями, рыболовными и рыбозасолочными, фабриками текстильными и древообрабатывающими, мыловарнями, амбарами, лавками, землями пахотными! Плюс более двух тысяч крепостных душ.

Неудивительно, что Федора Гурьева, процветавшего купца самой высшей гильдии, назначили городской головой. К важной птице съезжались на поклон с близлежащих окрестностей. Если беда была — деньгами и советами не отказывал. Зажиточные горожане Верхнего Берега и губернии искали с ним знакомства и всячески старались угодить. Кому удавалось, в накладе не оставались. С крестьянами Федор сильно не зверствовал, но и спуску не давал.

Все бы ничего, да за Гурьевым была замечена одна странность. Не жаловал он приезжих издалека гостей. Если вдруг кто объявлялся из знатных московских военных или дворян, он, городской голова, всегда такой решительный и смелый, начинал дрожать как осиновый лист на ветру и прятался за спины охранников. Последних при нем было не менее десятка. Черноглазые такие, в странных одеяниях, с кривыми саблями. Злые как черти, по-русски ни «бэ» ни «мэ». Еще ненавидел Федор Иванович, когда к нему лезли с расспросами, откуда он, чей родом и на чем, собственно, заработал свое богатство. Излишне любопытствующий рисковал нарваться на дикую грубость и мог навсегда забыть дорогу к его особняку, построенному на самой окраине Верхнего Берега.

2

С одним Федору Гурьеву не повезло — семьей. От нее и пошли все его беды. Была у него жена-красавица Евдокия. Из местных девок, купеческих. Она родила ему двух сыновей, Пантелея и Луку, а так же дочь Марфу. Непутевые выросли сыновья, балагуры и моты. Немалое количество раз Федор Иванович вытаскивал их из неприятностей, да, в конце концов, надоело. Махнул он на наследничков рукой, перестал выкупать, те и пропали в острогах, так и не народив ему внучат. Главная надежда и любовь дочь Марфа не дожила до совершеннолетия, умерев в муках от заразной болезни. За ней, не дав опомниться Федору от страшного горя, ушла в лучший мир и Евдокия.

Остался купец доживать век бобылем, маясь от окружавшей его пышной бессмыслицы. Равнодушен и брезглив он стал к любым проявлениям роскоши. Рыжая борода стала белой, румяное лицо посерело, расправленные орлиными крыльями могучие плечи опустились, хватка коммерческая и воля жизненная ослабли. На улицу из своих хором если и выходил купец Гурьев, то в окружении черноглазых с кривыми саблями, которые с годами словно и не старели вовсе. Федор не был уже ни городской головой, ни богатейшим в округе купцом. Скупили задарма его артели, угодья, фабрики, амбары и крепостных проныры, которые еще вчера подобострастно в ножки кланялись и подол кафтана целовали. Чтобы было где помолиться, а в последние годы Федор молился истово и подолгу, на немалые средства рядом с городским кладбищем возвел он церковь Воскрешения Христова. Белокаменную, с позолоченными куполами и переливистой звонницей...

А однажды бесследно исчез Федор Иванович, словно и не было его вовсе. Темный суеверный народ, еще при жизни приписывавший Гурьеву сверхестественные способности, придумывал на этот счет самые бредовые небылицы. Одни судачили, что обрядился Федор Иванович в монашеские одеяния, взял посох и подался с верными басурманами то ли на юг, то ли на восток. Будто бы видели на ярмарке Владимира как две капли воды похожего на купца старца. Окликнули — тот давай бежать, пока не затерялся в человеческом скопище. А может, в Астрахани это было. Другие уверяли, что Гурьев раздосадовался на бога, сбрил по петровскому указу бороду, купил несказанной красоты дворец в новом чудо-граде Петербурге и доживал там свой век с юными наложницами. Третьи, их было большинство, сходилось во мнении, что скончался купец Гурьев, оставив после себя нерастраченные богатства. Эти третьи говаривали, что умер Гурьев тихо и незаметно, не желая после смерти привлекать внимания ни к своей персоне, ни к сохраненному золотому состоянию. И похоронили его без шума на городском кладбище. Насчет тайного погребения будто бы хлопотал первый настоятель церкви и духовный наставник Федора отец Кирилл.

Популярен был такой пересуд: будто верные стражники Федора Ивановича, нисколько не постаревшие, все такие же юркие и злющие, раскопали на погосте огромную яму, обустроили в ней каменный мешок, в который рядом с телом усопшего положили драгоценности и огромный сундук с золотом. А потом зарыли себя живьем вместе с хозяином и сокровищами. На все про все ушла у них одна ночь и одно ранее утро.

Пытались местные смельчаки разыскать усыпальницу купца Гурьева, да куда там. Свежевырытых могил на кладбище в ту пору было видимо-невидимо. Выкашивал народ заразная болезнь еще страшнее той, от которой скончались Марфа и Евдокия. Хоронили второпях, но глубоко, чтоб зараза наружу не вылезла. Крепостных и бедных скидывали прямо в одну кучу. Многие могилы так остались стоять без крестов и надгробий. Вдобавок штабелями сносили на погост тела умерших военных из лечебницы, которая была построена Федором Ивановичем. Вот поди и разбери, кто где захоронен.

Всякую охоту к поискам отбили священники церкви Вознесения Христова, утверждавшие, что любой, который посмеет обнаружить и притронуться к могиле Федора Ивановича, будет проклят, а на его семью обрушатся мор и прочие лютые несчастья.

Лишь Есенька Куцый Хвост, бедовый попрошайка с Денисовской площади, клялся-божился, что ему, дескать, удалось отыскать и даже раскопать могилу Гурьева. Будто покоился в ней купец на груде золотых монет, нетленный, скалился и костистую руку к его горлу тянул. А с боку от него лежала кукла человеческого роста, ряженая в нездешние одежки, вся в браслетах и бусах... Не помня себя, сдирая в кровь руки, давясь землей, сыпавшей в вопящий рот, Есенька выкарабкался из ямы и понесся ошпаренной псиной куда глаза глядят. Но глаза его на самом деле никуда не глядели. Зажмурился от несусветного страха Есенька и бежал, бежал, бежал, пока не наступил спасительный рассвет и не схватили обезумевшего Есеньку ранние прохожие.

В народе посмеивались над его россказнями, так как было замечено, что тронулся он умом и несет всякую чушь не только про гурьевские сокровища — про все на свете. Что с него взять, дурак он и есть дурак. Хотя самые впечатлительные перешептывались, что, может, и не придумывает вовсе Есенька Куцый Хвост...

3

Вскоре после исчезновения купца Федора Гурьева прибыла в город Верхний Берег высокая делегация столичного правительства и целый полк чудно одетых солдат в треугольных шляпах. Нагло ходили по дворам, без разницы, кто жилец там, холоп иль мещанин при звании. Вынюхивали про Гурьева: какое производил впечатление, что покупал, что продавал, с кем враждовал иль дружбу водил. За ценные сведения обещали щедро наградить, за молчание или хуже — вранье — грозили острогом.

На встречные расспросы с отвращением отвечали, что не Гурьев это вовсе был, а предатель, вор и убийца, капитан московских стрельцов по фамилии Яхонтов, взявший в услужение безродных иноземцев.

Первым делом показали заезжей делегации трехэтажный особняк с многочисленными пристроями, в котором некогда обитал бывший городской голова. Пришел дом в полнейшее запустение и по слухам, стал пристанищем отовсюду гонимых прокаженных, которые высовывались наружу лишь, когда темнело. Прежде чем вельможи в напудренных париках приступили к обследованию комнат, подвалов и тайников дома, внутрь на разведку боем послали вооруженных до зубов солдат. На всю округу были слышны вопли и выстрелы — значит, в доме и вправду кто-то хоронился. Правда, слухи врали, никакие ни прокаженные это были, а беглые каторжные...

Долго еще вельможи, брезгливо зажимавшие носа кружевными платками, ворошили тростями кучи мусора, скопившегося вокруг гурьевских хором и внутри них. Но ничегошеньки путного не обнаружили. Тогда от первых петухов и до позднего вечера принялись они рыться в пропыленных комнатах канцелярии городской управы, обращая особенное внимание на писцовые книги, в которых имелись сведения о доходных предприятиях Яхонтова-Гурьева.

Добрались делегаты и до церкви Вознесения Христова. Они не то чтобы требовали — убедительно просили предоставить на ознакомление метрики по умершим жителям Верхнего Берега. В божий храм они, конечно, зря ходили. Отец Кирилл за порог их выставлять не стал, но и ничем не помог. Заезжие сунулись было на кладбище, но прислушались к предостережениям местных жителей и побоялись выпускать наружу убийственную заразную хворь.

Однако вскоре возликовали сыщики, до этого сердитые и хмурые. В канцелярии городской управы им удалось много чего накопать. И приступили они к изъятию и опечатыванию амбаров, фабрик, заводов, винокурен, когда-то купленных Яхонтовым-Гурьевым. Вельможи рассудили так: покупалось и строилось самозванцем добро на царские деньги. А значит, по начальному происхождению и всевышней справедливости, должно обратно причислено к государеву имуществу, и идти, соответственно, на государевы нужды. То, что добро в момент изъятия уже принадлежало другим предприимчивым людям, считалось вторичным. Сопротивление верхнебережцев, не пожелавших расставаться с собственностью, к великому сожалению белогвардейской контры отца Игумена, с пристрастием допрашиваемого пламенным революционером Ароновым, привело к совсем необязательным жертвам. Так, старосту и торговца мехами Ерофеева утопили в колодце. Владельца питейных заведений Ананьева забили до смерти ружейными прикладами, а его жену, дочерей и служанок отдали на поругание солдатам...

Зря жители Верхнего Берега беспокоились, что благополучный городок их захиреет и разорится. Торгово-производственное хозяйство ожило и заработало с удвоенной мощностью. Теперь при новых хозяевах, понаехавших из старой столицы. И городской голова отныне всегда назначался нездешний. Греб он под себя пуще прежних управителей, а к крестьянам относился хуже, чем к скотине...

В протоколе допроса было отмечено, что подполковник Штефан Аронов осек отца Игумена, который, по его чекистскому мнению, сделал неуместное отступление. Надо полагать, на словах это выглядело примерно так:

— Гражданин Игумнов, убедительная просьба говорить по существу. Экономьте мое и свое время.

— По существу, так по существу. Благодарствую, сын мой, за то, что напомнили, что у меня времени земного совсем ничего осталось.

Почти два века минуло, продолжал священник, но истинная судьба Федора Гурьева и его сокровищ так и осталась для мирян тайной за семью печатями. Еще долго гуляли слухи по Верхнему Берегу о припрятанных им богатствах. Слухи порождали легенды, из легенд рождались мифы, один увлекательнее другого. Мифы обрастали невероятными придумками. Где быль, или хотя бы ее толика, а где небылица, спустя десятилетия разобрать было невозможно.

Неведомо народу было, что великий секрет хранили и на протяжении двух веков передавали из уст в уста настоятели церкви Вознесения Христова. Оказалось, никуда не уходил Федор Иванович с посохом в окружении мрачных басурман. И не заводил в Петербурге дворец с юными наложницами. Умер обычной человеческой смертью Федор Иванович. Умер от старости, как умрем все мы, когда на то будет воля всевышнего. Находясь у смертного одра угасавшего, слабо поманившего пальцем купца, поклялся на Библии отец Кирилл, что сохранит золото, которое Гурьев не успел растратить. Сбережет в усыпальнице вместе с его бренным телом, освободившимся от истерзанной грехами и несчастьями души. Еще настоятель дал обет, что передаст великий секрет своему продолжателю в служении Господу. И никому другому.

Сколько осталось этого золота, одним Федору Ивановичу и отцу Кириллу было ведомо. А чтобы церковь Воскресения Христова ни в чем не нуждалась, и тайны в устах ее настоятелей держались крепче, купец оставил отцу Кириллу на безвременное и разумное пользование семь глубоких горшков, заполненных до краев чеканными монетами драгоценного металла.

Хоронили Гурьева действительно его верные иноземные наймиты. И действительно украдкой, ночью, при свете факелов. Сами же потом будто растворились в воздухе.

Отец Кирилл сдержал клятву. По-другому и быть не могло. Уходя в мир иной, прошептал он холодеющими губами на ухо новому настоятелю церкви отцу Лаврентию их с купцом секрет, а заодно назвал местонахождение припрятанных горшков. Отец Лаврентий перед самой своей кончиной открыл великую тайну отцу Алексею, отец Алексей отцу Никодиму и так по цепочке. В конце XIX века отец Игумен сумел разобрать смысл почти бессвязного лепетания испускавшего дух отца Феоктиста. К тому моменту золота в горшках не осталось совсем, хотя священники тратили завещанное Федором Гурьевым экономно, без излишеств и только на насущные нужды.

Отец Феоктист покаялся перед кончиной отцу Игумену: не раз и не два манил его соблазн попользоваться купеческим кладом — земля-то на боговой делянке мягкая, доступная. Но сумел сдержаться, и с отца Игумена слово взял, что тот не поддастся дьявольскому искушению.

Тот и не поддавался до преклонной старости. Да только начальник специальной комиссии при местном ЧК подполковник Штефан Аронов оказался свирепее и коварнее самого дьявола и расколол немощного священника, как прочих вредителей-шпионов-эсеробандитов. Со всей непоколебимой чекистской решительностью...

Людвиг Покровский указал в своем дневнике, что отец Игумен, униженный, изувеченный, содержался в холодном, сыром, кишащим крысами подвале трехэтажного особняка Гурьева, который был приспособлен большевиками под тюрьму-времянку. Об этом Людвиг Константинович узнал, наткнувшись в фондах Татищевской городской библиотеки на один из немногих сохранившихся выпусков еженедельной газеты «Советский воин».

Насчет унижений и пыток в пропагандистском печатном издании, само собой, ничего сказано не было. Это теперь даже школьники знают, что в постреволюционные годы они являлись логичным, почти обязательным последствием ареста. О трагическом конце отца Игумена в «Советском воине» было опубликовано краткое официальное сообщение. Задержан за контрреволюционную деятельность тогда-то, помещен под стражу туда-то. И тогда-то застрелен при попытке к бегству сотрудником уездного ЧК Штефаном Ароновым. Который за проявленную бдительность получил благодарность от вышестоящего руководства.

4

Чтение настолько увлекло Артема, что пронзительный сигнал домофона не сразу дошел до его сознания. Очнувшись, он с сожалением отложил рукопись и поплелся к порогу.

— Чего так долго копошишься? Уснул, что ли? — недовольно пробурчала Олеся, бедром отталкивая дверь. Ее руки были заняты большими бумажными пакетами.

— Читал увлекательную книжку.

— Потом дашь почитать, — Олеся небрежными движениями сбросила босоножки и сунула поклажу Артему. — Короче, купила все, что просил, от носков до мобильника с «симкой».

Осторожно, не урони! Вино с коньяком разобьешь! Чтоб не гадать, я взяла и то и другое. Кушать захватила из ресторана. Стейк, спагетти, салаты разные, пирожные. Кстати, от первого в моей жизни похода в отдел мужской одежды супермаркета у меня даже немного осталось сдачи. Я ее потрачу на такси. Ты не против?

У Артема даже мысли не возникло отказывать в такой мелочи самому воплощению непосредственности.

— Конечно, не против. Только я не понял — ты куда-то собираешься? А как же ужин при свечах и все остальное?

— Извини, не могу.

— Отец?

Олеся печально кивнула.

Артему пришлось хорошенько постараться, чтобы его голос содержал нотки разочарования. Ведь в данную секунду он не думал ни про ужин на двоих, ни про «все остальное», чтобы под этим ни подразумевалось. Записи профессора Клевлина манили к себе и требовали, чтобы они были изучены до последней строчки в кратчайшие сроки. Иначе ему не будет ни покоя, ни крепкого сна, ни всего остального.

Зато разочарование Олеси выглядело неподдельным. Она искренне любила своего отца и очень переживала за его самочувствие. Но она очень устала от его болячек, количество которых приближалось к числу ночей в заглавии известной восточной сказки. В ее малахитовых глазах сверкнули досадливые огоньки. Ведь она ожидала, что Артем будет упрашивать ее остаться, причем в ее собственной квартире, а не изображать сожаление, рассеянно и отчужденно глядя мимо. Он вообще редко настаивал, не давая Олесе лишнего повода пококетничать и чувствовать себя девушкой, за которой требуется уход и постоянное внимание. Впрочем, Олесе хватило такта придержать комментарии при себе.

— Я бы с радостью осталась, дорогой, — сказала она, удаляясь в зал. — Но у отца снова приступ, его нельзя оставлять без присмотра. Ты знаешь, насколько он плох. Сиделка уходит через полчаса, так что мне срочно нужно домой. Я только лекарства из тумбочки возьму и полечу. Извини.

— Ничего страшного. Заодно книжку до конца дочитаю. Остановился на самом захватывающем моменте.

— Каком? — копавшаяся в недрах заваленной косметикой тумбочки Олеся спросила достаточно громко, чтобы ее можно было расслышать через создаваемый шум.

— Злодей подбирается к тайне средневековых сокровищ...

— Не, я такое читать не буду. Банально, избито, скучно. Понятно, чем все закончится — наши победят, станут счастливыми и богатыми. В конце обнимутся и запоют хором.

— Согласен, что банально. Но только если это не плод воображения писателя, а всамделишная история. И насчет «наши победят» еще далеко не факт. Возникают опасения, что финальная развязка может оказаться драматичной.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — Олеся, громко топая пятками, подскочила к порогу и стала складывать в сумочку пузырьки с таблетками. — Ладно, умненький ты мой читатель, я помчалась!

— А поцеловать на дорожку?

Артем почувствовал на своих устах вкус теплых и сладких губ той, которая только что устроила ему очередной облом. Той, которую после затянувшегося интимного поцелуя уже не хотелось никуда отпускать.

Громыхнула железная дверь и Артем вновь остался один. Сложив еду в холодильник, он плеснул коньяка с бокал, взгромоздился на пестрое ложе и продолжил ознакомление с предсмертной рукописью Аристарха Клевлина, которое моментально рассеяло возникшее было ощущение уныния и одиночества.

Права на книгу «Наследство мертвецов» принадлежат ее автору, они охраняются Законом о защите авторских прав и Гражданским кодексом РФ. Любые перепечатки текста и рисунков в офлайновых изданиях без согласования с автором категорически запрещаются. В онлайновых изданиях разрешается перепечатывать текст и рисунки при условии указания автора и активной гиперссылки на TLTgorod.Ru.