— Рисую с детства. Меня в этом очень поддерживала мама. Ее отец — мой дедушка — очень хотел, чтобы в семье кто-то стал настоящим художником. Хотя по маминой линии почти все родственники немножко, но все же рисовали. Когда чуть подросла, пошла учиться живописи в Дворец пионеров на ул. Комсомольской к Николаю Петровичу Шумкину. Рисовала всегда. Даже когда занималась в театральной студии. Все это было, конечно, несерьезно, по-детски. После 8-го класса, в 1979 году, поступила в тольяттинское педагогическое училище на худграф. Это возле театра «Колесо», на Ленинградской. Там сейчас находится социально-педагогический колледж. Наш худграф был признан одним из лучших в Союзе. Прекрасные преподаватели. Там я уже серьезно начала заниматься искусством. Дальше стала готовиться к поступлению в художественный ВУЗ. Очень увлеклась творчеством Андрея Рублева и решила стать реставратором. Поехала поступать в Киев на реставрацию. Не поступила. Мне предлагали книжную графику — отказалась. Потом год позанималась у Владислава Ивановича Пашко, замечательного человека, художника, дизайнера. И в 1985 году с одного раза поступила в Московский художественный институт имени В. И. Сурикова на курс к самому Илье Сергеевичу Глазунову. Он обычно не брал к себе студентов из педучилищ, а меня взял буквально за одну картину. Но уже в 1987 году я сдуру бросила Суриковку. Ушел Глазунов, а вместе с ним и я. Тогда мне почему-то казалось это верным решением.

— Сразу после училища немного поработала художником-оформителем на ВЦМ, а уже после Суриковки — в ТРСУ ( Тольяттинское ремонтно-строительное управление, уже нет его). Рисовали наглядную агитацию: «Решение XXV съезда — в жизнь!», «Экономика должна быть экономной!» и пр.. А тут уже познакомилась с Олегом Березиным, начался «Солярис» и закончился Советский союз. Успела тройку лет поучиться на поэта в Литинституте. Но сдуру оставила учебу и тут, а скорее всего, испугалась трудностей — рынок, маленький ребенок, финансовые проблемы. Началось свободное плавание. Рисовала, преподавала. До сих пор этим занимаюсь.

— Это сложно объяснить. Мне с самого детства снятся чудные сны. Правда, сейчас уже все реже и реже это происходит. Мне снилось абсолютное космическое пространство. Причем я там ощущала себя не человеком, а какой-то нематериальной субстанцией. Откуда взялись эти сны? Не знаю. Может, воспоминания о прошлой жизни?

И свои космические картины, я их даже не придумываю. Как они у меня получаются? Впадаю в прострацию. Начинаю быстро что-то набрасывать на холсте, даже почти себя не ощущаю. И потом, когда включаюсь, то уже постепенно довожу работу до ума. Но самое главное — ядро работы — оно творится в неком трансе, если это состояние так можно назвать.

Однако в последнее время я все больше ухожу в классические пейзажи. Приземлилась, наверное. Но нет-нет и опять космос меня настигнет. И космос, конечно же, это мое. Откуда вовсе тема космоса? Думаю, что это связано с тем, что каждый человек — космическое существо. Просто мы все забыли об этом. А мне вот повезло что-то не забыть.

— Человеку, чтобы жить, необходимо дышать, а художнику — рисовать. И лично я не умею не рисовать. Я совершенно не представляю, как можно без этого жить. Для меня это не хобби и даже не работа — это уже сама я, смысл моей жизни. Если у меня случается кризис жанра, ничего не пишется, трудно сдвинуться с мертвой точки, то я все равно делаю какие-то почеркушки, эскизы, наброски. Потому что если я за день не сделала ни одного штриха, то мне становится физически плохо. Я каждый день обязательно что-то рисую.

А в глобальном смысле искусство и творчество делает человека человеком. Это жизнь именно того вечного духа, который суть — человек. Умение видеть и делиться прекрасным — настоящее богатство Человеческой цивилизации. Чтобы понять значение искусства, нужно постараться представить, что всего этого нет и не было на Земле. И что? Задохнемся!

— Женя Калашников (бард, поэт), мы с ним были знакомы по городскому литобъединению «Лира», пришел ко мне и сказал, что хочет познакомить с очень интересным человеком — художником, который вместе со своей семьей переехал к нам из Питера. И спустя какое-то время осуществил задуманное: привел ко мне в мастерскую в ТРСУ худого мужчину с белыми длинными волосами в черном плаще — это был Олег Березин. Насколько помню, была осень 1988 года. 

— Тут сошлось воедино сразу много факторов. Олег был со своими продвинутыми питерскими взглядами и идеями, что было бы неплохо создать что-то такое и объединить местных художников. Время было такое — перестроечное. Людям дали воздуха. Обновление жизни мы воспринимали с большим энтузиазмом и надеждой на светлое будущее. В городе уже существовала (по-моему, они были вовсе первыми) общественная организация «Союз», объединившая поэтов и бардов. Я в ней также состояла. Мы ездили по городам и селам с выступлениями. И тут же параллельно возникла мысль: почему бы также не организоваться художникам? Чья именно была идея? Может быть, даже и Жени Калашникова или их совместная с Олегом. Потом к нам присоединился Сережа Поздняков, который в свою очередь познакомил нас с Алексеем Власовым. Потом они еще откуда-то взяли Пашу Кондратьева. Все это художники, творческие люди. Как-то мы в итоге решили, что надо создать свое объединение и зарегистрировать его. И 27 февраля 1989 года в управлении культуры Ставропольского района мы учредили «Солярис». Этот момент даже запечатлен на видео: сидим за столом, подписываем документы, обсуждаем будущее нашего союза. А кто будет у нас президентом? Ну, конечно, Березин, потому что благодаря ему мы все познакомились и организовались. Отчасти все это было стихийно. Никакого официоза. Как-то само по себе получилось.

— Мы с большим воодушевлением восприняли регистрацию своего союза. У нас, наконец-то, появилась возможность выставлять то, что мы хотим, а не только бесконечно рисовать портреты Ленина и писать лозунги партии. Тогда у нас не было мастерских. Организовывались стихийные выставки по подвалам. Еще выставлялись на ул. Мира, где был магазин «Аккорд», в нынешней филармонии готовили большую экспозицию. У нас там еще украли несколько работ. Власов еще очень радовался этому: значит, нужны кому-то. И как правило на открытиях наших выставок выступали группы, так как Олег быстро задружился с музыкантами. К тому же, Калашников был известным бардом, Власов — музыкантом.

Поскольку я имела отношение к театру, то к нам приходило много людей из этой среды. К нам как-то быстро присоединились поэты, музыканты, театральные деятели. Наверное, в этом и состоит уникальность «Соляриса». У нас все творцы вместе — этакий синтез всевозможных искусств. И это очень здорово. Если вспомнить конец 80-х — начало 90-х годов, то у нас очень-очень много чего творческого возникло в городе. И одно из этих творческих — как раз «Солярис». Совершенно уникальное объединение.

— Название придумала я. Изначально это прямая отсылка к роману Станислава Лема «Солярис». Планета-океан, которая пытается договориться с человечеством, попутно воплощая их самые потаенные мысли. Думаю, это и есть творчество. Потом, со временем, невольно появился еще один смысл — солнце, тепло, свет. Солнце дарит всему жизнь. И наш союз старается подарить каждому творцу его жизнь, то есть творческий путь. Солнце светит для всех во всем мире: и мы также рады видеть каждого — музыканта, поэта, художника. Мы не только называемся «Солярис», мы еще являемся им по сути. Когда солнце светит, ты не задумываешься о том, что оно светит. Ты просто радуешься и идешь по своим делам.

— Наш союз — не только место, которое объединяет творческих людей. Смело скажу, мы еще и теплица талантов. У нас весьма демократично, хотя это слово сейчас и не принято говорить, у нас нет бюрократии. У нас много свободы и доверия к осознанности человека. У нас находят приют и поддержку абсолютно различные творцы: опытные и начинающие, академические и авангардные. Мы открыты всем. За счет этого мы можем показать жителям различные направления художественного творчества.

К тому же, мы не боимся молодежи, наоборот, мы смело принимаем ее в свои ряды. Приходит, например, молодой человек, честно скажем, плохо рисует. Но у него есть стимул: обязан сделать выставку. Он старается, общается с маститыми художниками. Через годик, через два смотришь, тянется человек, а потом уже и на уровне стал рисовать. Вырос.

Более того, наше здание в Портпоселке — это больше, чем просто мастерские художников, это — культурная площадка. Тут проходят выступления поэтов, открытия выставок, собираются ребята, которые песни под гитару поют. И все это — «Солярис». Центр притяжения. Место встреч.

— Во-первых, это банально рабочее место — место, где художник творит, преподает, хранит свои работы и материалы. Я пишу маслом, у него весьма специфичный запах, который нравится не всем. К тому же, мне нужны высокие потолки, так как значительная часть моих работ среднего размера, где-то от 1-1,5 метров до 2-х. В моей хрущевке добиться таких условий сложно. Домашние не будут рады.

Во-вторых, лично мне нравятся мастерские, в которых работает сразу несколько художников, так как в таком случае они становятся местом их ежедневной коммуникации, встречи, взаимодействия. Все-таки, как мне кажется, обособленная мастерская — немножко не то. Мне ближе по душе другое — когда художники вместе, ведь тогда происходит обмен энергиями. Мои ученики с большим удовольствием приезжают к нам в Портпоселок, в мастерские просто пообщаться, посмотреть кухню рабочую. 

— Причин несколько. Основная — финансовая. Художники — творцы, а не продавцы. Поэтому у них чаще всего не очень с деньгами. И Тольятти — провинция. Здесь сложно жить только на продажи с картин, потому что у наших горожан, даже самых состоятельных, нет традиции их покупать или как-то иначе поддерживать искусство.

Если же говорить про городские власти, то, может, они и не должны и не обязаны кому-то помогать и кого-то поддерживать, например, художников. На дворе все-таки капитализм. Понятное дело, что город без них, то есть нас, проживет. Это не первая необходимость, как, допустим, врачи или учителя. Но все же. Есть некоторый базовый уровень, а дальше — это уже приятные бонусы.

Если местные власти хотят, чтобы Тольятти оставался городом, а не превращался медленно в рабочий поселок, то они должны вкладываться в культуру. Если не хотят, то пусть дальше отбирают мастерские у художников. Художники попросту отсюда уедут. А что это значит? Это значит, что в городе станет меньше людей, являющихся создателями и носителями этой самой культуры. Мы — художники — создаем ее, а не только потребляем. Город в итоге станет менее интересным, менее привлекательным. А насколько слышала я, то в будущем будут успешными те города, которые борются за своих жителей. Ведь люди — это активность и налоги. Чем жителей больше, чем разнообразнее их таланты, тем лучше городу. Вроде бы, кажется, это очевидные вещи, но вот их все же, оказывается, надо повторять.

— Большинство жителей Тольятти может позволить себе купить картину стоимостью максимум 500-1000 рублей. Это буквально по себестоимости. И то, это будет какая-то небольшая открыточка. Но мне кажется, что я слишком мечтаю. Дело в том, что даже те тольяттинцы, у которых есть миллионы, не вкладываются в искусство — не принято, не модно или просто еще не доросли до этого. Если же наши элиты и решаются на приобретение картин, то они обычно едут в Москву и берут там современную копию работы XIX века или покупают что-то раскрученное, допустим, Никаса Сафронова. Делают это не по тому, что им нравится такое искусство, а чтобы было как у соседа. Покупают имя, чтобы потом похвалиться перед своими гостями, потому что все его знают. Вот такие представления у людей об искусстве. Это так, одно из наблюдений.

— Сейчас — нет. До 2015 года еще что-то удавалось продавать. Сейчас я зарабатываю только преподаванием.

— И в другие города, и тольяттинцы. Здесь я работала через галерею. И, конечно, не за те цены, что я бы хотела. Но купали. Были заказы на портреты. Сейчас, вообще, как отрезало. Причем последние два заказа — я от них отказалась. Мне предложили такую похабщину писать, причем за большие деньги, но я все равно не согласилась. А так, от случая к случаю. Что-то дешевенькое продается.

— Абсолютно. Это про всех. Взять моего очень талантливого коллегу по «Солярису» Вадима Оносова — у него такой рывок произошел в 2020 году. Он сейчас пишет чудесные импрессионистские вещи. Причем очень работоспособный. Ему цены нет. Но кто ценит его шедевры? Так, что-то покупают за пару тысяч рублей. Это смешно сказать, у него краски с холстами стоят дороже. Он работает сторожем в церкви, как и Олег Березин, а я вот преподаю.

— Чтобы они все-таки думали и не ломали созданное десятилетиями. Потому что вся эта ситуация нас выбивает из колеи. И как мы можем делиться частичкой своей души, которую у нас практически отобрали? Также хотелось бы, чтобы в городе было больше выставочных залов. И пусть предлагают нам какие-то совместные проекты, заказы. Потому что сейчас бывают абсурдные ситуации. Своих художников они прижимают, а, допустим, голландца приглашают разрисовывать стену возле бассейна на ул. Республиканской. Интересно, зачем? Там рядом, кстати, находится «Союз художников России». Еще хотелось бы, чтобы город украшали. В последнее время он стал некрасивым, нечеловеческим.

— Надеюсь на лучшее. Все-таки, наверное, что-то должно измениться. Потому что город у нас интересный. У нас что-то новое возникает на протесте.

— Верить в светлое. Побольше соприкасаться с творчеством. И не забывать, что человек — это не только желудок и тело, но еще и душа, которую надо развивать. Человек — существо космическое. Почаще смотреть на звезды. И Землю любить. Потому что она такая маленькая у нас. И такая прекрасная.

Автор: Владимир Потапов, специально для TLTgorod