В этом году мы отмечаем не только 275-летие Ставрополя. Настала годовщина, которую отмечать не хочется – тяжело. Но придётся. Я о 75-летии массовых репрессий недоброй памяти 1937 года.

Этот материал вышел сначала в «Молодежном акценте» (февраль 1991, № 2(41), а затем, с дополнениями, был опубликован в сборнике «Политические репрессии в Ставрополе-на-Волге в 1920-1950-е годы: Чтобы помнили...»

 (Тольятти: Центр информационных технологий, 2005). В уникальный по-своему сборник, составителем которого выступил председатель городской общественной организации «Жертвы политических репрессий» Нияз Ялымов, вошло четырнадцать моих публикаций разных лет. Часть из них можно найти в сети: см. «Детский срок»,  «Первоисточник» и др.

Тот год для района начался неплохо. Голод 1932-33 годов слегка подзабылся. «Кулаков» изолировали. Жители Ставрополя, центра не обиженного Богом хлебородного района, все как один, смеясь, спешили расстаться со своим темным двухсотлетним прошлым и рвануть к светлому будущему. Каждый в меру своих способностей. Школьники, например, с весны 1937-го готовились к ловле сусликов и прочих вредителей, заполонивших тучные социалистические поля. Тщательно подсчитанные взрослые (только что «организованно прошла перепись», о настоящих результатах которой народу не доложили) внимательно следили за событиями в Испании и изучали новую сталинскую Конституцию, пытаясь найти в ней ответ: «как землю в Гренаде крестьянам отдать». А газеты многочисленных политотделов МТС и колхозов – «Красный скотовод», «Голос колхозника», «За темпы и качество», «За большевистские колхозы» – в меру своих сил помогали им разобраться в сложностях и реалиях жизни.

Особенно преуспевала в этом Ставропольская районная газета «Большевистская трибуна» (в феврале 1953-го, в связи с переименованием ВКП (б), и ее переименовали – в «За коммунизм»). Если кто сомневается в этом, пусть посмотрит подшивку за 1937 год.

4 июля в статье «Беспощадно карать шпионов – изменников родине» некто Д. Трофимов, радостно делясь с читателями известием о расстреле Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова и Путны, сообщает: «Теперь, как никогда, особенно опасна гнилая теория, разоблаченная товарищем Сталиным, “что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным”. Враги не все еще выкорчеваны… Задача состоит в том, чтобы неустанно повышать бдительность, уметь распознавать врага, под какой бы маской он ни прятался».

В этом же номере «Большевистской трибуны» была начертана и вторая по важности задача: «По всему Ставропольскому району предвидится обильный урожай… Нужно особенно тщательно и крепко подготовиться к встрече…»

Казалось, объяви вождь предстоящий урожай классовым врагом, «построивший социализм» народ и ему сумел бы дать надежный отпор…

17 июля страна узнала о награждении любимого наркома товарища Н. Ежова орденом Ленина «за выдающиеся успехи в деле руководства органами НКВД». Многие ставропольчане могли гордиться успехами чекистов как своими собственными достижениями: многочисленные сигналы на бригадиров, председателей колхозов, простых тружеников-вредителей, подписанные скромно и в то же время гордо «Колхозник», свидетельствовали о том, что труд хлебороба на полях района надежно защищен. Меры принимались незамедлительно и были чрезвычайно действенны: история о «троцкистском последыше» Казакове, втершемся в доверие партии и вредившем на посту директора совхоза имени Луначарского, повторялась из номера в номер в передовицах и отчетах о комсомольских и иных сборищах. Шел обмен передовым опытом обезвреживания врагов.

В постановлении «О ходе уборки и хлебосдачи» от 21 июля 1937-го, подписанном председателем райисполкома Гордеевым и секретарем райкома ВКП(б) Фомичевым, после перечисления колхозных бед, по сложившейся традиции, следует вывод: «Все это вместе взятое еще раз напоминает о действиях классововраждебных элементов и продолжающемся со стороны партийных и советских организаций притуплении политической бдительности и беспечности».

В дальнейших летних постановлениях подобных напоминаний не встречается. Но это ничуть не мешало бдительным гражданам и компетентным органам выявлять и выкорчевывать целые «преступные гнезда», способствуя тем самым ходу уборки и хлебосдачи. Правда, ход этот по-прежнему не устраивал руководство. В постановлении от 2 августа сказано: «Ход уборки по району вызывает серьезную тревогу. Даже по сравнению с 1935 годом темпы уборки ниже почти в 2 раза, несмотря на то, что в этом году имеется большое количество комбайнов».

С чего бы это? А вот с чего. 20 августа в передовице «Быть зорким и бдительным на каждом участке работы» «Большевистская трибуна» сообщает, что обезврежен еще один враг – Борисов, который «ловко пролезал на ответственные участки работы (сначала на должность секретаря рика, а позже зав. райзо)».

7 сентября на пленуме райкома ВКП(б) в число врагов попал и редактор районки Гомберг. Его не спасло даже то, что в числе прочих трудовых коллективов работники редакции и типографии «Большевистской трибуны» единодушно потребовали «расстрелять гнусную шайку врагов народа» из другого, Головищенского района. Семерых расстреляли.

Согласитесь, было бы нелогично, если бы что-то подобное не предпринял собственно Ставропольский район. Предпринял. 17 октября все в той же большевистской трибуне, лишившейся прежнего редактора (как говаривал Сталин, «незаменимых нет»), читаем:

«15 октября закончился пленум Ставропольского райкома ВКП(б).

Снять Фомичева и Домнина с должности секретарей райкома и исключить их из рядов партии как врагов народа.

Для особо непонятливых или слишком увлеченных идеей предстоящих выборов в Верховный Совет СССР граждан «Большевистская трибуна» сделала 20 октября пространное разъяснение:

«Гордеев через своих людей, ныне разоблаченных врагов народа Арефьева и Божко, проводил явно вредительскую налоговую политику среди трудящегося населения…

Гордеев, по прямому указанию ныне разоблаченного врага народа Полбицина (председатель Куйбышевского облисполкома Георгий Полбицин также репрессирован в 1937-м. – С.М.) распустил кулацкий поселок и дал распоряжение колхозам принимать кулаков в колхозы на общих основаниях со всеми трудящимися… возвращал кулакам ранее отобранные у них по суду дома.

Вредительские действия Гордеева и белогвардейца-торговца Арефьева… срывают строительство… школы и фельдшерского пункта в селе Федоровка, детских ясель в совхозе имени Степана Разина и общественной бани в Ставрополе… Культурно-просветительскую работу в клубах, читальнях, красных уголках враги народа загнали на задворки.

Здесь же упоминается ставленник Домнина» бывший завпунктом «Заготзерно» Тарасови бывший уполкомзаг Бородянский, которые «сотни тонн хлеба заразили долгоносиком», а также «враги народа Давыдов и Томасов», вредившие в Русско-Борковской МТС.

Итого – 12 ставропольских руководителей – «головка вредителей, орудовавших в районном центре, поймана с поличным… Нет пощады врагам народа!..»

К середине осени 1937-го доблестные ставропольские чекисты могли доложить: урожай удался небывалый, и не только товарищ Ежов достоин ордена – в маленьком, неприметном с виду городке на Волге тоже не лыком шиты. Еще бы: беспощадно выкорчевано целое «преступное гнездо», окопавшееся в самом что ни на есть сердце района. Принимайте, закрома ГУЛАГа, ставропольское пополнение. Благо, границы «архипелага» к тому времени побирались все ближе к Ставрополю: на Красноглинском створе во всю ширь разворачивалось строительство Куйбышевского гидроузла, и Самарлаг требовал жертв…

Впрочем, ставропольским руководителям и их женам достались самые дальние «острова». А из арестованных в 1937-м в город вернулись единицы…

Из «Белой книги» Самарской области:

«Фомичев Иван Антонович. Родился в 1894 году в Ростове, проживал в Ставрополе. Русский, член ВКП(б), секретарь райкома… 14 февраля 1938 г. тройкой при Управлении НКВД по Куйбышевской области приговорен по ст. ст. 58-7 (вредительство) и 58-11 (контрреволюционная организационная деятельность) к 10 годам заключения в ИТЛ… Реабилитирован по Закону от 18 октября 1991 г…

Гордеев Александр Павлович. Родился в 1893 году в с. Масловка, проживал в Ставрополе. Русский, член ВКП(б), председатель райисполкома… Приговорен по ст. ст. 58-7 (вредительство) и 58-11 (контрреволюционная организационная деятельность) к 10 годам заключения в ИТЛ. Реабилитирован Куйбышевским облсудом 27 апреля 1963 г.

Арефьев Николай Алексеевич. Родился в 1897 году в с. Н. Санчелеево, проживал в Ставрополе. Русский, член ВКП(б), служащий. Тройкой при Управлении НКВД по Куйбышевской области 14 февраля 1938 г. приговорен по ст. ст. 58-7 (вредительство) и 58-11 (контрреволюционная организационная деятельность) к 10 годам лишения свободы… Реабилитирован Куйбышевским облсудом 27 апреля 1967 года…»

Жена Фомичева, работавшая в Ставрополе судьей, была арестована 17 ноября 1937-го, а 30 декабря приговорена к концлагерю все по той же 58-й (за «контрреволюционную пропаганда или агитацию»). Как рассказывал ставропольчанин Степан Солдатов, Елизавета Карповна пострадала за то, что сразу после ареста мужа отправилась на его поиски. Перенесла пытки, оказалась в Карлаге. Отпустили ее в 1939-м, после того, как закрыли дело мужа. Как вспоминал Степан Федорович, после всего пережитого в сталинских лагерях она потеряла дар речи.

Фомичев не вернулся – видимо, погиб в лагере в бухте Нагаева, где отбывал срок. «Расстрелян или умер при пытках, – предполагала дочь Ивана Антоновича Н.И. Тяглецова, которой в ту пору было двенадцать лет. – Я знаю, что в 1938 или 39 году к нам приходил человек, который сидел с ним в одном лагере. Привез письмо, где отец писал, что над ним издевались, чтобы он признал себя врагом народа. Он не подписал. Нам писал, что он не враг, не верьте, разберутся, скоро приеду».

Не приехал, не дождался, пока разобрались. Умер в Севвостоклаге в 1939 году. Может быть, за несколько дней до пощады – кто теперь скажет? А 20 октября того же, 1939-го, уголовное дело в отношении И. Фомичева закрыли «за отсутствием состава преступления».

Сгинул в ГУЛАГе и старший агроном Толмачев. Как вспоминала дочь Алексея Александровича, отцу вменялось в вину «намерение переоборудовать трактора в танки против Красной Армии» – а посему, проведение посевной без применения техники. Тоже реабилитирован посмертно.

Степан Борисов – первый председатель местного Совнархоза, встречавшийся еще с Баныкиным и Крупской и, уже будучи начальником Ставропольского райзо попавший «под каток» 1937 года, вернулся с Колымы в 1939-м.

Николай Арефьев (дело которого, как и дело секретаря райкома, закрыли уже в октябре 1939-го) добрался до дома в 1940-м. Появился в городе больной, с огромной язвой от цинги. Сын Арефьева, Станислав Николаевич, случайно слышал рассказ отца о пребывании в лагере под Магаданом: охрана с собаками, вышки, охранники могли пристрелить любого, кто не понравился, – накопившиеся за зиму трупы заключенных складывали в штабеля, перемежая дровами, а весной сжигали…

Многие сгорели в том магаданском костре. А вскоре, когда началась война, пришла очередь их детей…

Как вспоминают старожилы, Юра Гордеев, сын репрессированного в 1937-ом председателя райисполкома, окончил Первую ставропольскую школу в июне 1941-го. Попал в «огненный выпуск». Рвался на войну, много раз писал заявление. Не брали – «по зрению». А когда наконец взяли, не успел сделать ни одного выстрела: погиб в разбомбленном эшелоне, так и не доехав до осажденной немцами Москвы…

Осенью 1941-го добровольцем ушел на фронт и сын сын Борисова: вместо 10 класса – воевать «за Родину, за Сталина». 22 сентября Лев Борисов записался в добровольческий отряд и уже 26 декабря в составе отдельного истребительного лыжного батальона при 4-й ударной армии участвовал в контрнаступлении – гнал немцев от столицы. 

– Перед этим один раз дали в руки винтовку и по три патрона, – рассказывал Лев Степанович. – Правда, обмундировали и вооружили нас отлично – хотя время было тяжелое, на фронте всего не хватало. Потери вначале были большие, поскольку бросили нас, не обучив и трех месяцев. Мы ходили по немецким тылам, громили обозы, гарнизоны – и опять в лес. А в лесу и огня не разжечь: кругом немцы. Так что не только они там померзли...

В феврале 1942-го Борисов был легко ранен, к тому же от переохлаждения открылась сильнейшая экзема. После госпиталя его отправили в воздушно-десантное училище в Нахабино, а спустя еще три месяца определили в воздушно-десантную бригаду, числившуюся в резерве Сталина и воевавшую в составе 3-го Украинского фронта. С боями прошли Венгрию, Австрию, Чехословакию. Под самый конец войны сын «врага народа» Борисов командовал расчетом 37-миллиметровой зенитной пушки. И война кончилась для него не 9 мая, а 17-го – в Словении, где окопалась последняя группировка гитлеровцев. Домой он вернулся, отслужив в Венгрии еще два года. В освобожденной австрийской столице сержанту Борисову вручили орден Красной Звезды, медаль за взятие Вены и партбилет. Одного из немногих его наградили фотографией у святыни – полкового знамени…

Хранит вдова Льва Степановича и благодарность Верховного Главнокомандующего, и целую россыпь боевых орденов и медалей. Всего же их, вместе с трудовыми, – четырнадцать. В том числе орден Трудового Красного Знамени за участие в строительстве Куйбышевской ГЭС и «Знак Почета» за ВАЗ, который строил уже будучи главным энергетиком Управления механизации. Дорого обошлась Льву Борисову война и все эти стройки – инфарктом и множеством операций...

Клавдия Александровна Борисова, в девичестве Селиверстова, – старейшая учительница Ставрополя-Тольятти, выпустившая десятки начальных классов, – хранит память не только о Борисовых. Ей самой выпало родиться среди тех, кого смутные времена просто не могли обойти, не причислив к «врагам народа». По материнской линии в ее роду были Черкасовы. Прадед Клавдии Александровны «владел всей Волгой» – рыбными промыслами, был поставщиком царского двора и прочая. Деду достался богатый, красивый дом в Ягодном. А в 1929 году семью разбили.

– Все пострадали – и Черкасовы, и Селиверстовы. Мамин отец был посажен. И все были посажены. Причем деда – настолько он был идеальный, добрый человек – предупреждали: и вы в этих списках, выезжайте. А он сказал: меня не за что раскулачивать, у меня остался только дом. Но его забрали. Когда увозили, бабушка надела на него шубу на лисьем меху и бобровую шапку. А в Самаре деда посадили в вагон с жуликами – те все с него проиграли, и в конце концов и самого выбросили под откос. Потом сами же и рассказали, как поступили с ним. Бабушку, маму и трех девочек-погодок выгнали из дома, мы жили в сарае. Одна за другой умирают сестры – я остаюсь. И начались мытарства по России...

Отца Клавдии Александровны отправили на лесозаготовки вместе со всеми Селиверстовыми – двумя братьями и родителями. Бабушку убило лесиной на глазах у мужчин. Братья так и остались в Воркуте, а отца вернули накануне войны. Но в первый же день пришла повестка.

– Он был ранен под Старой Руссой в обе руки и в ногу. Долго ничего не было, мы в панике – и вдруг приходит крошечный конвертик, писано не его рукой. Медсестра пишет, что он ранен. Но нас Бог пожалел, что он вернулся на обеих ногах – это уже счастье. И то что вообще вернулся – великое счастье. Из Самары, где мы к тому времени оказались, мы перебрались в Ставрополь: позвал его отец, который к тому времени вернулся из ссылки. Так мы оказались на своей собственной родине. И здесь не открывали рот и не говорили, кто мы такие...

Борисовы, кстати, успели сыграть золотую свадьбу. Сын слесаря графа Орлова-Давыдова и внучка одного из богатейших некогда купцов – они полвека делили и семейное счастье, и груз утрат, «подаренных» бдительной большевистской властью.