«Жертвы политического террора в СССР» – так в уникальном проекте "Мемориала" названы списки людей, репрессированных после октябрьского переворота. Или «социалистической революции», как некоторые именуют это историческое событие по сей день. Бог судья последним. Но вот вопрос, на который до сих пор нет единого мнения – да и не должно быть, наверное. Можно ли поставить на одну доску невинных «мирных жителей», пострадавших от чудовищного по своим масштабам и жестокости большевистского террора – и тех, кто фактически является его предтечами и соучастниками? Тех же левых эсеров, проливших немало крови ради «светлого будущего», приватизированного одноклассником Александра Наумова и его соратниками? Или тех же соратников, запятнавших себя репрессиями и оказавшимися в итоге жертвами «своих же»? 

В октябре 1899 года в Самарском окружном суде состоялся процесс, который вошел в историю как «дело борковских крестьян». Само по себе дело это, казалось бы, выеденного яйца не стоило – но в отечественную историю попало. Во всяком случае, после его громкой огласки, в том числе в столичной прессе, уж точно никто не мог сказать, что волжский городок Ставрополь с его окрестностями стоял на отшибе этой самой истории (один из мифов, коих немало было придумано в советское время).

Чем прославились наши предки? «Безумством храбрых» – самовольной запашкой земель графа Анатолия Владимировича Орлова-Давыдова. За что и были сначала выпороты казаками, а затем осуждены.

И что тут началось! Позор режиму, который устраивает порку невинным – возмущались либералы. В то время как «невинные», вольно или невольно, совершили тягчайшее по тем временам преступление – посягнули на частную собственность, право на которую еще было свято. А дабы «кровавое деяние царизма» осталось в веках, писатель-народник Скиталец сочинил на основе этого сюжета рассказ «Полевой суд» (1903) – произведение, понятное дело, не выдерживающее никакого сравнения с написанным спустя два года Львом Толстым «После бала»…

Автор "Из уцелевших воспоминаний..." оказался несколько в стороне от этих событий – во всяком случае, упоминания в мемуарах они не нашли. К тому времени Александр Николаевич Наумов в качестве члена губернской земской управы (см. "Ставропольская заутреня") пребывал в основном в Самаре, и был в данном случае «не в теме». Но вот некоторые из местных деятелей, описанных им в книге, оказались по долгу службы, и не только, вовлеченными в этот конфликт. Между прочим, интересный не только российским юристам. 

ЦИФРЫ, как и факты, упрямая и стоящая внимания вещь. К началу ХХ века в Ставрополе было около 6 тысяч жителей. Уездному городу, расположенному в пойме Волги – той самой плодородной пойме, которая полвека спустя была затоплена Куйбышевским водохранилищем, – принадлежало около 24 тысяч гектаров земли. Примерно столько же, сколько и современному Тольятти с более чем 700-тысячным населением. Сопоставьте цифры: сто лет назад на каждого горожанина земли в среднем приходилось в сто раз больше. И в этом нет ничего удивительного: в те далекие времена горожане жили тем, что выращивали на земле. Землей-кормилицей дорожили. Во всяком случае, плотины и автогиганты на черноземах не строили.

Земля же – а точнее даже, спекуляции на «вопросе о земле», во многом послужили поводом для «выступлений народных масс», как любили выражаться советские историки. И пример тому – события, происшедшие в конце XIX – начале XX века близ Ставрополя.

Не столько неурожай, послуживший причиной голода 1899 года, заставил крестьян Русской и Мордовской Борковок приступить к самовольной вспашке земли графа Орлова-Давыдова, и даже не безземелье и малоземелье. Взяться за плуги малограмотных деревенских жителей надоумили дюже «грамотные» городские: двое ставропольских мещан ввели в заблуждение доселе мирных и законопослушных борковцев, сообщив, что, дескать, слухи о том, будто земля эта, еще со времен царя Алексея Михайловича, вовсе не графская, а по праву их, крестьянская, – не слухи вовсе, а чистая правда. Хотя по всем документам (и по закону, и по уже состоявшемуся раньше решению суда не в пользу сельской общины) принадлежала она графу. Не вняв разумным доводам и наслушавшись агитаторов, борковские крестьяне, «вопреки явно выраженной воле управляющего имением… в присутствии оставленного им в поле приказчика… и несмотря на запрещения полиции и земского начальника выехали с сохами на вышеозначенную землю и насильно ее распахали в количестве около 150 десятин …» (Так написано в официальном документе – введении в судебное дело. Здесь и далее цит. по: Карабчевский Н.П. Речи (1882-1902). 2-е изд. – СПб., 1902). Кроме того, крестьянин «Петр Шарков обвинялся еще в том, что… оскорбил на словах земского начальника 1-го участка Ставропольского уезда Ярового* и пристава… находившихся при исполнении своих служебных обязанностей. Яровому он сказал: «Верно, граф ваш начальник, что вы его застаиваете». Группа крестьян вместе со ставропольскими мещанами обвинялись в том, что « высказывали угрозы насильственными действиями разным чинам полиции», опять же при исполнении. Словом, все они, «в количестве 43 человек, подлежали суду Самарского окружного суда без участия присяжных заседателей».

Суд состоялся той же осенью. А тогда, в июне, прибывшие для наведения порядка казаки, недолго разбираясь, выпороли самозванцев плетьми. Далее, как полагалось, граф подал иск, но не потребовал возмещения убытков и просил о минимальном наказании несчастным – что, собственно, и произошло: все отсидели по две недели (даже не пятнадцать суток!). А блестящая пламенная речь известного адвоката Николая Платоновича Карабчевского, выступившего в качестве гражданского истца потерпевшего графа – а, по сути, защитником обвиняемых, – вошла в хрестоматии по адвокатуре, на которых теперь могут учиться юристы (см., в частности: Троицкий Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866-1904 гг. - Тула: Автограф. - 2000).

Самое интересное, что Борковские крестьяне оказались злостными рецидивистами. Четыре года спустя все повторилось: в 1903 году они, и вновь не без участия провокаторов, вышли пахать графскую землю. На сей раз наказание было более жестким. По воспоминаниям старожилов, «всех участников самовольной запашки земли жестоко выпороли розгами. Главных зачинщиков, окровавленных, со связанными назад руками, на дрогах по­везли в тюрьму. Вся деревня провожала их. Вопли, стоны, причитания баб, плач детей оглашали воздух. В густой пыли толпа шла за дрогами, увозившими кор­мильцев семей, лучших людей деревни» (Из воспоминаний Т. Мистюк. Ставрополь на Волге и его окрестности в воспоминаниях и документах // Сост. В.А. Казакова, С.Г. Мельник. – Тольятти: ГМК «Наследие», 2004).Как утверждают историки, 24 избитых до полусмерти крестьянина умерли, семеро из них в ставропольской тюрьме (Овсянников В.А. Ставрополь-Тольятти: Страницы истории. Ч. 1. – Тольятти, 1996.). Многие «пахари» были отправлены на каторгу и в ссылку.

Один из участников тех событий – борковский бондарь Петр Палагин, как вспоминали старожилы, отбыл ссылку (вместе с будущим «всесоюзным старостой» М.И. Калининым). Вернувшись в родную Русскую Борковку, пережил Октябрьскую революцию и до конца жизни отказывался вступать в колхоз, куда насильно, под страхом раскулачивания и отправки в сталинские лагеря, загнали крестьян. Отбрыкивался, «прикрываясь» столь высоким знакомством, за что Калинин, посетивший в 1936 году Ставрополь и Борковку, его вселюдно пожурил: дескать, нехорошо – ради чего тогда нас с тобой пороли и ссылали? (Из воспоминаний М. Новокрещенова, «Ставрополь на Волге…»).

Трагично сложились судьбы ставропольских мещан, волей-неволей толкнувших крестьян на бунт. Гласный ставропольской городской думы в 1893-1910 гг. Семен Егорович Буянов (1856–1919) и мещанин Павел Ишевский в марте 1919 года, после разгрома антибольшевистского чапанного восстания, были арестованы, постановлением ЧК по борьбе с контрреволюцией при штабе Ставропольского уезда признаны участниками «кулацкого восстания» и расстреляны (по другим данным, утоплены чекистами в проруби). Вместе с П. Ишевским был утоплен один из его сыновей, второму удалось спастись. С.Е. Буянов – сын знаменитой Буянихи http://tltgorod.ru/reporter/?theme=134&page=1&reporter=21080 – также стал жертвой карателей. Как отмечает получивший доступ к архивам по «чапанке» самарский автор (Индиряков В.И. Чапанная война / Волжская коммуна. – 2008. – 5 апр.), 63-летний крепкий хозяин и глава большой семьи Семен Буянов был обвинен в том, что «злостно, как гадина, ходил по квартирам коммунистов, желая при первом представившемся случае нанести вред социалистической революции…».

Словом, они и представить не могли, какую искру высекли тогда, на грани веков, и какое жуткое пламя возгорится из нее.

Зелёновское имение Михаила Ярового – человека, который в свое время, на заре карьеры, изрядно помог Александру Наумову в освоении ремесла «земского начальничества», – в «первую русскую революцию» наряду с экономиями графа Орлова-Давыдова и десятками других поместий было дотла сожжено и разграблено крестьянами «под предводительством» Алексея Буянова** (внука Буянихи и сына вышеупомянутого Семена Егоровича). В 1938-м сам он был расстрелян как «вредитель»-антисоветчик.

Особо отличившийся в самовольной запашке графских земель крестьянин Петр Шарков на волне революционных настроений в 1905 году был избран от Ставропольского уезда депутатом первой Государственной думы – той самой, которая очень скоро была разогнана по указу императора. На этом его «политическая карьера», собственно, и угасла.

Не менее символичен финал другого крестьянского героя, о котором – ниже.

Два года назад, в рамках губернского гранта в области культуры и искусства, я подготовил к печати двухтомник А.Н. Наумова в современной орфографии (верю, что это издание непременно увидит свет). В именной указатель попали около 1300 персоналий, упомянутых автором в мемуарах. И надо же такому случиться, что самым первым в алфавитном списке оказался именно такой спорный исторический персонаж. Да и немудрено: крестьянин, да еще кузнец, да еще с простым русским именем Василий Абрамов – ну чем не символ «великой революции», на свой лад трактовавшей библейское «и последние станут…»?

НА САМАРСКОМ политическом горизонте будущая «жертва политического террора» появилась в момент выборов во вторую Государственную думу. Памятуя о революционных погромах, дабы хоть как-то загладить последствия бессмысленного и беспощадного бунта, правительство смягчило избирательный закон: в высший орган законодательной власти теперь могли попасть все, кто «был ничем». И попали.

(Напомню. В Государственной Думе второго созыва, работавшей с 20 февраля по 3 июня 1907 года, подавляющее большинство мандатов – 222 имели представители левых фракций: 157 мест получили народники, 65 – социал-демократы, и лишь 54 мандата – правые и октябри­сты. Вторую думу не зря называли крестьянской. Именно с этой думой связана знаменитая речь П.А. Столыпина 10 мая 1907 года, адресованная противникам государственности: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!». Вскоре по указу императора Николая II она была распущена).

«Как на пример того, какие люди попали в состав избранных во вторую Думу депутатов, – пишет Наумов в книге «Из уцелевших воспоминаний…», – могу указать хотя бы на крестьянина Бугурусланского уезда – кузнеца Абрамова***, который был известен А.Н. Карамзину**** как отъявленный пропойца и «непутевый» человек»…

Вот тут прервемся на ремарку…

Александр Николаевич Карамзин – один из тех наших земляков, чье имя должно быть высечено золотом. Разумеется, не потому только, что был внучатым племянником выдающегося русского историка, – он три раза избирался Бугурусланским уездным предводителем дворянства, три года был членом Государственного совета от самарского дворянства. «В описываемое мною время семья Карамзиных владела обширными поместьями в Бугурусланском уезде Самарской губ. и состояла из трех братьев: старшего Александра, затем Владимира (в ту пору председатель Самарской губернской земской управы. – С.М.) и младшего Бориса Николаевичей, – читаем в воспоминаниях Наумова. – Все они были примерными хозяевами, почти безвыездно работавшими в своих имениях и лишь в силу крайней необходимости покидавшими свои насиженные гнезда. Это были настоящие представители того типа дворян-землевладельцев, которые денег по заграницам и городам не швыряли, отличались не показной, а действительной любовью к земле – их родной кормилице, и умели в своем хозяйстве не только сводить «концы с концами», но и получать солидные с него доходы. Скромные, трудолюбивые Карамзины пользовались всеобщим уважением местного населения. Старший, Александр Николаевич, никогда почти не снимал своего деревенского «русского» костюма, лишь в самых исключительных случаях появляясь в «немецком платье»…

Теперь вернемся к нашим депутатам… В обязанности губернского предводителя дворянства (которым в ту пору был А.Н. Наумов. – С.М.) входило собеседование с каждым новоиспеченным избранником – чисто протокольная процедура, поскольку на результаты выборов никак не влияла. Те, в свою очередь, должны были представиться. «Сижу я у себя дома в предводительском кабинете и принимаю по очереди «народных представителей», – вспоминает Наумов, – в том числе Абрамова, здоровенного, лохматого, неграмотного мужика, с распухшей от пьянства и драки злобной физиономией. Вошел сей тип, исподлобья глядя осоловелыми глазами, в кабинет и не знал – стоять ли ему или развалиться на кожаном кресле? Сидевший сзади меня на диване Карамзин (в то время член Государственного совета по выборам от Самарского земства. – С.М.) при виде Абрамова не выдержал и невольно пробурчал: «И этакая скотина – туда же лезет в Государственную думу!». Я сделал знак почтенному Александру Николаевичу, чтобы он себя сдерживал, и стал предлагать стоявшему передо мною необычайному «депутату» требуемые вопросы. Ответы получались невнятные, больше слышалось какое-то мычание, и лишь услыхав заданный мною вопрос: к какой политической партии он принадлежит? косматая фигура Абрамова сразу ожила. Послышался немедленный и внятный ответ: «Бомбист!» и тут же вслед, из уст все того же возмущенного Карамзина, раздалась по адресу «народного депутата» основательная и понятная для деревенского русского обитателя брань… В этот раз я Александра Николаевича не останавливал – в душе я был с ним согласен: «бомбист» другого отношения к себе не заслуживал…»

ОЧЕНЬ скоро, в том же 1907 году, появился повод лишний раз убедиться в этом. В качестве «сословного представителя» А.Н. Наумов участвовал в работе Саратовской судебной палаты (которая, кстати, в свое время рассматривала и «дело борковских крестьян»). «Вспоминается мне одно необычное совпадение, – пишет он. – Слушалось… крупное террористическое дело. На скамье подсудимых появились озлобленные, лохматые, звероподобные физиономии революционеров. На столе перед нами были разложены вещественные доказательства – несколько взрывчатых бомб… При осмотре их на одной я прочел выгравированную надпись: «Наумову»…

Может быть, и не ему вовсе, не Александру Наумову, была уготована «адская машина» – представителей этой старинной фамилии в составленных «народными мстителями» расстрельных списках по российским городам и весям было немало. Но и разнокалиберных «бомбистов» на них понародилось как грибов после дождя.

Не властному остановить «хождение во власть» подобных абрамовых Наумову, как он пишет, «тяжко было все это видеть и переживать. Закрадывались смутные предчувствия о неминуемых гибельных последствиях для бедной нашей родины от подобных ее будущих хозяев и руководителей». И предчувствия не обманули: каких-то десять лет спустя все скопом – и «озлобленные и лохматые», и их жертвы вольно или невольно оказались по одну сторону баррикад, лихорадочно воздвигаемых на пути «невесть откуда» взявшейся «красной лавины». Судя по всему, и кузнец Абрамов, ударившийся в бомбисты вместо того чтобы «обувать» лошадей и радовать односельчан плугами и прочими орудиями мирного созидательного труда, и трудолюбивый и хозяйственный помещик Карамзин отступали вместе, с войсками адмирала Колчака.

Александр Николаевич оказался в итоге Харбине, что и спасло его от неминуемой расправы. Абрамов же, поднаторевший к 1917 году в политике и даже дослужившийся после февральской революции до члена исполкома Всероссийского совета крестьянских депутатов и Особого совещания по разработке положения о выборах во Всероссийское учредительное собрание, а затем ставший видным деятелем самарского Комуча, после разгрома колчаковской группировки осел в Омске. Там и был в 1922 году впервые (а потом еще трижды) арестован чекистами – теперь уже в роли экономиста губернского кооперативного союза. Две ссылки, семь лет лагерей, как казалось большевикам, должны были перевоспитать старорежимного воителя, но настал 1937-й год…

Словом, где-то в Сибири пути двух известных бугурусланцев окончательно разошлись. И в «иной, лучший мир», как говорил А. Наумов, они ушли по-разному. Вот только убежденному монархисту Карамзину до самой кончины на чужбине упрекнуть себя было не в чем. Не его бомба рванула.

* Яровой Михаил Павлович – дворянин, землевладелец с. Зеленовка Ставропольского уезда Самарской губернии, земской начальник 1-го участка Ставропольского уезда до 1906 года.

** Буянов Алексей Семенович (1885 – 9 февраля 1938) – преподаватель реального училища в Ставрополе, член партии социалистов-революционеров (эсеров), один из лидеров крестьянского бунта 1905-1907 гг. в Ставропольском уезде. 9 марта 1917 года избран членом исполкома Ставропольского уездного Комитета народной власти. С ноября 1917-го – комиссар Временного правительства по Ставропольскому уезду, в 1918-м – уполномоченный Комуча в Ставропольском уезде. В 1928 году был арестован, обвинен по политической статье, но уголовное дело прекращено. В декабре 1937 года вновь арестован, обвинен во «вредительской деятельности» – и вскоре расстрелян.

*** Абрамов Василий Семенович (1872, с. Борское Бузулукского у. Самарской губ. – 1937) – крестьянин, с начальным образованием. Член партии эсеров. В 1907 году депутат II Государственной думы от Самарской губернии. В конце 1917 года избран по партийному списку эсеров от Румынского фронта в Учредительное собрание. Летом 1918-го входил в «Совет управляющих ведомствами» Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания (Комуч) в Самаре. Арестовывался в 1922, 1926 и 1935 гг. 5 ноября 1937 года расстрелян. (Государственная дума Российской империи, 1906–1917 : Энциклопедия. – Москва : Российская политическая энциклопедия, 2008).

**** Карамзин Александр Николаевич (1850, Сызрань – 1927, Харбин) – внучатый племянник Н.М. Карамзина, статский советник, почетный мировой судья. Окончил Петербургский горный институт. В 1896-1905 гг. Бугурусланский уездный предводитель дворянства. В 1907-1909 член Государственного совета по выборам от Самарского земства. Горный инженер, ученый-естествоиспытатель, лесовод, метеоролог. Член Императорского Московского общества естествоиспытателей, Императорского географического общества и др. В наследственном имении (с. Полибино, Бугурусланского уезда) создал образцовое многоотраслевое сельхозпроизводство, организовал первый в России частный степной заповедник. Экспонаты из его орнитологических коллекций хранятся в музеях Самары, Оренбурга, в Зоологическом музее РАН в Санкт-Петербурге. Один из инициаторов создания мемориального музея-усадьбы С.Т. Аксакова. («Оренбургская библиографическая энциклопедия» и др.).

 © Мельник Сергей Георгиевич