Глава VIII.
Обман зрения

1

Мерно заурчал движок, черная «десятка» стала неторопливо сдавать назад. Она сделала крутой разворот вправо, замерла на пару секунд, после чего так же медленно исчезла за ближайшим строением, на прощанье мрачно блеснув тонированными стеклами.

В другой ситуации внимание выскочившего из пропитанного нечистотами общежития Артема встревожил бы невесть откуда взявшийся «хвост». Но только не сейчас. Он слишком скверно чувствовал себя после драки с престарелым зэком. В голове снова и снова прокручивалась безобразная сцена, в ушах пронзительно звучало жалобно-остервенелое скуление ветерана российских колоний. Артем был чертовки зол на себя за то, что позволил вырваться наружу накопившейся ожесточенности. Да, Гриша Шницель стукач, вор и мерзавец, прикрывающийся сомнительными принципами. Да, он напал первым и Артем вынужден был защищаться. Однако ему не следовало доводить уголовника до исступления, которое притупило страх и оголило агрессивные рефлексы.

Журналист отправился перекусить в кафе «Буратино», расположенное в тенистом сквере в центре Центрального района. По дороге он набрал рабочий номер.

— Отдел криминала и происшествий, Андронов у телефона, — строго и важно ответила трубка голосом Славы.

— Еще раз привет, это Глинский. Сильно занят?

— Не особенно. Расшифровываю диктофонную запись, — пробурчал Слава. — Чрезвычайно увлекательное занятие, с учетом того, что собеседник бамбук и мямля в одном флаконе. А что?

— Будь добр, пробей по базам одного человека. Некто Проскурин Константин, возраст не старше сорока. Скорее всего, сидел. Живет или имеет прописку в проезде Грибоедова. Записал? Меня по нему интересует вся без исключения информация. Как соберешь, сразу меня набирай.

— Без проблем, — обнадежил Слава. — Думаю, уложусь в минут пятнадцать-двадцать. Кстати, тебя Семенов спрашивал.

— Увидишь, передай, пожалуйста, чтобы он мне позвонил.

На самом деле Артему не терпелось поделиться с главным редактором важными новостями. Но пусть теперь этот скептик сам интересуется подготовкой статьи, на котором старательно хочет поставить крест.

— Может, лучше все-таки тебе самому позвонить?

В голосе Славы прозвучало явное недовольство. Нетрудно было представить, что сейчас коллега Артема насупил брови и вообще посуровел лицом. Слава чтил правила служебной субординации. Хотя Виктор Семенов старался держаться с подчиненными без панибратства, сотрудники редакции, будь то простые корреспонденты или чопорные редактора, могли запросто зайти к нему в кабинет или позвонить на мобильник.

— Передай-передай. Чего тебе стоит? — надавил Артем.

Журналист вошел в кафе и занял свободный столик в углу. Молоденькая бойкая официантка приняла заказ, поставила пепельницу и упорхнула. В заведении было шумно и многолюдно. Публика состояла в основном из сотрудников близлежащих офисов. Многие посетители закончили поглощать несбалансированную пищу, однако не спешили уходить и что-то живо обсуждали. Им не хотелось возвращаться в душные кельи, и они сполна пользовались временем, отведенным на обед.

Глинский набрал номер мобильного Наташи, но она не ответила.

Люди в погонах проявляют инициативу в двух случаях: если из ее реализации можно извлечь личную выгоду или есть жесткий приказ вышестоящего начальства. Судя по имеющимся фактам, вездесущий майор вряд ли действовал как официальное лицо и не собирался предавать огласке кражу из дома ученого. Значит, личная выгода?

Потирая саднящие костяшки, Артем стал прикидывать, какие выводы можно сделать от визита к Грише Шницелю. Он не удивился, что вновь услышал о майоре Горине. Теперь не осталось сомнений, что мент знает о рукописи профессора Клевлина и тоже охотится за ней. Люди в погонах проявляют инициативу в двух случаях: если из ее реализации можно извлечь личную выгоду или есть жесткий приказ вышестоящего начальства. Судя по имеющимся фактам, вездесущий майор вряд ли действовал как официальное лицо и не собирался предавать огласке кражу из дома ученого. Значит, личная выгода?

Кроме того, необходимо постоянно помнить, что вне поля зрения остается второй охотник — а если считать вместе с Артемом, то третий — некий интеллигентный мужчина, выложивший за украденную Гришей Шницелем папку-пустышку двадцать пять тысяч рублей. Про незнакомца из тонированной «десятки» журналист вообще не знал, что и думать. Неужели охотник № 4?

Глинский полагал, что это только начало. Он знает далеко всех, кто замешан в этой истории, от которой уже на версту разило криминальным душком.

Размышления журналиста прервал звонок с редакционного номера. Вероятно, Андронов что-то нарыл.

— Слушаю, Слава.

— Проскуриных в городе зарегистрировано четырнадцать персон. Вместе с женщинами, стариками и детьми. Но подходящих Константинов один-единственный. Зато такой, что клейма ставить негде.

— Я весь во внимании.

— Итак, слушай. Проскурин Константин Харитонович, 1977 года рождения, прописан по адресу: проезд Грибоедова, 37. На оперативных учетах стоит под двумя кличками: Губа и Заяц. Рост очень высокий, выше 185 сэмэ. Особые приметы: нос горбинкой, на левом богу шрам после аппендицита. В отношении Проскурина-Губы-Зайца выписано 11 административных протоколов. Имеет три судимости за кражи, а так же за разбой, грабеж, незаконное лишение свободы и сбыт наркоты в особо крупных размерах. Стоит на учетах как героиновый наркоман и носитель ВИЧ-инфекции.

Теперь о тех, кто породил непутевого отпрыска. Отец — Проскурин Харитон Иванович, 1944 года рождения. На него ничего нет, кроме того, что он умер в 1995 году. Мать — Проскурина Глафира Петровна, 1951 года рождения. Живет и здравствует. Проходила потерпевшей по уголовному делу, возбужденному по статье 158 «Кража». Как ты думаешь, кто был подозреваемым?

— Проскурин Константин Харитонович, 1977 года рождения?

— Совершенно верно. Правда, дело прекратили, видимо, за примирением сторон. Вот и все, собственно. Зачем он тебе понадобился, если не секрет?

— Кое-кому денег задолжал, надо на счетчик поставить, — отшутился Артем, хотя частично сказанное было правдой.

— Кстати, Семенову твои слова передал, — продолжал Слава. — Он ответил...ммм... витиевато. Дословно передавать не буду. Короче, если я правильно понял, звонить он тебе не собирается.

— Спасибо на этом. До связи.

Перекусив на скорую руку, Артем направился к Глафире Проскуриной, матери Губы, которую живущая по соседству Наташа Клевлина ласково называла бабой Глашей. Она могла знать о местонахождении сына. Артем надеялся, что удастся ее разговорить.

2

Жара погрузила частный сектор на Грибоедова в глубокую дрему. Артем шел и с грустью вспоминал вчерашний ночной дождь, подразнивший, да трусливо сбежавший. Загомонила, не высовываясь, знакомая шавка. К ней присоединились хвостатые сородичи.

Дома на Грибоедова выстроились в строгом арифметическом порядке, без вклинившихся новичков с полуномерами от «а» до «я». При таком раскладе жилье Проскуриных (Артем представлял его покосившейся халупой с кривой крышей и скрипучей калиткой) должно находиться через три дома от Клевлиных.

Артем прошел мимо кирпичного коттеджа с шиферной крышей, в котором теперь Наташа живет одна и у него защемило внутри. Он нажал кнопку вызова ее мобильного телефона. Наташа оставалась недоступным абонентом.

Вдруг у Артема возникло ощущение, будто кто-то пристальным взглядом принялся высверливать дырки на его спине. Он сделал несколько шагов вперед. Чувство усиливалось и становилось все неприятнее. Он обернулся и сначала не поверил своим глазам. Нет, это был не мираж, возникший под влиянием тридцатиградусной жары. На фоне многоэтажного дома, отделявшего сонный проезд Грибоедова от городской суеты, четко виднелась неподвижная фигура лысого парня в больших черных очках. Того самого, который материализовался из тонированной «десятки» возле общежития Гриши Шницеля. Молодой мужчина стоял абсолютно неподвижно. Под майкой проглядывали накаченные бицепсы, ставшие еще внушительнее от того, что руки были скрещены на груди. Делать ему, что ли, больше нечего? Шел бы дальше пить свой протеиновый коктейль. Они с Хитмэном — Артем решил, что будет называть преследователя именно так, пока не узнает его настоящее имя — стояли друг против друга, словно враждебные ковбои из вестерна, готовые по первому сигналу открыть стрельбу на поражение.

Похоже, Хитмэну захотелось поиграть у него на нервах. Прошла минута. Незнакомец продолжал стоять как изваяние. Артему показалось, что время остановилось, пространство впереди него сгустилось и застыло. Даже глупые собаки будто бы примолкли, загипнотизированные необычной немой сценой. Глинский тихо выругал себя за свою бурную фантазию. Надо с этим кончать и будь что будет.. Он зашагал в направлении Хитмэна. Артем постепенно увеличивал скорость и перешел на бег. До странного незнакомца оставалось метров пятьдесят, не больше.

— Подожди, дружище, не уходи! Давай познакомимся, поболтаем! — принялся на ходу выкрикивать журналист, стараясь придать голосу дружелюбную уверенность. Сделать это было непросто, так как дыхание успело порядком сбиться.

Хитмэн ожил, молча поднял правую руку на уровень бровей, выпрямил ее и — это Артем разглядел точно — сделал движение указательным пальцем, словно нажал на курок. Потом поднес виртуальный ствол к губам, сдул с него несуществующий дым и нарочито неторопливым движением «засунул пистолет в кобуру». Слишком правильное лицо Хитмэна исказила зловещая ухмылка, что, впрочем, Артему уже могло дорисовать разыгравшееся воображение. Незнакомец развернулся и на пружинистых ногах помчался по газону вдоль многоэтажного дома. Оставалось только позавидовать его стартовой скорости и перестать отгонять мысли о предстоящей беспощадной борьбе с курением, пульсирующей в такт стука крови в висках. Артем быстро понял, что догнать парня было безнадежным занятием.

Глинский развернулся и побрел к дому Проскуриных, вытирая ладонью пот, который застилал глаза. В этот момент в чехле на поясе заворочался мобильник, поставленный на вибросигнал.

— Алло, Глинский? Горин это, — услышал он.

Вторник выдался богатым на сюрпризы.

— Внимательно слушаю, Александр Александрович, — ответил Артем.

— Что-то дышишь неровно, Глинский. За тобой гнались, что ли?

— Скорее наоборот.

— Догнал? — заместитель начальника татищевского отдела УБОП спрашивал таким саркастическим тоном, словно имел достаточное представление о разнице в спринтерских способностях Хитмэна и Артема.

— В следующий раз догоню.

— Ну-ну. Разговор будет короткий, — изрек динамик. — Завтра в три часа дня жду тебя в своем кабинете. Никаких отговорок!

— Буду рад вновь посетить ваше гостеприимное учреждение. Только один вопрос: связано ли данное приглашение со смертью профессоров Клевлина и Броцмана?

— Связано. В общем, чтобы завтра в три как штык у меня! — отрезал Горин, прежде чем в трубке раздались короткие гудки.

3

Артем наконец-то добрался до дома Проскуриных. Женщина в платке поливала на участке красивые цветы с ярко-розовыми длинными лепестками, посаженные неподалеку от забора, под раскидистой яблоней. Она отвлеклась от поливки и вопросительно уставилась на гостя.

— Прекрасный денек, не правда ли? — сказал Артем вместо приветствия, приблизившись вплотную к ограждению. Дачники вроде бы обожают говорить про погоду.

— Кто такой? Зачем пожаловал? — женщина смотрела на Артема с таким выражением, точно распознала в нем лютого врага, который хочет вероломно вторгнуться на ее территорию.

Слишком много горя и обмана пришлось пережить женщине, чтобы улыбаться незнакомцам, интересующимся ее мнением о погоде. И в итоге стала бабой Глашей.

Если верить Славе Андронову, Проскуриной не было шестидесяти лет. Однако, несмотря на внешнюю стать и ощущавшуюся внутреннюю силу, она выглядела на лет десять старше своего возраста. Старили ее не только туго завязанный платок и мешковатый пестрый халат. Глубокие морщины избороздили ее нервное лицо, в карих глазах читались враждебность и тревога, как будто она ждала от людей исключительно гадости. Возможно, так в ее жизни и было, подумал Артем. Слишком много горя и обмана пришлось пережить женщине, чтобы улыбаться незнакомцам, интересующимся ее мнением о погоде. И в итоге стала бабой Глашей.

— Разрешите представиться, Артем Глинский, газета «Татищевский вестник», — Артем в развернутом виде продемонстрировал служебное удостоверение. — Я знакомый вашей соседки Наташи Клевлиной. Проскурина Глафира Петровна, если не ошибаюсь?

— Может, и не ошибаешься. Мне что с этого?

— Какие роскошные цветы, — Артем напряг извилины, силясь вспомнить, как они могут называться. — Эхинацеи ваши. Наверно, тяжело в суровом климате такую красоту выращивать?

— Цветы как цветы. Везде такие растут, у меня ничем не лучше. Только поливать в жару успевай, чтобы не засохли... — Глафира Проскурина вроде бы на мгновение оттаяла, но тут же спохватилась. — Ты мне зубы не заговаривай! Выкладывай, зачем явился, или возвращайся туда, откуда пришел!

Артем решил, что пора церемоний прошла, поэтому заговорил максимально требовательно и строго.

— Не волнуйтесь гражданка Проскурина, вернусь. Как только ответите на ряд вопросов. Не станете отвечать мне, будете разговаривать с милицией. В отличие от меня, миндальничать они не привыкли. Это вам должно быть хорошо известно.

— Так уж сразу и с милицией? Да как ты смеешь! А ну пшол вон! — завопила баба Глаша. — Я вот возьму и сейчас знакомому следователю позвоню! Он из тебя, сучий потрох, всю душу вытрясет!

— Гражданка Проскурина, заодно спросите у знакомого следователя про кражу в доме Клевлиных, совершенной при участии вашего сына, — продолжал наступать Артем, не обращая внимания на ее дешевый трюк. — Нет, лучше поступим по-другому. Пожалуй, лучше я вместе с вами дождусь следователя и сам его спрошу об этом. И заодно поделюсь с ним своей информацией, которая, поверьте, его очень заинтересует.

Упоминание о сыне моментально надломило Глафиру Проскурину, словно Артем сказал некую кодовую фразу, которая лишало ее энергии и воли. На побледневшем лице женщины отразились страх и обреченность. Лейка упала на землю. Баба Глаша вытерла грубые, натруженные руки о полу халата, поправила платок, и тяжело ступая, направилась к калитке, чтобы впустить гостя.

4

Едва хозяйка сняла крючок, Глинский заметил движение на заднике ее дома, который, кстати, оказался крепким, обитым свежевыкрашенной рейкой пятистенком. Оттуда выскочил долговязый мужчина и помчался прямо по ухоженным грядкам к забору, за которым находился соседский участок. Впрочем, «помчаться» — звучало слишком сильно. В отличие от Хитмэна этот человек не привык передвигаться на больших скоростях. Он бежал, нелепо подкидывая ноги, чем напрашивался на ассоциацию с перепуганной болотной цаплей. И одет Константин Проскурин — Артем не сомневался, что это был именно он — был совсем не по-спортивному: в тельняшку и синие трико с белыми лампасами.

Артем забежал в калитку и устремился за беглецом. Губа достиг невысокого, небрежно сколоченного забора, который он, по прикидкам журналиста, без особого труда должен был преодолеть. Конечно, за ним можно увязаться в погоню, но такая перспектива не сильно вдохновляла. Не исключено, что Проскурин был вооружен. «Тогда какого я вообще за ним бегу?» — крутилось бешеным волчком в голове у Артема. Но раздумывать было некогда.

— Костенька, вернись, Христа ради! — раздался за спиной истошный крик бабы Глаши.

Вряд ли Костенька ее услышал. Он схватился за забор, лег на грудь, чтобы перекинуть тело на соседний участок, но почему-то застрял в таком положении. Подбежав вплотную, Артем увидел, что послужило причиной заминки. Проскурин в спешке совсем забыл про колючую проволоку, протянутую двумя ярусами по верху забора. Беглец в буквальном смысле оказался на крючке, точнее, на множестве крючков. Он зацепился за проволоку тельняшкой и трико, поэтому не мог перелезть ни на одну из сторон. Губа от бессилия разразился площадной бранью, дернулся, но металлические колючки только крепче вцепились в его одежду и тело. После следующего движения Проскурин вовсе взвыл. Колючки врезались ему в живот и ноги, а может, куда и поважнее.

Надо было срочно что-то предпринимать.

— Нож есть? — подбежав вплотную, крикнул Артем Губе. Беглец уставился на него страшным взглядом и в ответе конечным адресатом, куда следовало отправиться журналисту, назвал женский половой орган. Глинский проглотил оскорбление. Сегодня он привык к грубости.

— Знаешь, про собак говорят: подохла под забором, — сказал Артем с издевательской интонацией. — Про тебя скажут то же самое, только с разницей, что на заборе. Ты этого хочешь?

Артем почувствовал сильный толчок в плечо. Его задела примчавшаяся баба Глаша, которая с причитаниями стала метаться вдоль забора.

Губа часто и шумно дышал, его длинное некрасивое лицо сморщилось в страдальческой гримасе.

— Слышь, остряк, у меня в кармане перо лежит! — обратился он к журналисту. Судя по всему, Проскурин осознал опасность своего наиглупейшего положения. Хотя Артем сомневался, что, оказав Губе помощь, он услышит благодарности.

Глинский извлек перочинный нож из его кармана и показал жестом бабе Глаше — может, вы хотите помочь сыну? Женщина в отказ отчаянно замахала руками. Артем начал с тельняшки. Когда он распорол материал сбоку по всей длине, то увидел кошелек из кожзаменителя на поясе, какими обычно пользуются дальнобойщики и рыночные торговцы. Проверил на ощупь. Набит туго.

— Разрешите взять, Константин? — вежливо поинтересовался он и стал отстегивать кошелек.

— Не трогай, гад, не твое! — огрызался Губа, но Артем его не слушал. Он бегло осмотрел содержимое портмоне. Паспорт, упаковка шприцев, два пакетика с белым порошком и сложенный вдвое бумажный конверт, который заинтересовал Артема больше всего. Развернув его, он увидел деньги, плотную стопку сотенных и пятисотенных купюр.

— Не мое, говоришь? Неужели твое? — Глинский помахал конвертом перед лицом Проскурина.

— Мое! Мое-е! — заголосил Губа. — Мне без них никак нельзя!

На его теле в местах ранений сквозь одежду начала проступать кровь. Баба Глаша находилась на грани обморока.

— Перед Натальей Клевлиной не стыдно? — ядовито спросил Артем. — Они с дедом в твоей матери души не чаяла. Принимали в своем доме, как родную. А ты что вытворяешь, дерьмо? Никак ему без них нельзя! Ты не думал о том, что, может, последнее у людей взял? Отвечай, мразь!

— Сними ты меня, наконец! Я сейчас сдохну!

— Плакать никто не будет.

— Забирай, сволочь, все забирай — деньги, документы, герыч бери! Только сдерни меня, будь человеком!

Артем засунул конверт с наличностью в задний карман джинсов и принялся грубо разрезать штаны на стонущем Проскурине. Вскоре на нем остались лишь широкие семейные трусы с изображением пивных кружек. Артем осторожно, чтобы самому не попасться ловушку, перелез через забор на соседский участок. Затем широко расставленными руками он уперся в туловище и бедро Губы. Его кожа была холодной и омерзительно скользкой. Предупредив о том, что будет «бо-бо», Артем резким движением со второй попытки сдернул Проскурина с металлических колючек. Тот безвольно загремел на землю, словно вязанка дров, брошенная уставшим крестьянином. Зареванная баба Глаша рухнула на колени рядом с сыном. Губа лежал на спине, шевеля конечностями, и в этот момент больше всего напоминал богомола из документального фильма о природе. Артем тем временем перелез на участок бабы Глаши.

— Глафира Петровна, что-нибудь раны промыть, бинты, пластырь. И быстро! Я пока вашего молодца посторожу, никуда он не денется! «Скорую помощь» вызвать? — спросил Артем у Проскурина, переводя дух.

— Не-е-ет!

Баба Глаша, по-утиному переваливаясь, с поразительной скоростью умчалась к дому. Проскурин приподнялся и с протяжным стоном сел, прислонившись ключицами к забору. Он закатил глаза и гулко сглатывал. Острый кадык ходил ходуном, длинные узловатые руки были бессильно раскинуты. На их сгибах Артем заметил характерные фиолетово-багровые пятна и точки от уколов. Над Губой, взмокшим и грязным, начали виться мухи. Вид у него был такой, словно он вот-вот откинет копыта.

— Нет, так нет, — равнодушно согласился Артем. — Тогда побеседуем без врачей. Ты не против, Константин?

Журналист присел на корточки напротив него и закурил.

— Куда от тебя денешься?! Ну и попал я, как хрен в рукомойник!

Действительно, Губа оказался на редкость в дурацком положении. Если бы сторонние наблюдатели вздумали делать ставки на результат погони, то ни за что не догадались бы, чем она закончится.

— Не волнуйся, — успокоил его Артем. — Самое страшное позади. Ты как, нормально?

— Вмазаться бы, вообще стало бы кайфово... — Губа дышал распахнутым ртом. — Блин, зря я очканул, когда увидел, как ты мамаше корки в нос тычешь. Вижу, ты не мент.

— Откуда такая уверенность?

— А если серьезно, мусора меня в жизни Константином не звали. Я для них Губа или, в лучшем случае, Заяц. Человеческим языком разговариваешь. Бить не стал, дурь не взял. Какой же ты после этого мент?

— У тебя на лбу написано, — усмехнулся Проскурин. — А если серьезно, мусора меня в жизни Константином не звали. Я для них Губа или, в лучшем случае, Заяц. Человеческим языком разговариваешь. Бить не стал, дурь не взял. Какой же ты после этого мент?

— Предположим, я действительно не сотрудник милиции, но для тебя это не должно иметь никакого значения.

Охая и причитая, приковыляла баба Глаша с большой тряпкой, бинтами, ведром воды и початой бутылкой сорокаградусной. Она захлопотала над чадом: смыла тряпкой кровь, раны обработала водкой, начала бинтовать, любовно приговаривая: «Потерпи сынка, потерпи чуток». Для бабы Глаши пропащий наркоман и преступник оставался беззащитным дитем, требующим нежности и ухода. Проскурин сопел, дергался, но стоически терпел.

Пользуясь моментом, Артем вкратце рассказал о встрече с Гришей Шницелем и воровском налете на дом Клевлиных. Услышав, что ее сын обокрал соседей, баба Глаша отвлеклась от обработки ран и наотмашь хлыстнула тряпкой Губу по лицу. Проскурин утерся и виновато потупился. Матери он предпочитал не перечить.

Артем ждал, что ответит Губа.

— Да, убежал я с баблом, — признался Проскурин. — Но остальное брехня! Я деру дал не из-за того, что Гришу кинуть хотел. Страшно просто стало. Вдруг он сам меня кинет, или, хуже того — порешит? Вот и газанул я от него.

— Что потом?

— Что потом, что потом... Я к корешам завалился. Герыч взяли, вмазались. Прибалдели. Я улегся, спецон прикинулся, будто меня нахлобучило. Слышу — кореша тихо перешептываются. Думаю, щас тепленького обуют, они же знали, что я «упакованный» пришел. Я типа просыпаюсь и говорю, что пивком хочу догнаться. Ничего, отпустили. Хотел перекантоваться у маман, а сегодня дернуть к тетке в деревню. Меня там искать никто бы не стал.

— Змей шипучий, чтоб тебя! — Глафира Проскурина вновь замахнулась тряпкой, но сдержалась.

— С Григорием Рыбалко сам разбирайся, — сказал Артем. — Но факт остается фактом: ты оказался соучастником кражи в особо крупных размерах. В Уголовный Кодекс ты наверняка заглядывал, и не раз, поэтому должен прекрасно знать, какой, с учетом прежних судимостей, тебе светит срок.

— Так в милиции наверно не знают, что кража-то была, — голос бабы Глаши враз ослабел. — Я вчера с Наташенькой разговаривала, она сказала, что заявление подавать не собирается.

— Вчера не собиралась. Сегодня может передумать. Я ей могу напомнить об этом, если забыла.

— Да откуда, окаянный, ты на нашу голову взялся?! — вопрошала в небеса баба Глаша.

Артем пересчитал деньги. От той суммы, которую называл Гриша Шницель, не хватало пяти тысяч. Он выразительно посмотрел на Проскурина.

— С корешами вмазался... — коротко объяснил наркоман.

— Неплохо погулял. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, Константин, особенно для таких как ты. — Артем привстал и навис над Проскуриным. — Итак, мы поступим следующим образом. Оставшуюся наличность я верну законному владельцу. Если Наталья Клевлина по факту кражи обратилась в правоохранительные органы, я уже ничего не смогу поделать. Придется тебе прятаться или дрожать в ожидании, когда за тобой придут люди в погонах. Лично я советую воспользоваться вторым вариантом, ведь без денег ты в бегах долго не протянешь. У дружков-торчков тоже не спрячешься. Ты для них лишняя обуза, от которой они постараются быстро избавиться. Если Наталья не написала заявление, считай, что тебе крупно повезло. Лично я стучать не собираюсь.

Проскурин сидел молча, со страдальческой миной. Глаза его были полуприкрыты, зрачки закатились. Создавалось впечатление, что он впал в прострацию. Как и предполагал Артем, благодарностей от него ждать не приходилось. На Губу ему было глубоко наплевать. Он жалел его несчастную мать, для которой ублюдок, похоже, являлся самым дорогим, что у нее было. В нынешнем положении для нее будет великим счастьем, если он останется гнить под ее присмотром в стенах этого свежевыкрашенного пятистенка, а не на тюремных нарах.

— Спасибо милок, вот уважил! — обрадовалась баба Глаша. — Не волнуйся, я за этим паразитом обязательно прослежу, он у меня как шелковый станет!

— Сильно сомневаюсь, Глафира Петровна...

Журналист покосился на Губу. Тот упорно продолжал играть в молчанку. Ну и черт с ним, Артему теперь он был бесполезен.

— До свиданья Глафира Петровна, — сказал Артем. — Берегите себя.

— До свиданья, милок. Не сердись, что грубой была, я же за сынку волновалась, — ее голос заметно подобрел. — Вот и вспылила малость.

Однако Артем спинным мозгом ощутил, что взгляд у Глафиры Проскуриной был совсем недобрый.

Права на книгу «Наследство мертвецов» принадлежат ее автору, они охраняются Законом о защите авторских прав и Гражданским кодексом РФ. Любые перепечатки текста и рисунков в офлайновых изданиях без согласования с автором категорически запрещаются. В онлайновых изданиях разрешается перепечатывать текст и рисунки при условии указания автора и активной гиперссылки на TLTgorod.Ru.