Сначала исчезли мемориальные доски о пребывании в Ставрополе гостей из незабвенного прошлого Софьи Перовской и Инессы Арманд. Теперь добрались и до местных «героев», на которых никогда прежде не поднималась рука вандала. Кто-то увидел, что со стелы в Портопосёлке исчез барельеф Василия Баныкина. Эту утрату заметили. А сколько таких потерь было за последние годы! Вандалам всех времен и народов ведь все равно, кому памятник – былым героям или тем же вандалам, многих из которых канонизировали в советские времена. И здесь уже неважно, какие мотивы движут рукой разрушителя – идеологические, религиозные, шкурные. Но уж не гуманистические – точно…

Взять события 1918 года. О них можно написать так, как нас учили: молодое советское государство стойко сдерживало натиск ополчившегося мирового империализма… А можно так, как пишут западные историки: “Никогда большевики не чувствовали, что их положение так шатко, как в летние месяцы 1918 года. Их власти, контролирующей территорию, равную былому Московскому царству, грозили с трех сторон мощные антибольшевистские силы. С юга, с Донской области, угрожали казаки атамана Краснова и Белая армия генерала Деникина; на западе вся Украина была в руках германских войск и Центральной Рады (украинского национального правительства); и наконец, по всему протяжению Транссибирской железнодорожной магистрали важнейшие города оказались под ударами Чехословацкого корпуса, поддержанного эсеровским правительством в Самаре” (Куртуа С., Верт Н. и др. Черная книга коммунизма... Преступления. Террор. Репрессии. – М.: Три века истории, 2001)…

Есть разница?

Скорректировали свои курсы лекций и отечественные историки, получившие, наконец, доступ к архивам и «добро» писать все как было. И хотя многие так и не смогли переступить через себя, вчерашнего (десятилетиями славить большевиков, получая за это степени и на кусок хлеба с маслом, – это вам не просто так), – кому-то это все же удалось. И в Тольятти нашлись люди, которые бросили клич: дескать, пора честно сказать, что первый председатель Ставропольского исполкома Василий Баныкин, погибший в день взятия Ставрополя белочехами, был не большевиком вовсе, а эсером. Что, впрочем, ничуть не замутняет его светлый образ.

Открытие это, важное для более-менее здравого понимания событий почти вековой давности, сделал тольяттинский историк, впоследствии автор школьного учебника «Ставрополь-Тольятти: Страницы истории». Вот цитата из его выступления на одной из краеведческих конференций, 1994 год:

«Мы до недавнего времени продолжали говорить о лиди­рующем влиянии большевиков на события марта-октября 1917 года в нашем городе, хотя для этого не было достаточ­ных источников доказательств. Напомню, что уже 5 марта, через два дня после падения царской монархии в городе был сформирован городской Комитет народной власти, в основ­ном из числа демократической интеллигенции.

5 мая 1917 года в городе прошли всеобщие, прямые, рав­ные и тайные выборы в городской Комитет народной власти. Его возглавил Арсений Иванович Борисов, а заместителями были Михаил Николаевич Яковлев и солдат Иван Егорович Калашников. По их признанию, "основным мотивом дея­тельности Комитета народной власти было укрепление заво­еваний революции и поддержание в городе законности и по­рядка".

Мы об этом факте стыдливо умалчивали и говорили толь­ко о роли городского Совета рабочих депутатов во главе с фельдшером В.В. Баныкиным. Причем бездоказательно утверждали о его принадлежности к большевистской партии, хотя имелись косвенные доказательства, что В.В. Баныкин являлся членом партии эсеров с 1907 года. Но с другой стороны, надо учитывать и то, что любое упоминание о роли эсеров в положительном контексте было практически невоз­можно на страницах печати. Теперь перед нами стоит задача убрать идеологические наслоения и беспристрастным взгля­дом историка оценить те события и довести их до массового читателя»…

Спасибо за беспристрастный взгляд. Но если с партийной принадлежностью Баныкина и дале­ко не первой ролью его в истории все же, плохо или хорошо, разобрались (хотя некому объяснить новому поколению раз­ницу между эсерами левыми и правыми), в его личной биографии до сих пор немало неясного. Только отрывки, наброски, «штрихи к историческому портрету».

ИЗВЕСТНО, что окончить фельдшерскую школу Баныкину, сыну местного грузчика, помогло Ставропольское земство. А в 1912 го­ду (как свидетельствует документ, опубликованный в книге "Ставрополь на Волге и его окрестности в воспоминаниях и  документах" сост. В.А. Казакова, С.Г. Мельник. – Тольятти: Городской музейный комплекс «Наследие», 2004; книга будет переиздана к 275-летию Ставрополя-Тольятти. – С.М.), Баныкин вновь обратился в Ставрополь­скую уездную земскую управу с прошением о предоставлении стипендии. «Я прослушал 2 курса медицинского фа­культета Юрьевских медицинских курсов, – писал он, – а те­перь не имею возможности пребывать долее за неимением материальных средств... Покорнейше прошу... войти в мое положение и не отказать мне. По окончании курса я обязу­юсь предоставить свой труд на медицинском поприще Став­ропольскому земству...»

Единственным предметом, который не давался Баныкину в Юрьевском (Тартуском) университете, была ботаника: оцен­ка «удовлетворительно», в то время как по остальным пред­метам – «отлично».

Городские власти и на сей раз решили не отказать парню в помощи: учитывая, что он «работал в Ставропольском уезде по борьбе с холерой», а затем «состоял на службе... в качес­тве эпидемического фельдшера и к возложенным на него обязанностям относился весьма аккуратно и с полным зна­нием дела», постановили ходатайствовать перед уездным Земским собранием о выделении Баныкину стипендии в 180 рублей – немалые по тем временам деньги. С единствен­ным и вполне разумным условием – по окончании обучения вернуть долг городу с трудовых доходов.

Получил ли Баныкин стипендию? Почему тогда не окон­чил университет и не вернулся в Ставрополь земским вра­чом, а так и встретил «огненный» 1917 год фельдшером? Рассчитался ли с городской казной? Обо всем этом история умалчивает. И главный вопрос, на который теперь уже ник­то не ответит: почему вместо благородного «труда на медицинском поприще» ударился в неблагодарную политику, занявшись переделом чужой собственности?

ЕСЛИ с жизнеописанием героя не все так гладко, то последняя страница и вовсе не написана. Никто до сих пор так до конца не удосужился раскопать, как на самом деле погиб ставропольский фельдшер Баныкин, «грудью своей заслонивший от врага молодую Советскую власть» от проклятых белогвардейцев. Мемориальная доска, установленная в 1967 году – к «50-летию Великого Октября» на доме № 36 в проезде Кутузова, перенесенном из зоны затопления, так и гласила: «В этом доме родился и жил... Зверски убит белогвардейцами 15 июня 1918 г.».

В Википедии приводятся противоречащие друг другу версии обстоятельств смерти человека, чьим именем назвали улицу сначала в Ставрополе, а затем и в Тольятти, чье имя носит еще и старейшая городская больница. В том числе – из воспоминаний ставропольского старожила Василия Новокрещенова, изложенная в моей книге «Улицы памяти». На этом, собственно, и остановились. И уж вовсе никого не интересовало, а был ли герой – или все это миф, которыми так любили тешиться в былые времена.

Сегодня советские легенды тридцатилетней давности воспринимаются, как древнерусские былины. Собственно, так они и писались – образно, проникновенно, чтобы детям страны Советов с пеленок хотелось «отомстить».

Вот только новое поколение вряд ли поймет, за что так ценили их отцы и деды деяния Василия Баныкина, Валентина Ингельберга (его имя тоже носит улица в нашем городе) и подобных им «былинных богатырей».

В СБОРНИКЕ «Легенды и были Жигулей» (изд. 1969 года) есть любопытное повествование о дореволюционном Баныкине. О том, как выбился он в люди, выучившись на фельдшера. Как отправился в Хрящевку бороться с холерой.

«Заставил деревенских чистить колодцы и мыть руки карболовкой. Занялся истреблением мух. Известка, формалин, уксус – всё деньги. А где они у сельского мужика?..

Вырвался на денек в Ставрополь. И в лавку Шишкина.

- Пожертвуйте!

Посмеялся купец над молодым фельдшером: какое ему дело до холеры?!

- Оплатите карболовку, формалин, известь! А если нет – оставлю в вашем доме холеру! – Фельдшер взял торговца за грудки.

- Окстись! – замахал руками испуганный купец. И отвалил две красненькие за холеру.

Пошла-покатилась от села к селу слава про фельдшера – самого Шишкина заставил раскошелиться и холеру усмирил как миленькую.

А там Октябрь приспел: мужик и рабочий владей миром!

Хотим Баныкина председателем Советской власти – заявили мужики Ставропольского уезда. Василий Иванович не отказался. К тому времени он был уже большевиком…»

А дальше сказ о том, как лихо наш герой терзал «мироеда и захребетника»: «отрезал кулацкие угодья, отбирал барские владения…» Как вернулся к несчастному Шишкину, поскольку знал уже, «кого тряхнуть».

Как учат наших детей по книгам наших местных историков, тряхнул легендарный Баныкин по полной программе не только зажиточных купцов («ввиду того… что нажили деньги путем эксплуатации труда беднейших граждан Ставрополя») – всем досталось.

«Поскольку у новой власти не было средств, чтобы вести хозяйство, – читаем в учебнике Валентина Овсянникова “Ставрополь-Тольятти. Страницы истории”, – то решили обложить все население (выделено мной. – С.М.) уезда налогом»…

«Получай, бедняк! – радуется далее автор былины о Баныкине Михаил Толкач. – Жуй, советская власть, вдоволь!»

А как радовался в Кремле хлебу, конфискованному у крестьян, вождь мирового пролетариата:

«Ленин позвал Надежду Константиновну:

- Смотри, Надя, что привезли питерским рабочим самарские товарищи…

Довольны волжские послы. И снова взялись добывать хлеб.

А у Жигулей сгущались черные тучи. Чехословацкий корпус выступил против Советской власти. Подняли головы эсеры (за которых, к слову, почти поголовно голосовали жители Ставропольского уезда при выборах в Учредительное собрание, разогнанное в том же 1918-м большевиками. – С.М.) и максималисты, торговцы и кулаки-живоглоты, белогвардейцы всех мастей.

8 июня Баныкин узнал о том, что красная Самара пала. Ревком и партийный комитет губернии отступили в Симбирск»…

ОТМЕЧУ в скобках. Правительство эсеров, поддержанных Чехословац­ким корпусом, продержалось в Самарской губернии почти четыре месяца. И оставило о себе не самую плохую память. В частности, как пишут историки, «определен­ных успехов достигло комучевское правительство в органи­зации народного образования, считая, что "пролитая в борь­бе против большевиков и немцев кровь будет напрасной, ес­ли страна лишится образованного потомства". Оно обязало освободить "все школьные и библиотечные помещения, за­нятые военными, правительственными и общественными организациями". Около половины всех средств, отпущенных земствам, было истрачено на ремонт школ, покупку учебни­ков и выплату жалованья учителям». Именно в это время, 10 августа 1918 года, на базе Педагогического института в Самаре был образован университет...

Что касается отступления ревкома, имя председателя которого, Валериана Куйбышева, до начала 90-х годов носила Самара (его имя до сих пор носят и две улицы в Тольятти), – любопытный нюанс. Как пишут теперь самарские историки, когда «чехи подошли к мосту через реку Самару и начали вести артиллерийский обстрел города, Куйбышев с группой советских и партийных работников в панике бежал из Самары в Симбирск, оставив на произвол судьбы красногвардейцев, оборонявших город». Один из коммунистов, оставшихся оборонять, обвинил Куйбышева в дезертирстве. «Паникеры вновь решили возвратиться в Самару. К тому времени ситуация вокруг города еще более обострилась, а потому вернувшийся Куйбышев вновь бежал на пароходе с красноармейцами полка, прибывшего из Москвы для защиты Самары». Многие же из тех, кто остался обороняться, включая председателя ревтрибунала коммуниста Венцека, были отбиты у чешского конвоя и прямо на улице «растерзаны толпой», натерпевшейся от большевиков…

СТРАСТИ разгорелись и в Ставрополе, к которому из взятой Самары отправился отряд и три груженых чешскими солдатами и артиллерией судна. Баныкин, как свидетельствуют советские былинописатели, успел загрузить под завязку ценностями Госбанка, продуктами и семьями советских активистов пароходы «Енисей» и «Святая Ольга», сжечь исполкомовский архив и, посадив на подводу жену и ребятишек, «заспешил навстречу выстрелам. Вскоре он был в самой гуще боя. Редкий заслон отстреливался от наседавших белогвардейцев… И горстка защитников Ставрополя начала отходить к лесу. За Баныкиным по пятам бежали лабазники…

- Бей комиссара!

Раздался выстрел»…

Это все из той же былины Михаила Толкача. По законам жанра, дальше описано, как жестоко поиздевались «лабазники» над трупом героя. «Ошалевший водовоз вывернулся из проулка. Шишкин (тот самый, которого Баныкин когда-то тряхнул “на холеру”. – С.М.) схватил лошадь под уздцы и отобрал вожжи. Направил лошадь на труп. Лошадь упиралась, храпела. Купец огрел ее палкой, и водовозка переехала мертвого председателя уисполкома»…

По другой версии, никакого боя не было. Просто «Баныкин спешил выйти из города, - писал в 60-х годах старейший тольяттинский краевед Александр Тураев. – Он уходил на окраину, но местным белогвардейцем выстрелом в грудь был убит. После издевательств над трупом матери разрешили похоронить сына на городском кладбище».

В. Овсянников, достаточно много позаимствовавший из работ Тураева, также упоминает некого «местного белогвардейца», убившего Баныкина «выстрелом в грудь», причем «прямо на улице» – видимо, для пущего эффекта.

По воспоминаниям же старожилов, не было ни белогвардейца, ни «прямо на улице». Как свидетельствовал коренной ставропольчанин В. Новокрещенов, лично знавший Баныки­на и его убийцу и состоявший в те времена в комбеде (уж его-то в симпатиях к белогвардейцам не обвинить), – все бы­ло гораздо прозаичнее. По его словам, председателя испол­кома застрелил «наш, ставропольский житель», охранявший райпотребсоюз, находившийся в то время на окраине города. Случайно застрелил. Без всякого злого умысла и политичес­кой подоплеки. «Я знал этого человека, – рассказывал Васи­лий Федорович. – Он потом переживал крепко. ЧК таскала его за это...»

Вот и пойми, где правда. И была ли она?..